Вторая принцесса и ее муж прожили в Калькутте еще несколько лет, а потом переехали в горное поместье Калимпонг, недалеко от Дарджилинга. Там они завели молочную ферму.
Вот так и получилось, что из четырех принцесс две, родившиеся в Бирме, предпочли остаться в Индии. А вот их младшие сестры, родившиеся в Индии, решили поселиться в Бирме, обе вышли замуж и родили детей. Что до королевы, свои последние годы она провела в особняке на Черчилль-роуд. Деньги, которые ей удавалось вытянуть у колониальных властей, она раздавала в качестве подаяния, жертвовала храмам и на пищу монахам. И всегда одевалась только в белое – бирманский цвет траура.
После возвращения королевы в Рангун Долли отправила ей несколько писем, умоляя об аудиенции. Все они остались без ответа. Королева умерла в 1925 году, через шесть лет после возвращения из Ратнагири. Несмотря на то что она провела столько лет в изгнании, ее кончина вызвала невероятный всплеск чувств, весь город вышел оплакивать ее. Королеву похоронили возле пагоды Шведагон в Рангуне.
17
В 1929 году, после паузы в несколько лет, Долли получила письмо из Нью-Йорка. Ума сообщала, что уезжает из Америки. Ей уже исполнилось пятьдесят, и больше двадцати лет она не была в Индии. В ее отсутствие родители умерли, оставив ей в наследство первый этаж семейного дома (верхний этаж отошел брату, который был женат и имел троих детей). Ума решила вернуться домой в Калькутту, окончательно.
В связи с разными обязательствами и встречами в Токио, Шанхае и Сингапуре, писала Ума, ей придется плыть через Тихий океан, а не через Атлантику. Одним из преимуществ такого маршрута станет возможность навестить друзей – Мэтью с Эльзой в Малайе и, конечно, Долли и Раджкумара в Рангуне. Она писала заранее, предлагая им с Долли встретиться в поместье Морнингсайд и провести там пару недель, они бы отдохнули в приятной обстановке, а потом вместе вернулись в Бирму – после стольких лет им многое нужно наверстать. А еще лучше, если бы Долли захватила с собой Нила и Дину, тогда у нее была бы возможность познакомиться с мальчиками.
Это письмо странным образом взбудоражило Долли. Хотя она и рада была получить известие от подруги, но при этом испытывала довольно серьезные опасения. Восстановить так долго дремавшую дружбу дело нелегкое. Она не могла не восхищаться энергий Умы – Долли понимала, что сама отдалилась от мира, стала более замкнутой, не желая не то что путешествовать, но даже выходить из дома. Долли счастлива была жить такой жизнью, но ее беспокоило, что мальчики мало видели мир – Индию, Малайю и вообще другие страны. Неправильно, что они не знали ничего, кроме Бирмы, ведь никто не может предсказать, что их ждет впереди. Даже сквозь закрытые ставни своей комнаты она ощущала тревогу, накрывшую мир.
Долли, как и мальчики, не была в поместье Морнингсайд уже пятнадцать лет, ровно с того первого визита. Маловероятно, подумала она, что Раджкумар согласится поехать. Сейчас он работал как никогда много, и бывало, что целыми неделями она почти не видела мужа. Когда Долли издалека завела разговор, Раджкумар решительно затряс головой, как она и предполагала, – нет, он слишком занят, он не может никуда ехать.
Но ей самой, вдруг обнаружила Долли, идея встретиться с Умой в Морнингсайд казалась все более и более привлекательной. И было бы любопытно увидеть Мэтью и Эльзу. Как-то раз Мартинсы приезжали погостить у них в Бирме, со своими двумя детьми – после Элисон у них родился мальчик, Тимми. Детишки тогда все были маленькими и отлично ладили друг с другом, даже Дину, который по натуре был замкнутым и с трудом заводил друзей. Но это было очень давно, сейчас Дину уже четырнадцать, он учится в школе Сент-Джеймс, одной из лучших в Рангуне. Нилу восемнадцать, мускулистый и общительный, он с неохотой поступил в рангунский Джадсон-колледж – мальчик рвался работать в тиковом бизнесе, но Раджкумар заявил, что не возьмет сына в семейное дело, пока тот не получит образование.
Едва Долли только заикнулась Нилу о поездке в Морнингсайд, как тот немедленно загорелся этой идеей и начал собираться в дорогу. Долли ничуть не удивилась, ее старший сын вечно искал повод прогулять занятия. Реакция Дину была куда более сдержанной, но он заявил, что готов на сделку: он поедет, если мать купит ему фотокамеру “Брауни”. Долли согласилась без раздумий, она и так поддерживала его интерес к фотографии – отчасти потому что считала это увлечение продолжением его детской привычки заглядывать маме через плечо, когда та рисует, отчасти потому что полагала, что должна поощрять любую деятельность, которая отвлекает его от погружения в себя.
И началась подготовка, письма летали между Бирмой, Малайей и Соединенными Штатами (в Рангуне недавно появилась авиапочта, и связь стала гораздо быстрее). В апреле следующего года Долли с обоими сыновьями взошла на борт парохода, направлявшегося в Малайю. Раджкумар провожал семью, и когда Долли, поднявшись по трапу, оглянулась, то увидела, как муж машет ей с пристани, неистово жестикулирует, пытаясь обратить ее внимание на что-то важное. Взглянув на нос судна, она обнаружила, что это “Нувара Элия”, тот самый корабль, который привез ее в Рангун после свадьбы. Какое странное совпадение.
