Каждая трапеза в офицерской столовой, говорил Арджун, это своего рода приключение, торжественное нарушение табу. Они ели пищу, к которой дома даже не прикасались, – бекон, ветчину и сосиски на завтрак, ростбиф и свиные отбивные на обед. Они пили виски, пиво и вино, курили сигары, сигареты и сигариллы. И дело было не просто в удовлетворении голода или иных потребностей, нет, каждый кусок или глоток был наполнен смыслом – это был шажок в направлении нового, универсального индийца. У каждого была припасена история, как его скрутило, когда он впервые попробовал кусочек говядины или свинины, как он мучительно пытался протолкнуть это в себя, преодолевая тошноту. Но они не сдавались, потому что это были маленькие, но важные битвы, и это была проверка не только на мужественность, но и на готовность вступить в касту офицеров. Они должны были доказать и себе, и начальству, что годятся на роль властителей, могут считаться элитой, что их взгляды достаточно широки, чтобы освободиться от уз своей почвы, преодолеть запреты, привитые им воспитанием.
– Только взгляни! – философствовал Арджун после пары стаканов виски. – Мы первые современные индийцы, первые из по-настоящему свободных индийцев. Мы едим что хотим, пьем что пожелаем, мы первые из индийцев, не отягощенных прошлым.
Для Дину эти слова звучали глубоко оскорбительно.
– Не еда и выпивка делают тебя современным, а мировоззрение… – И он принес вырезки из журналов, фотографии Стиглица, Каннингема и Уэстона.
Арджун со смехом отмахнулся:
– Для тебя современный мир – это что-то, о чем ты читаешь. Ты знаешь о нем только из книжек и газет. А мы – те, кто по-настоящему живет по-западному…
Дину понимал, что в силу своих связей с европейцами Арджун и его приятели-офицеры считают себя пионерами. Они понимали, что для большинства соотечественников Запад – это какая-то далекая абстракция, ведь индийцы хотя и знали, что ими управляет Англия, но очень немногие хоть раз в жизни видели настоящего англичанина, а уж случай поговорить с ним выпадал и того реже. Англичане жили в своих анклавах и занимались своими делами, а большую часть ежедневных административных задач выполняли индийцы. С другой стороны, в армии офицеры-индийцы были сообществом избранных, они жили в такой непосредственной близости к европейцам, которая была неведома соотечественникам. Спали в тех же казармах, ели ту же еду, выполняли такую же работу, и в этом их положение отличалось от положения любых других подданных Империи.
– Мы понимаем Запад лучше любого гражданского, – любил повторять Арджун. – Мы знаем, как у них устроены мозги. Только когда каждый индиец будет таким же, как мы, страна станет по-настоящему современной.
Трапезы с приятелями Арджуна превращались в шумные празднества, сопровождаемые “реками” пива, громким хохотом и потоками язвительных офицерских шуток друг над другом. Они называли это “розыгрыш”, и шутки, как правило, были добродушными. Но однажды мерное течение обеда было прервано неловким инцидентом. При виде блюда с горячими, пышущими паром чапати один из офицеров громко и довольно ехидно воскликнул: “Жаль, что Харди тут нет, вот кто у нас любитель чапати…” Эти слова, совершенно невинные, произвели ошеломляющий эффект, шум мгновенно стих, лица офицеров помрачнели. Лейтенант, который позволил себе шутку, покраснел, признавая и принимая общее порицание. Затем, словно напоминая друзьям о присутствии посторонних – Дину, Манджу и Нила, иными словами, – Арджун громко откашлялся, и беседа тут же переключилась на другие темы. Заминка длилась всего несколько секунд, и никто, кроме Дину, не обратил на нее внимания.
Позже вечером Дину заглянул в комнату Арджуна, тот сидел на кровати с книгой на коленях и со стаканом бренди в руке. Дину помешкал в дверях.
– Хочешь разобраться, да? – усмехнулся Арджун. – Насчет того, что случилось сегодня вечером?
– Ага.
– Да вообще-то ничего особенного.
– Тем более есть смысл рассказать…
Арджун вздохнул:
– Это касается моего хорошего друга, Харди. Даже странно, что его тут нет.
– А что они имели в виду?
– Долгая история. Понимаешь, Харди в прошлом году ждал повышения. Тебе это покажется идиотизмом…
– Что случилось?
– Ты уверен, что хочешь знать?
– Да.
– Харди – сардар[113], – сказал Арджун, – сикх. Мужчины его семьи поколениями служили в армии. Ты удивишься, сколько у нас парней из таких семей. Настоящие фоджи. Ребята вроде меня, без всяких связей с армией, исключение.
Харди вырос на базе батальона в Сахаранпуре, рассказывал Арджун. Его отец и дед, оба служили в Первом Джатском. Поступили на службу рядовыми и прошли путь до кадрового офицера вице-короля – это было высшее звание, на которое мог рассчитывать в те времена индиец, где-то между сержантом и офицером. Харди первым в семье поступил в армию в качестве офицера и всей душой стремился попасть в 1/1 Джатский. Он любил пошутить, что мечтает услышать, как старые отцовские сослуживцы будут называть его “сахиб”.
