. Госпожа Датт намного старше ее и некоторое время жила в Англии, опытная и много повидавшая дама, встретиться с таким человеком в путешествии – настоящая удача. Они чудесно проводят время вместе.
Из Адена пришла открытка с изображением узкого канала меж двух громадных утесов. Ума с восторгом писала, что этот водный путь, соединяющий Индийский океан с Красным морем, по-арабски называется Баб-эль-Мандеб, “Врата слез”, или “Врата скорби”. Можно ли найти более удачное название?
Из Александрии прилетело изображение крепости с несколькими ироничными замечаниями по поводу того, насколько дружелюбнее стали европейцы на борту, после того как судно прошло Суэцкий канал. Уму это озадачило, но миссис Датт сказала, что так бывает всегда – похоже, есть нечто такое в воздухе Средиземноморья, что даже самых надменных колонизаторов превращает в учтивых демократов.
Из Марселя от Умы прибыло первое пространное письмо: они с ее новой подругой госпожой Датт решили провести несколько дней в этом городе. Перед тем как сойти на берег, госпожа Датт переоделась в европейское платье, заодно и Уме предложила одно из своих, но Уме было неловко, она отказалась и на берег сошла в сари. Не успели они далеко отойти, как Уму по ошибке приняли – подумать только! – за камбоджийку, люди столпились вокруг, расспрашивая, не танцовщица ли она. Оказалось, что совсем недавно город посетил король Камбоджи Сисоват, с труппой дворцовых танцовщиц. Девушки имели грандиозный успех, город буквально помешался на них, а великий скульптор мсье Роден приехал из Парижа, только чтобы запечатлеть их красоту. Уме даже почти жаль было разочаровывать публику, объясняя, что она индианка, а вовсе не камбоджийка.
Они восхитительно провели время, гуляли по городу, осматривали достопримечательности и даже съездили за город. Это было так странно, пьяняще и волнительно – две женщины путешествуют одни, и никто к ним не пристает, лишь изредка поглядывают в их сторону с любопытством. Ума спрашивала себя, почему дома невозможно подобное – почему женщины и помыслить не могут вот так путешествовать по Индии, наслаждаясь чувством свободы. Хотя немного грустно осознавать, что эта привилегия – наслаждаться свободой, пускай и кратковременной – стала возможной только благодаря обстоятельствам ее брака и тому, что теперь у нее есть деньги на путешествия. Она долго и подробно говорила об этом с госпожой Кадамбари Датт: почему такие свободы не могут быть доступны всем женщинам повсюду? И госпожа Датт сказала, что, конечно, это один из многих плюсов британского правления в Индии, благодаря британцам женщины получили права и защиту, которых никогда не имели прежде. И вот тут Ума впервые испытала крайнее разочарование в своей новой подруге. Она инстинктивно поняла, что это ложный аргумент, необоснованный и нелогичный. Как вообще может прийти в голову, что свободу даруют путем подчинения? Что можно открыть клетку, запихнув ее в другую клетку, большего размера? Как может какая-то часть народа надеяться получить свободу, когда все население порабощено? Она долго спорила с госпожой Датт, и в конце концов ей удалось убедить подругу, что ее точка зрения верна. Она восприняла это как грандиозную победу – поскольку госпожа Датт была гораздо старше (и намного лучше образована) и до сих пор именно она указывала Уме, как той следует думать о тех или иных проблемах.
Долли читала письмо, лежа в кровати. Она пила пряный отвар, прописанный акушеркой, и пыталась отдыхать. Несколько недель назад она начала подозревать, что беременна, и недавно подозрения подтвердились. В результате ей прописали режим, который предполагал употребление самых разнообразных целебных настоек и много покоя. Но какой уж тут покой при столь хлопотливом и суматошном домашнем хозяйстве, как у нее. Даже когда она прилегла почитать письмо Умы, ее постоянно отвлекали – кухарка, У Ба Кьяу и старший каменщик то и дело врывались в комнату за указаниями. В паузах между попытками сообразить, что приготовить на ужин и сколько денег выдать У Ба Кьяу на поездку домой, Долли пыталась представить наслаждающуюся свободой Уму, гуляющую в одиночестве по Европе. Она интуитивно понимала, почему Ума испытывает от этого такое удовольствие, хотя она сама относилась к подобному с полным безразличием. В ее разуме, казалось, не оставалось места ни для чего, кроме многолюдной повседневности, в которой, по сути, мало что происходит. Поразительно, как редко она задумывалась о таких вопросах, как свобода, независимость и прочее.
Долли взяла было ручку, чтобы приняться за ответ Уме, но поняла, что ей нечего сказать, что она попросту не может передать ту радость, что кроется в обыденности ее жизни. Она могла бы попробовать написать, например, о том, как в прошлую среду к ней заглянула ее новая подружка До Ти и как они пошли взглянуть на новую мебель в “Роу и компания”, или описать свое последнее посещение ипподрома Киайкасан – Раджкумар тогда выиграл почти тысячу рупий и пошутил, что надо бы купить пони. Но разве это заслуживает изложения на бумаге – уж точно не в ответ на такие серьезные мысли, какими делится с ней Ума. Или можно рассказать о своей беременности, о том, как счастлив Раджкумар и как он уже начал придумывать имена (родится, конечно же, мальчик). Но на этот счет Долли была суеверна, ни она, ни Раджкумар еще никому не сообщали о ее беременности, да и не станут говорить до самого последнего момента. А уж Уме она точно не хотела ничего писать об этом – это ведь все равно что похваляться своим семейным счастьем и указывать на бездетность подруги.
