Стеклянный Дворец — страница 31 из 101

Выяснилось, что он видел Уму на пудже[66], в то время ей было шестнадцать, еще школьница. Вернувшись из Кембриджа, он навел о ней справки. Его семья была не слишком довольна: они получали предложения от всего города и думали, что смогут найти лучшую партию. Но он упорствовал, настаивая, что не желает традиционного брака. Он работает с европейцами, ему не годится иметь консервативную, привязанную к дому жену. Ему нужна девушка, готовая выйти в общество; юная, которая не станет противиться изучению новых обычаев.

– И он интересуется моей Умой?

Неверяще-изумленный вопль матери разнесся по всему дому. Ума вовсе не была самой привлекательной или самой образованной девушкой своего круга, она не умела ни петь, ни шить, волосы ее были не совсем прямыми, и она была слишком высокой, чтобы считаться изящной.

– Моя Ума?

Брат попятился от нее, недоверчиво разинув рот:

– Ты!

Поддразнивая его, она сказала:

– Ну, вряд ли он хочет жениться на тебе.

Малыш расплакался, как будто именно на такой исход он и надеялся.

– Но почему я? – вновь и вновь задавала вопрос Ума, допытываясь у всех обычных посредников и свах. – Почему я?

Самое большее, что ей могли ответить, было: “Он считает, что ты быстро научишься”.

И свадьба их была не похожа на остальные. Прибыли губернатор, множество гражданских английских чиновников и офицеров. Вместо шенхай[67] играл военный оркестр из Форт-Уильям.

Когда в свою первую ночь они остались наедине в увешанной цветами спальне, оба долго молча сидели на кровати, скованные застенчивостью, и он не меньше, чем она. Прислушивались к голосам друзей и родственников, которые толпились за закрытыми дверями и смеялись, отпуская обычные непристойные шутки. Наконец, к ее облегчению, он заговорил: он рассказывал ей про Кембридж, про булыжные мостовые и каменные мосты, про концерты, на которых бывал. Напел мелодию – его любимого композитора, как он сказал. Ей понравилась живость музыки, и она спросила: как это называется? Он обрадовался, что ей интересно.

– Это из “Форели”, – объяснил он. – Шуберта.

– Мило. Напой еще. – И она задремала, проснувшись спустя несколько часов от его прикосновений. Боль оказалась не такой ужасной, как ей рассказывали, – не страшнее, чем во время визита к врачу, – и в комнате стояла кромешная тьма, от чего все казалось проще. Когда на следующий день мать расспрашивала ее, ей было неловко, что она не может поведать душераздирающие подробности, как обычно делают другие невесты.

– Он был добрым, ласковым.

– Чего еще можно желать? – воскликнула мать. – Цени свою удачу, Ума. Каждый день благодари за все, что тебе досталось.

Месяц спустя, в поезде, муж неожиданно спросил, помнит ли она название мелодии, которую он напел ей той ночью. В голове у нее было совершенно пусто. Они ехали по суровым равнинам Западной Раджпутаны, и она была просто околдована пейзажем. “Не помню”, – сказала она. Он резко отвернулся, лицо его вытянулось в гримасе разочарования. Ума почувствовала, как дрожь ужаса медленно расползается по ее телу, подобно параличу. Она поняла, что это повторится еще не раз, краткие мгновения разочарования будут следовать друг за другом длинной свинцовой цепью.

Голос Раджкумара вернул ее в настоящее.

– Вы поможете мне, мадам? Вы единственный человек, через которого я могу связаться с Долли. Больше мне не к кому обратиться.

Она попыталась увидеть Долли глазами человека, сидящего сейчас рядом с ней, фактически иностранца. И вдруг почувствовала, как сердце наполняется любовью и нежностью. Чья она была, эта любовь? Его? Или ее собственная? Или, возможно, их общая? Что она будет делать, если Долли ее покинет? Столько света в ее жизни появилось вместе с Долли, хотя по справедливости должно было быть наоборот. В конце концов, пленницей была именно Долли, она-то сама – счастливая госпожа Ума Дей, о которой все говорят, что ей и желать-то нечего. Но сейчас, представив, каково будет в Ратнагири без Долли, Ума чувствовала, как подступают слезы. Она отодвинулась от края помоста, чтобы случайно не потерять равновесие, и рука ее коснулась его руки.

– Мадам? Госпожа Дей? – Он озабоченно нахмурился, пристально глядя на нее. – Госпожа Дей, вы в порядке?

– Да, да. – Она отдернула руку. – Просто голова закружилась. Не пойму, в чем дело.

– Может, нам лучше вернуться?

– Да. – Ума встала. – Господин Раха, вы так и не сказали, чего конкретно вы ожидаете от меня?

– Может, вы могли бы поговорить с ней.

– Вы сами должны поговорить с ней, господин Раха. Когда вмешиваются посредники, это обычно ни к чему хорошему не приводит.

Он внимательно посмотрел на нее, а потом, к ее удивлению, произнес:

– Администратор – хороший человек, госпожа Дей, добрый. Такие мужчины, как он, стоят многих…

– Да, конечно, – поспешно перебила она. – Да. Пойдемте обратно в сад.

Айя проводила Долли в гостиную и показала на открытое французское окно:

– Мадам в саду.

