Сая Джон навел справки, расспросил знающих людей, что необходимо для выращивания каучука. Ответы были простыми: нужны лишь земля и работники, а семена и саженцы достать легко. С землей было просто, а вот рабочей силы не хватало. Британское Колониальное правительство рассчитывало, что Индия предоставит кули для работы на плантациях.
Сая Джон начал прикидывать, не прикупить ли земли для Мэтью, своего сына, и быстро выяснил, что цены на земельные участки в окрестностях Малакки резко взлетели. Ему посоветовали съездить на север, в сторону границы с Сиамом. И он поехал, все еще не до конца уверенный в решении. Он слишком стар, чтобы начинать масштабное новое дело, это понятно, но ведь можно рассчитывать на Раджкумара – тот придумает, как набрать рабочую силу, – и, конечно, есть Мэтью, который уже много лет жил в Америке. Никто точно не знал, чем он там занимается, последнее, что они слышали, – мальчик перебрался на восточное побережье, в Нью-Йорк. Некоторое время назад от него пришло письмо, Мэтью писал что-то насчет поисков работы – и ни слова про возвращение домой. Может, именно это и нужно, чтобы вернуть мальчика, – масштабное новое предприятие, которому он сможет полностью посвятить себя, дело, которое будет полностью принадлежать ему, дело, которое он сам построит. Сая Джон представлял, как стареет, живя подле сына, – у мальчика появится семья, дети, все вместе они поселятся в уютном тихом месте, в окружении садов и зелени.
Эти картины стояли у него перед глазами, когда с палубы парома он увидел то самое идеальное место: южный склон горы, потухший вулкан, возвышающийся над долиной, как голова фантастического зверя. Место совсем дикое, сплошные джунгли, но вместе с тем недалеко от острова Пенанг и порта Баттерворт.
– Теперь у меня есть там участок, – сообщил Сая Джон. – И он ждет того дня, когда Мэтью вернется домой.
Раджкумар, молодожен, предвкушающий удовольствия семейной жизни, не расположен был принимать идеи наставника всерьез:
– Но, Сая, что Мэтью знает про каучук и плантации?
– Это неважно. Узнает. И разумеется, ему поможешь ты. Мы станем партнерами, все трое – ты, я и Мэтью.
– Сая, – Раджкумар пожал плечами, – я разбираюсь в этом еще меньше, чем Мэтью. Мой бизнес – тик.
– Тик – это прошлое, Раджкумар, а ты должен смотреть в будущее, и если существует такое дерево, про которое можно сказать, что на нем растут деньги, то это каучук.
Раджкумар почувствовал, как Долли чуть сжала его руку, словно задавая вопрос. И успокаивающе пожал в ответ: это просто одна из стариковских причуд, не беспокойся.
Овдовев, Ума незамедлительно вернулась в “Ланкасуку”, родительский дом в Калькутте. Семья у них была маленькой – у Умы имелся только один брат, гораздо младше нее. Дом был просторным и удобным, хотя и не особо большим – два этажа с полукруглыми балконами на каждом. В светлых, полных воздуха комнатах с высокими потолками и каменными полами было прохладно даже в самую жаркую летнюю пору.
Но возвращение домой не принесло радости. Отец Умы, ученый-археолог, был не из тех людей, что настаивают на соблюдении всех индуистских обычаев вдовства, однако и не настолько просвещенным, чтобы оставаться невосприимчивым к осуждению со стороны соседей. Он сделал все, что в его силах, чтобы смягчить тяготы положения дочери. Но жизнь Умы в отцовском доме в качестве вдовы все равно была полна строгих ограничений и лишений: ей обрили волосы, она не могла есть ни мяса, ни рыбы, а одежду ей было позволено носить только белого цвета. Ей было двадцать восемь, и впереди ее ждала целая жизнь. По прошествии нескольких месяцев стало ясно, что придется придумать какое-то другое решение.
Благодаря солидной пенсии Ума обрела финансовую независимость. При жизни ее муж занимал одну из самых высокооплачиваемых должностей в Империи, а после его смерти выяснилось, что он сделал много дальновидных инвестиций, причем часть – на имя Умы. Поскольку средства к существованию ей были обеспечены, а детей не имелось, ничто не удерживало ее дома. Дело решилось, когда она получила письмо от Долли с приглашением посетить Рангун. Было очевидно, что отъезд за границу станет для нее наилучшим выходом.
Во время путешествия Ума накрывала голову шалью, пряча обритую голову. Долли и Раджкумар встретили ее на пристани Барр-стрит, и не успела Ума сойти с трапа, как Долли сняла с нее шаль.
– Зачем ты прячешь лицо? – удивилась она. – Ты так очаровательно выглядишь.
Долли и Раджкумар повезли Уму прямо к себе в Киминдайн, куда они только недавно переехали, в доме еще завершалась отделка. Возведенный очень быстро, дом представлял собой хаотичную старомодную постройку: два этажа соединенных в анфиладу комнат, тянущихся по периметру квадратного двора. Полы из полированного красного камня, а во двор выходили похожие на коридор балконы с коваными металлическими балюстрадами. У ограды, окружавшей усадьбу, располагалось несколько небольших флигелей. Там жили сторожа, садовники и домашняя прислуга.