Мэтью с семьей встречали их в порту Джорджтауна. Дину первым заметил их в видоискатель своего “Брауни”.
– Вон… там… смотрите.
Долли, прикрыв ладонью глаза, склонилась над планширом. Мэтью выглядел очень представительно, с густой изморозью седины в волосах. Эльза слегка погрузнела с их прошлой встречи, но это придало ей царственности и внушительности. Рядом с матерью стоял Тимми, высокий для своего возраста и худой, как бобовый стручок. И Элисон тоже была тут – в школьной форме, волосы заплетены в длинные косички. Какая необычная девочка, подумала Долли, лицо – поразительная смесь черт, унаследованных от обоих родителей, скулы Мэтью и глаза Эльзы, шелковистые волосы и прямая осанка. Было совершенно очевидно, что однажды она вырастет в настоящую красавицу.
Мэтью поднялся на борт и помог им сойти с корабля. Все вместе они переночевали в Джорджтауне, Мэтью снял для них номера в отеле. Ума должна была прибыть на следующий день, и потом они поедут в Морнингсайд. Мэтью организовал два автомобиля с шофером, машины дожидались гостей в Баттерворт, на материке.
На следующее утро сразу после завтрака они отправились в порт, все семеро. И на пристани вдруг оказались в шумной толпе. Здесь собралось множество людей, большинство – индийцы. Многие с букетами и цветочными гирляндами. Две красочные фигуры во главе толпы сразу бросались в глаза: один – садху в шафрановых одеждах, а другой – сикх-джняни[79], с развевающейся бородой и кустистыми белыми бровями. Нил, крепкий и не по возрасту напористый, протолкался через толпу, намереваясь выяснить, по поводу чего столько шума. Вернулся он очень озадаченный.
– Люди говорят, что пришли приветствовать Уму Дей.
– Думаешь, они имеют в виду нашу Уму? – недоверчиво спросила Долли у Эльзы.
– Ну разумеется. Едва ли на одном корабле могут быть две Умы Дей.
Как только в гавани показался корабль, толпа взорвалась радостными криками: “Ума Дей зиндабад, зиндабад – Да здравствует, да здравствует Ума Дей”. А потом и другие лозунги и возгласы, все на хиндустани: “Инкилаб зиндабад”[80] и “Халла бол, халла бол!”[81] Когда корабль пришвартовался, лидеры толпы ринулись по сходням с гирляндами цветов. А потом на трапе появилась Ума, и ее встретили дикими овациями: “Ума Дей зиндабад, зиндабад!” На некоторое время воцарилась полная неразбериха.
Наблюдая за происходящим с дальнего конца пристани, Долли заметила, что Уму застигли врасплох – она явно не готова была к такому приему и не вполне понимала, как реагировать. Она вглядывалась в толпу, словно искала кого-то определенного. Долли вскинула руку и помахала. Жест привлек внимание Умы, и она растерянно помахала в ответ, беспомощно пожимая плечами. Долли знаками успокоила подругу – мол, не волнуйся, мы подождем.
Затем Уму торжественно свели по трапу и еще раз увенчали гирляндами цветов. Какие-то люди произносили речи, пока все остальные стояли под палящим солнцем, обливаясь потом. Долли пыталась сосредоточиться на том, что говорят, но взгляд упорно возвращался к подруге. Ума похудела, глаза глубоко ввалились, словно протестуя против суетливой неопределенности жизни. Но в то же время в повадке ее появилась новая уверенность. Она явно привыкла, что к ней прислушиваются, и когда настал ее черед говорить, Долли с трепетом заметила, что Ума точно знает, что сказать, и умеет управляться с толпой.
А потом речи внезапно закончились и Ума начала пробираться к ним через скопище народа. И вот она стоит перед Долли, раскинув руки: сколько лет! Сколько лет! Они смеялись, и обнимались, и крепко приникали друг к другу, а дети озадаченно поглядывали на них, держась в стороне.
– Как ты чудесно выглядишь, Эльза! А ваша дочь – она просто красавица!
– И ты чудесно выглядишь, Ума.
– Не стоит лукавить, – рассмеялась Ума. – Я выгляжу вдвое старше своего возраста…
Долли перебила, дергая подругу за руку:
– Кто все эти люди, Ума? Мы так удивились…
– Они из движения, с которым я работаю, – объяснила Ума. – Движение называется Лига независимости Индии. Я им не сообщала, что приезжаю, но слухи, похоже, просочились…
– Но чего они хотят, Ума? Зачем они здесь собрались?
– Я тебе потом расскажу. – Не отпуская ладони Долли, Ума подхватила свободной рукой Эльзу под локоть. – Нам столько надо обсудить, не хочу терять времени напрасно…
После обеда они переправились на пароме в Баттерворт, где их ждали машины Мэтью, одна машина была длиннющей, Долли в жизни таких не видела, почти как железнодорожный вагон. “«Дюзенберг», модель «джей», – пояснил Мэтью. – Гидравлическая тормозная сист