В следующие два месяца вестей от Умы не поступало. Время шло, у Долли начались проблемы со сном. По ночам резкие боли в животе заставляли ее корчиться в постели. Она перебралась в отдельную спальню, чтобы не беспокоить Раджкумара. Акушерка сказала, что беременность протекает нормально, но Долли не поверила, она все больше убеждалась – что-то не так. А однажды ночью уже привычные боли перешли в судороги и спазмы, охватившие всю нижнюю часть тела. Она поняла, что теряет ребенка, и громко закричала, зовя Раджкумара. Он переполошил весь дом, разослал людей во всех направлениях – за врачами, сестрами, акушерками. Но было уже слишком поздно, и когда на свет появился мертворожденный плод, Раджкумар и Долли оказались с этим один на один.
Когда прибыло письмо от Умы, Долли еще не оправилась. На конверте стоял обратный лондонский адрес, и начиналось оно с многословных извинений и скрытого упрека. Ума писала, как ей грустно, что они не получали вестей друг от друга уже столько месяцев. Сама она была очень занята в Лондоне, рассказывала она. Госпожа Датт помогла ей найти жилье – в пансионе у пожилой миссионерки, которая большую часть жизни провела в Индии. Все устроилось хорошо, Ума не страдает от отсутствия общения. Вскоре после приезда ее стали разыскивать разные люди – в основном бывшие друзья и коллеги супруга, по большей части англичане. Некоторые из них знали ее покойного мужа еще по Кембриджу, другие работали с ним в Индии. Все они были очень милы, показывали город, приглашали в такие места, которые любил посещать муж, – в театры, на концерты, лекции в Королевской академии. Через некоторое время Уме начало казаться, что муж как будто вновь рядом с ней – она слышала его голос, рассказывающий про Друри-лейн и Ковент-Гарден, муж словно указывал на знаменитые произведения искусства, объяснял, какое исполнено хорошего вкуса, а какое дурного.
К счастью, она поддерживает отношения и с госпожой Датт. Оказалось, что госпожа Датт знакома с каждым индийцем, живущим в Лондоне, ну почти с каждым. Благодаря ей Ума познакомилась со многими интересными людьми, и в первую очередь с Мадам Кама. Родом из бомбейских парсов, Мадам Кама на первый взгляд больше европейка, чем индианка, – по одежде, манерам и внешнему облику. Однако Ума не знает никого, кто говорил бы о проблемах Индии с такой прямотой и откровенностью. Мадам Кама оказалась достаточно любезна, чтобы ввести Уму в свой круг. Ума никогда не встречала таких людей – интересных, полных возвышенных идеалов, мужчин и женщин, чьи взгляды и чувства настолько близки ее собственным. Благодаря этим людям Ума начала понимать, что такая женщина, как она, могла бы внести большой вклад в борьбу Индии, живя за границей.
В последнее время Мадам Кама уговаривает ее посетить Соединенные Штаты. У нее есть друзья среди ирландцев в Нью-Йорке, многим из которых, по ее словам, небезразличны индийские проблемы. Мадам Кама полагает, что для Умы важно познакомиться с такими людьми, и ей кажется, что Уме понравится жить в этом городе. Так что она всерьез обдумывает эту идею. В любом случае она уверена, что в Англии она надолго не задержится. В Лондоне ее преследует ощущение, будто весь город сговорился постоянно напоминать о покойном муже.
Утомленная чтением письма, Долли бросила его на прикроватный столик. Позже в тот же день Раджкумар, вернувшись домой, заметил конверт.
– От Умы?
– Да.
– И что пишет?
– Почитай.
Раджкумар развернул листок и медленно прочел, водя пальцем по строкам и с трудом разбирая убористый почерк Умы, время от времени обращаясь за помощью к Долли, когда не мог понять какое-нибудь слово. Дочитав, он аккуратно сложил письмо, вернул его на столик Долли.
– Она пишет, что собирается в Нью-Йорк.
– Да.
– Туда, где живет Мэтью.
– Точно, я и позабыла.
– Ты должна отправить ей его адрес. Если она туда поедет, Мэтью поможет устроиться.
– Верно.
– И если будешь писать ей, скажи заодно, что Сая Джон волнуется за Мэтью. Что он написал ему, предлагая вернуться домой, но Мэтью так и не ответил. Саяджи не понимает, почему мальчик не возвращается. Может, Ума поможет разобраться с этой загадкой.
– Хорошо, – кивнула Долли. – Теперь мне хотя бы есть о чем ей написать.
Целую неделю она составляла письмо, сочиняя по абзацу за раз. О своем состоянии не упоминала. Если уж она ничего не рассказала о беременности, совсем ни к чему говорить о выкидыше. Долли писала в основном про Сая Джона и Раджкумара, письмо она отправила на лондонский адрес Умы.