Долли кивнула – ну конечно, в это время дня Уму всегда можно застать под фикусовым деревом. Она поспешила через лужайку, мимо кланяющихся садовников, к заветной калитке. Пока она возилась с защелкой, услышала голоса. И не успела повернуть назад, как перед ней появились Ума и Раджкумар, внезапно вышедшие из-за корявой седой бороды пипула. Все трое замерли.

Первой заговорила Ума.

– Господин Раха, – спокойно сказала она. – Надеюсь, вы не обидитесь, если я попрошу вас оставить нас ненадолго? Я хотела бы поговорить с Долли. Может, вы подождете нас у калитки?

– Разумеется.

Ума подхватила Долли под руку:

– Пойдем присядем на минутку под деревом.

Пока они пробирались через лабиринт корней у ствола пипула, Долли шепотом расспрашивала:

– Что он тут делает, Ума? Чего он хочет?

– Пришел поговорить. О тебе.

– И что он сказал?

– Думаю, он пытался рассказать мне, что влюблен в тебя.

Ума уселась под деревом и потянула Долли за руку, предлагая сесть рядом.

– Ох, Ума. – Долли спрятала лицо в ладонях. – Вчера вечером в вашем саду он мне столько всего сказал. Это было так странно, так меня расстроило. Я не могла уснуть, все вспоминала дом – Мандалай, дворец, зеркальные стены.

– Он сказал, что ты его не помнишь.

– Я думала, что нет.

– То есть на самом деле да?

– Я не уверена, Ума. Я помню кого-то, мальчика, очень смуглого, помню, как мне суют пакет с едой, помню, как Эвелин говорит: бери, возьми это. Но все смутно. Это было так давно, и всякий раз, как я думаю об этом, мне страшно.

– Я думаю, он и в самом деле влюблен в тебя, Долли.

– Он влюблен в воспоминание. Но это не я.

– А ты, Долли? Что ты чувствуешь?

– Мне страшно, Ума. В прошлом я совершила такую ужасную ошибку. И пообещала себе, что ничего подобного никогда не повторится.

– Какую ошибку?

– Я никогда не рассказывала тебе, Ума, но много лет назад я думала, что влюблена в Моханбхая – нашего кучера. А потом об этом узнала принцесса. Она нам угрожала. Думаю, она уже тогда сама влюбилась в него.

– Ты хотела за него замуж?

– Я не знаю, Ума. Я была совсем юной и не понимала до конца, что происходит. Днем я могла выбросить его из головы. Но он снился мне по ночам, и я просыпалась с мыслью: “Почему мы не можем сбежать? Почему я не могу прямо сейчас завязать свои вещи в узелок, спуститься к нему, разбудить и сказать: «Моханбхай, пойдем, нам нечего делать здесь, в Аутрем-хаус»”? Но куда мы могли пойти? И что бы мы стали делать? Его семья очень бедна, и они зависят от сына. В глубине души я знала, что даже если бы я умоляла его, он ни за что не сбежал бы. И это было самым худшим во всей этой истории – унижение. Я даже задумалась тогда – неужели я тоже рабыня, как и он?

– Ты когда-нибудь говорила ему об этом?

– Нет. Мы никогда больше не разговаривали, только о хозяйственных делах. А вскоре и сны прекратились, и я подумала, что я наконец-то освободилась от него, что все наконец-то успокоилось. Но прошлой ночью, когда я спала в вашем доме, сны вернулись. Я словно оказалась в Аутрем-хаус, в своей кровати. Под окном росло манговое дерево. Я выбралась из постели, связала в узел свои вещи, привязала узел за спиной. Я слезла по стволу дерева и побежала через всю усадьбу к сторожке у ворот. Дверь была открыта, я вошла. Было темно, и я могла разглядеть только белую набедренную повязку, туго завязанную между его ног, которая приподнималась и опадала в ритме его дыхания. Я положила ладонь на его обнаженное тело. Костяшки моих пальцев идеально подходили к ямке у основания его горла. Он проснулся, посмотрел на меня, коснулся моего лица. А потом сказал: “Пойдем?” Мы вышли наружу, и в лунном свете я увидела, что это не Моханбхай.

– А кто это был?

– Он. – Долли кивнула в сторону садовой калитки, где они оставили Раджкумара.

– А потом?

– Я проснулась. В ужасе. Я была в твоем доме, все в той же спальне. Но не могла оставаться там больше ни минуты. Я встала, разбудила Канходжи.

– Долли. Мне кажется, тебе следует рассказать ему.

– Кому?

– Господину Раха.

– Нет. – И Долли уткнулась в плечо Умы и разрыдалась. – Нет, Ума, я сейчас могу думать только о том, как родится мой ребенок. В моей голове нет места ни для чего другого.

Ума нежно погладила подругу по голове.

– Ребенок не твой, Долли.

– Но мог бы быть моим.

– Долли, послушай меня. – Обняв Долли за плечи, Ума повернула ее так, чтобы заглянуть подруге в глаза. – Долли, ты мне поверишь, если я скажу, что люблю тебя так, как никого никогда раньше не любила? До встречи с тобой я была совсем девчонкой. Ты показала мне, что такое отвага, сколько всего может выдержать человек. Я не могу даже помыслить о жизни без тебя. Думаю, я не выдержала бы здесь ни единого дня, если бы тебя не было рядом. Но при этом я знаю, Долли, что ты должна уйти, если можешь. Ты должна уйти прямо сейчас. Рождение ребенка лишит тебя разума, если ты останешься в Аутрем-хаус.