Но между жизнью офицеров и сержантов существовала разница, которую Харди не учел. Сержанты и унтер-офицеры питались в своих столовых, где им подавали еду, приготовленную в соответствии с предписаниями различных религий. А в офицерской столовой подавали “английскую” еду, и проблема Харди заключалась в том, что он был из тех парней, кто, как ни старался, не мог обойтись без ежедневной порции дала и роти. Он послушно ел все, что подавали офицерам, но как минимум раз в день находил повод покинуть расположение части, чтобы как следует подзаправиться где-нибудь в городе. Среди индийских офицеров это было обычным делом, но Харди пересек невидимую черту – он начал заходить в сержантскую столовую. Ему нравились эти краткие набеги, некоторых солдат он называл “дядями”, как привык в детстве, и предполагал, что ему ответят той же снисходительностью и теплотой, которые он помнил. Он думал, что солдаты будут держать в тайне его визиты. В конце концов, многие из них были родом из той же деревни, из того же большого клана. Многие знали его отца.
И оказалось, он чудовищно заблуждается. Мало того, что солдаты вовсе не были рады служить под началом Харди, но старых товарищей его отца глубоко оскорбляло присутствие парня в батальоне. Они относились к первому поколению индийских солдат, которым довелось служить под началом индийских же офицеров. И многим это нелегко давалось, ведь отношения с британскими офицерами становились для солдат-индийцев источником гордости и престижа. Служба же под командованием индийца вовсе не выглядела привилегией.
Настал день, когда командир батальона, подполковник Бакленд, которого все звали запросто Баки, рекомендовал передать Харди командование ротой С. Для сержантов роты это стало последней каплей. Некоторые из них были хорошо знакомы с подполковником Баклендом, они много лет служили с ним, и в их обязанности входило в том числе и информирование обо всем, что происходит в подразделении. И они отправили делегацию к начальству. Сказали, что “этот парень, Хардаял Сингх, которого вы назначили командиром роты С, мы ведь знаем его отца, его сестры замужем за нашими братьями, его дом стоит в соседней деревне. Неужели мы можем относиться к этому мальчику как к офицеру? Да он даже не в состоянии переварить пищу, которую едят настоящие офицеры. Он тайком пробирается к нам в столовую, чтобы поесть чапати”.
Подполковник Бакленд был весьма обеспокоен этими жалобами, подобные настроения вызывали у него отвращение. Когда человек доверяет только таким же, как он сам, тут кроется очевидная ущербность, но каковы должны быть масштабы этой ущербности, если целое сообщество мужчин не доверяет человеку только потому, что он один из них?
Подполковник Бакленд сурово отчитал сержантов: “Вы живете в прошлом. Времена изменились, и теперь вам придется научиться выполнять приказы индийцев. Этот человек – сын вашего бывшего сослуживца, вы что, действительно хотите публично опозорить его?”
Несмотря на выволочку, сержанты уперлись. И уступить в конце концов пришлось подполковнику. Между солдатами и их английскими офицерами всегда существовал негласный договор: по некоторым вопросам желания солдат должны учитываться. Подполковнику не оставалось иного выбора, кроме как послать за Харди – сообщить, что его назначение откладывается. И это оказалось самым трудным. В чем суть претензий к нему, как их сформулировать? Как может солдат защититься от обвинения в том, что он украдкой ходит поесть чапати? Как такое отразится на его самоуважении?
Подполковник Бакленд справился с ситуацией максимально тактично, после беседы с ним Харди вышел, не выказывая ни растерянности, ни разочарования из-за крушения планов. И только ближайшие друзья знали, насколько глубоко он задет и как трудно было ему на следующий день встретиться с этими сержантами лицом к лицу. А поскольку армия – это маленькое тесное сообщество, то слухи там распространяются быстро, и время от времени даже друзья могут брякнуть какую-нибудь глупость, вот как сегодня вечером.
– То есть вы все сталкиваетесь с этим? – спросил Дину. – Трудно стать офицером в глазах собственных солдат?
– И да и нет, – ответил Арджун. – Всегда такое ощущение, что они следят за тобой пристальнее, чем если бы ты был британцем, – особенно за мной, полагаю, поскольку я практически единственный бенгалец в батальоне. Но вместе с тем кажется, что они идентифицируют себя с тобой – и одни переживают за тебя, а другие ждут, когда ты оступишься. Глядя на них, я чувствую, как они ставят себя на мое место, преодолевая громадный барьер в сознании. И в тот момент, когда они представляют себя по ту сторону этой черты, что-то меняется. Не может быть так, как было раньше.
– Что ты имеешь в виду?
– Не уверен, что смогу объяснить, Дину. Расскажу тебе одну историю. Как-то раз к нам в столовую заявился один старый английский полковник. Он был кладезем баек о “старых добрых временах”. После ужина я случайно услышал, как он беседует с Баки – нашим командиром. Старикан гневно пыхтел и с негодованием топорщил усы. По его мнению, воспитание офицеров из индийцев разрушит армию, все вцепятся друг другу в глотки и армия развалится. Наш Баки человек невероятной справедливости и порядочности, таких больше нет, и он не собирался мириться с подобными высказываниями. Он решительно встал на нашу защиту и сказал, что его индийские офицеры отлично справляются со своими обязанностями и все такое. Но, понимаешь, штука в том, что в глубине души я знал, что Баки ошибается, а старый чудак прав.