Для Долли, как и для Умы, Рангун был заграничным городом, и они с Долли начали исследовать его вместе: взбирались по ступеням пагоды Шведагон; навещали дядюшку Умы в калаа-басти, индийском квартале; ходили на скачки пони на ипподром Киайкасан; бродили по узким улочкам Сириама[72] за рекой; гуляли вокруг Королевского озера[73] и катались по колониальным кварталам. Где бы они ни появились, всюду Долли была нарасхват, с ней норовили заговорить, ее осаждали толпы с вопросами про короля и королеву и про жизнь за границей. Эта тема вызывала в Бирме всеобщий интерес, и рассказы Долли о судьбе королевской семьи в изгнании превратили ее саму в знаменитость.
Ума от всего этого получала огромное удовольствие. Ее часто приглашали вместе с Долли, и ей всегда было чем заняться. Но по мере того, как проходила неделя за неделей, она обнаружила, что все болезненнее осознает разницу между безоглядным счастьем Долли и собственными обстоятельствами. Раньше Ума часто задавалась вопросами о браке Долли: неужели та вышла за Раджкумара, только чтобы сбежать из заточения в Аутрем-хаус? Или просто влюбилась? Сейчас, глядя на них, Ума поняла, что одно не исключает другого, каждая из причин сыграла свою роль, так в целое складываются детали головоломки. Ума впервые видела столь полное счастье – она, всегда гордившаяся своим умением владеть чувствами, никогда ничего подобного не знала и, возможно, никогда не познает, поскольку не способна, как Долли, принимать происходящее.
Долли и Раджкумар, казалось, имели очень слабое представление о том, что нравится или не нравится другому, о привычках и предпочтениях друг друга, но каким-то чудом – и это Ума тоже видела совершенно ясно – это никоим образом не ослабляло их привязанности друг к другу, их расхождения скорее укрепляли близость меж ними. В ее собственном браке на каждый случай имелись четко определенные правила и порядки. Всякий раз, когда возникал вопрос касательно каких-либо желаний или предпочтений, нужно было лишь неукоснительно следовать обычаям или этикету. Сейчас, оглядываясь назад, Ума понимала, что стала похожа на администратора гораздо больше, чем осмеливалась себе признаться, – она тоже сделалась приверженцем правил, скрупулезности и упорства, и в этом смысле они с Долли совершенно разные.
Дни шли, и она чувствовала, как горе внутри не слабеет, но лишь разрастается, и чувство это было гораздо сильнее, чем все, что она испытывала раньше. Оглядываясь назад, Ума теперь понимала, что слова, которые люди всегда говорили про администратора – он хороший человек, – были абсолютной правдой, он действительно был хорошим человеком – честным, с выдающимися умом и талантами, человеком, волею случая родившимся в обстоятельствах, которые не могли предложить ему подходящего пути для реализации этих талантов. В качестве окружного администратора он обладал огромной властью, но, как это ни парадоксально, должность не принесла ему ничего, кроме беспокойства и неуверенности. Ума вспоминала, с какой досадой и иронией он играл роль чиновника, вспоминала, как он присматривал за ней за столом, вспоминала невыносимую мелочность его надзора, усилия, которые он прилагал, чтобы сформировать из нее отражение того, чем сам стремился быть. Казалось, не было ни минуты, когда бы его не преследовал страх показаться несостоятельным своим британским коллегам. И при этом все сходились во мнении, что он был одним из самых успешных индийцев своего поколения – образец для соотечественников. Означало ли это, что однажды вся Индия станет тенью того, чем был он? Миллионы людей, пытающихся строить свою жизнь в соответствии с непонятными правилами? Уж лучше быть такой, как Долли, – женщиной, не питающей никаких иллюзий относительно своего положения, узницей, которая знает точные размеры своей клетки и готова отыскать счастье в этих пределах. Но она-то не Долли и никогда ею не станет, она отчасти сотворена супругом, и поскольку нет никакого толку оплакивать свою некрасивость, тогда ее долг – обратить свои способности на поиск исцеления от нее.
Однажды Раджкумар сказал Уме:
– Всем, что у нас есть, мы обязаны тебе. Если тебе когда-нибудь что-нибудь понадобится, мы бы хотели, чтобы первым делом ты обратилась к нам.
– Все что угодно? – улыбнулась она.
– Разумеется.
Ума набрала полную грудь воздуха.
– Что ж, тогда я прошу тебя заказать мне билеты на рейс… до Европы.
Судно Умы продвигалось на запад, а в обратную сторону, к порогу дома Долли в Киминдайне, хлынул поток писем и открыток. Из Коломбо пришла открытка с морем у горы Лавиния, Ума писала, что встретила на корабле друга их семьи – госпожу Кадамбари Датт, из знаменитых Хаткхола Датт из Калькутты, кузину Тору Датт[74], поэтессы, и родственницу выдающегося писателя и ученого мистера Ромеш Датта[75]