которых было позволено наносить визиты. Горожане узнавали их по лицам – Первая, Вторая, Третья и Четвертая принцессы (последняя родилась в Ратнагири, на второй год королевского изгнания).
В первые годы жизни в Индии принцессы обычно одевались по-бирмански. Но с течением времени наряды изменились. Однажды, никто не помнил в точности когда, они появились в сари – не в дорогих или роскошных сари, а в простых местных хлопковых, зеленых и красных. Они начали заплетать и умащать маслом волосы, как школьницы в Ратнагири. Научились свободно говорить на маратхи[37] и хиндустани, как любой горожанин, – по-бирмански они теперь говорили только с родителями. Они были симпатичными девочками, и было в них нечто искреннее и непринужденное. Когда принцессы проезжали по улицам города, они не отводили взгляд, не отворачивались. В глазах их светились любопытство и тоска, как будто они жаждали узнать, каково это – пройтись по базару Джинджинака, заглянуть в лавку и поторговаться за сари. Они сидели напряженно выпрямившись, впитывая окружающее, и время от времени задавали вопросы кучеру: “Чей это магазин сари?”; “Что это за сорт манго на том дереве?”; “Какая это рыба висит вон там над прилавком?”
Мохан Савант, кучер, был местным парнем, из обнищавшей деревушки у реки. В городе у него имелись десятки родственников, работавших рикшами, кули или извозчиками на тонга[38], и все его знали.
Когда Мохан Савант появлялся на базаре, народ зазывал его: “Передай Второй принцессе эти манго. Настоящие «альфонсо» из нашего сада”; “Угости-ка маленькую девочку вот этой сушеной гарцинией. Я видел, как она у тебя просила”.
Взгляды принцесс задевали за живое каждого, на кого они падали. Совсем же дети, что такого они сделали, чтобы так жить? Почему им не разрешают ходить в гости к местным, почему нельзя дружить с детьми маратхи[39] из образованных семейств? Почему они взрослеют и превращаются в женщин, не зная иного общества, кроме компании слуг?
Раз или два в год вместе с дочерьми выезжала королева; лицо ее напоминало белую маску, мрачную и неподвижную, губы из-за курения чирут были окрашены в глубокий мертвенно-лиловый цвет. Люди толпились на улицах, чтобы поглазеть на королеву, но она, казалось, никогда не замечала никого и ничего, сидя идеально прямо, как палка, с суровым и неподвижным лицом.
А еще была мисс Долли, с длинными черными волосами и точеными чертами – прекрасная, как принцесса из сказки. С годами все, кто сопровождал королевскую семью в Ратнагири, постепенно исчезали кто куда, свита редела – прислуга, родственники и управляющие хозяйством. Осталась только мисс Долли.
Король знал, что говорят о нем люди в Ратнагири, и хотя его несколько тревожило приписываемое ему могущество, одновременно он был приятно удивлен и немало польщен. И как мог старался исполнять роль, которой от него ожидали. Женщины, бывало, стояли на крышах домов, с новорожденными младенцами на руках, в надежде привлечь воображаемое благословение его взгляда. И он порой по несколько минут не отводил бинокля от этих доверчивых матерей. Просьба казалась наивной и незначительной, так почему бы ему не даровать то, что было в его власти?
Вообще-то не все, что говорили о нем, было неправдой. Насчет рыбаков, к примеру: каждый день, с рассветом выходя на балкон, он видел квадратные паруса рыбацких лодок, наклеенные на воды залива, как цепочка почтовых марок. Это были хорис, выдолбленные из ствола катамараны с одним балансиром, из рыбацкой деревушки Карла в устье реки. По вечерам, когда солнечный диск вырастал все больше и больше, опускаясь к горизонту, он видел, как те же самые лодки лавируют против ветра, проскальзывая в бухту. Король никогда не пересчитывал лодки, отплывавшие поутру, но каким-то образом всегда знал, сколько их. Однажды, когда суденышки были далеко в море, он увидел, как на них надвигается шквал. Тем вечером, когда флотилия пробиралась назад, он был уверен, что число не сходится, одного не хватает.
Король послал за Савантом: он знал, что рыбацкая деревня располагается неподалеку от селения, где жила семья мальчика. В то время Савант еще не был кучером, ему было всего четырнадцать, и он пока служил простым конюхом.
– Савант, – сказал король, – в море был шторм. – И объяснил, что произошло.
Савант помчался в город, и новость добралась до рыбацкой деревни еще прежде, чем лодки вернулись в гавань. Вот так и родилась легенда о всевидящем оке короля.
С наблюдательного пункта на балконе перед королем открывался самый лучший морской вид в округе, потому неудивительно, что многое он должен был видеть раньше, чем остальные. В бухте, недалеко от пристани, стоял маленький эллинг – крытый соломой навес с примыкающим к нему сарайчиком. К сараю прилагалась легенда. Рассказывали, что однажды британский генерал, лорд Лейк, оказался в Ратнагири с подразделением отборных войск, известных как Королевский Батальон. Дело происходило после долгой военной кампании, в ходе которой наголову были разгромлены несколько местных правителей. Его Лордство был в приподнятом настроении и вечером, после разгульного веселья, устроил офицерские лодочные состязания. Лодки конфисковали у местных рыбаков, и офицеры Королевского Батальона вышли в залив на покачивающихся каноэ и челноках, неистово работая веслами под подбадривающие крики своих солдат. Легенда гласит, что Его Лордство опередил всех на целый корпус.
Впоследствии у местных чиновников в Ратнагири это стало чем-то вроде традиции – гребля в водах залива. Прочие военные базы в Индии могли позволить себе такие развлечения, как охота на кабанов или поло, а вот в Ратнагири единственную возможность предоставлял залив. С годами эллинг обзавелся собственным пантеоном героев-гребцов и героев парусного спорта. Самым знаменитым из них считался некий мистер Гибб, моряк из Кембриджа и широко известный районный администратор. Мистер Гибб был настолько искусным гребцом, что сумел провести свое длинное узкое гоночное судно через тесный и бурный канал, ведущий в открытое море. Именно король стал первым свидетелем этого удивительного подвига, именно от него в Ратнагири узнали об этом.
По этой причине жители Ратнагири и ждали надежной информации о приближающихся муссонах от короля. Каждый год наступало утро, когда, проснувшись, он замечал легкое, но безошибочное изменение цвета в линии горизонта, рассекавшей вид из окна. Эта полоска, тонкая, как черточка сурьмы на веке, стремительно росла, превращаясь в надвигающуюся стену дождя. Расположенный высоко на холме Аутрем-хаус первым встречал удар муссона, дождь хлестал по балкону, просачивался под дверь и сквозь щели в закрытых ставнях, собираясь в лужу глубиной в несколько дюймов под королевской кроватью.
– Савант! Дождь приближается. Быстрее. Закрывай ставни, доставай ведра и убери все с пола.
Уже через несколько минут новость слетала к подножию холма: “Король увидел дождь”. Внизу начиналась суматоха, старушки спешили убрать сушеные заготовки, а детвора с радостными криками выскакивала на улицы.
И именно король первым замечал пароходы, направлявшиеся в бухту. В Ратнагири приходы и отходы этих судов отмечали движение времени, примерно как в других городах это делали выстрелы пушки и бой часов на башне. С самого утра в ожидании парохода толпа народа собиралась на пристани Мандви. На рассвете в залив заходили рыбацкие лодки с грузом сушеной рыбы. Торговцы подъезжали на воловьих повозках, груженных перцем и рисом.
Но никто не ждал прибытия парохода с бо´льшим нетерпением, чем король Тибо. Несмотря на предостережения врача, он не смог обуздать свою страсть к свинине. Поскольку в Ратнагири ничего такого было не достать, каждую неделю ему привозили партию бекона и ветчины из Бомбея, а из Гоа прибывали острые португальские колбаски чоризо, приправленные перцем чили.
Король изо всех сил старался побороть свою неподобающую страсть. Он часто вспоминал о своем давнем предшественнике, короле Бирмы Наратхихапати, известном обжоре и любителе свинины. За трусливую сдачу столицы армиям хана Хубилая король Наратхихапати заслужил вечный позорный титул “Король, который сбежал от китайцев”. Собственные жена и сын вручили ему яд, чтобы Наратхихапати покончил с жизнью. Любовь к свинине не считалась добрым предзнаменованием для короля.
Король обычно замечал пароход, когда тот был еще далеко в море, примерно в часе пути до причала.
– Савант! Судно!
И спустя несколько минут кучер уже мчался в карете к городу.
Появление королевского экипажа стало предвестником прихода парохода. Людям больше не нужно было весь день ждать на пристани – спускающаяся с холма карета подавала ясный знак, что судно на подходе. И вот так бремя подсчета дней постепенно перешло к черной карете с павлиньим гребнем, как будто само время оказалось в руках Тибо. Невидимый на своем балконе, Тибо стал духом-хранителем города, вновь стал королем.
В тот год, когда Долли исполнилось пятнадцать, на побережье разразилась чума. Особенно сильно пострадал Ратнагири. День и ночь пылали погребальные костры. Улицы опустели. Многие люди покинули город, оставшиеся заперлись в своих домах.
Аутрем-хаус располагался достаточно далеко от населенных центров, чтобы оставаться на безопасном расстоянии от заразы. Но по мере того, как страх расползался по окрестностям, стало очевидно, что и в такой изоляции таится угроза – Аутрем-хаус оказался отрезанным от мира. В бунгало не было канализации и водоснабжения. Каждый день необходимо было очищать отхожие места, это делали уборщики, воду нужно было носить в ведрах из ближайшего ручья. Но с началом эпидемии уборщики больше не появлялись, и ведра для воды валялись пустые у входа в кухню.
Обычно посредником между прислугой и королевским семейством выступала Долли. И так вышло, что с течением лет все больше и больше домашних обязанностей перекладывалось на нее. Нелегко было иметь дело со множеством людей, работавших в поместье, – носильщики, конюхи, садовники, няньки, повара. Даже в лучшие времена Долли с трудом находила слуг и уговаривала их остаться. Проблема состояла в том, что не хватало денег на выплату им жалованья. Король и королева продали почти все, что привезли с собой из Мандалая, постепенно все богатства разошлись, кроме нескольких памятных пустяков и сувениров.