– Мама послала меня, – торопливо объяснила Бела, – принести это… – И показала на глиняную посудину.
Застегнув китель, он сел на циновку, скрестив ноги. Улыбнулся. Бела смущенно улыбнулась в ответ. Ей совсем не хотелось уходить – до сих пор они не разговаривали, и ей вдруг пришло в голову, сколько всего она хотела бы у него узнать.
Первым вырвался вопрос, больше всего ее занимавший:
– Кишан Сингх, ты женат?
– Да, – серьезно произнес он. – И у меня есть маленький сын. Ему всего год.
– Сколько тебе было лет, когда ты женился?
– Это случилось четыре года назад. Значит, мне было шестнадцать.
– А твоя жена, она какая?
– Она из соседней деревни.
– А где твоя деревня?
– На севере – далеко отсюда. Она рядом с Курукшетрой – там, где произошла великая битва из Махабхараты. Поэтому мужчины наших краев становятся хорошими воинами – так говорят.
– И ты всегда хотел стать солдатом?
– Нет, – рассмеялся он. – Вовсе нет, но у меня не было выбора.
Мужчины в его семье всегда жили за счет службы, рассказал он. Его отец, дед, дяди – все они служили в 1/1 Джатском. Дед погиб в битве при Пашендейле[117], во время Великой войны. За день до смерти он продиктовал письмо, которое переслали семье, с подробными инструкциями насчет сбора урожая и что нужно посадить, когда сеять и когда собирать. А на следующий день он поднялся на бруствер траншеи, чтобы спасти своего раненого афсара[118], английского капитана, чьим денщиком он был целых пять лет и которого почитал больше всех на свете. Деда за это наградили, посмертно, индийской медалью “За выдающиеся заслуги”, которая теперь хранится в семейном хавели[119], в стеклянной шкатулке.
– И до сего времени семья афсара присылает нам деньги – не потому что мы просим, а просто так, из любви к моему деду и в память о том, что он сделал для их сына…
Бела ловила каждое слово, впитывая малейшие изменения в его лице.
– Продолжай.
Отец тоже служил в армии, продолжил рассказ Кишан Сингх. Его ранили в Малайе, во время бунта. Ножевое ранение располосовало бок и задело кишку. Военные врачи сделали все, что могли, но рана продолжала мучить его хроническими болями в животе. Отец ездил бог весть куда к знатокам аюрведы, обращался к разным прочим целителям, на лечение ушло столько денег, что пришлось в обмен отдать свою долю семейной земли. Отец не хотел такой же судьбы для Кишана Сингха, он хотел, чтобы его сын пошел в колледж, учился, ведь сам он повидал мир – Малайя, Бирма, Китай, Восточная Африка, – но так ничего и не понял.
Кишан Сингх хотел поступить в колледж, но когда ему исполнилось четырнадцать, отец умер. И больше ни о какой учебе речи не шло, семье нужны были деньги. Родственники заставили явиться в местное призывное отделение, сказали, что ему повезло родиться в касте, которой позволено служить в английской армии саркаров.
– И поэтому ты поступил на службу?
– Да, – кивнул он.
– А женщины в твоей деревне, – не отставала Бела, – какие они?
– Не похожи на тебя.
– Почему? – обиделась она. – Что ты имеешь в виду?
– Они тоже в каком-то смысле солдаты. С самого детства их учат, что значит рано овдоветь, как воспитывать детей без мужа, как жить с мужем-калекой, с изуродованным мужем…
Тут Бела услышала, как мать зовет ее, и поспешно убежала.
На время свадебных торжеств Раджкумар с семьей остановились в “Грей-Истерн-отель”. (В свете их прошлых скандалов Раджкумар и помыслить не мог поселиться у Умы, как обычно делала Долли.) Однако договорились, что брачную ночь – их последнюю ночь в Калькутте – Нил и Манджу проведут в “Ланкасуке”, на половине Умы.
Когда этот день настал, Ума и Долли сами подготовили спальню для молодых. С рассветом отправились на цветочный рынок в Калигхат и вернулись с десятками корзин. Все утро они украшали брачное ложе гирляндами из цветов – сотен цветов. И вспоминали собственные свадьбы, и как у них все было иначе. После полудня к ним присоединилась Вторая принцесса, которая специально приехала из Калимпонга, – так завершился цикл.
Стояла жара, женщины очень быстро взмокли.
– С меня довольно, – устало выдохнула Долли. – Моя свадьба была попроще.
– А помнишь миссис Камбатта – которая с камерой?
И они уселись на полу, с хохотом вспоминая прошлое.
В течение дня набралась сотня маленьких кризисов. В основном они касались мелочей, о которых кто-то забыл: еще одно дхоти для пурохита; пригоршня свежей травы дурба[120]; сари для забытой тетушки – маленькие, но важные пустяки. Ближе к вечеру Арджуну велено было по-быстрому организовать экспедицию по магазинам в семейном “джоветте”. Дину, Ума и Бела должны были сопровождать его, каждый был снабжен списком покупок.
Арджун вывел “джоветт” во двор, все расселись по местам.
– Куда поедем? – спросила Ума.
– На рынок в Калигхат, – ответил Арджун.
– Ага, тогда поторопись.
– Почему это?
– Сегодня большая демонстрация – можем застрять.
– Демонстрация? – удивился Арджун. – Какого черта в такое время?
– Ты вообще не читаешь газет, Арджун? – рассердилась Ума. – Антивоенный марш. Мы в партии считаем, что в случае еще одной войны Британия не смеет рассчитывать на нашу поддержку, пока не обеспечит гарантии независимости Индии.
– А, ясно, – пожал плечами Арджун. – Тогда нам ничего не угрожает – они будут долго разбираться с этим…
Дину засмеялся.
До рынка они добрались всего за пятнадцать минут, а уже через полчаса с покупками было покончено. Они пустились в обратный путь и, свернув на широкий проспект, еще издалека заметили первых демонстрантов.
– Не о чем волноваться, – успокоил Арджун. – Мы далеко их опережаем. Они нам не помешают. – Но стоило произнести эти слова, как двигатель “джоветта” начал захлебываться. А потом машина внезапно встала как вкопанная.
– Сделай что-нибудь, Арджун! – рявкнула Ума. – Мы не можем здесь застрять.
– Свечи зажигания, – недоуменно пробормотал Арджун. – Вот знал же, что надо было утром почистить.
– Можешь починить?
– На это уйдет несколько минут.
– Несколько минут! Но за эти несколько минут они успеют окружить нас со всех сторон. Арджун, как ты мог допустить такое?
– Всякое бывает…
Дину с Арджуном выскочили из машины и подняли капот. “Джоветт” довольно долго стоял без дела во дворе, и двигатель перегрелся. К тому времени, как со свечами разобрались, демонстранты уже подошли вплотную. Колонны обтекали машину с двух сторон, кое-кто выходил из строя, чтобы глянуть поближе на мужчин, копающихся под капотом. Закончив, Арджун и Дину нырнули обратно в салон, оставалось только сидеть и ждать, пока пройдут последние демонстранты.
Кто-то сунул брошюру в открытое окно автомобиля. Арджун глянул на первую страницу. Цитаты из Махатмы Ганди и заголовок “Почему Индия должна во имя свободы вставать на защиту сатанинской Империи, которая есть величайшая угроза свободе в нашем мире?”.
Арджун и так уже был крайне раздражен, поэтому гневно фыркнул:
– Идиоты. Жаль, нельзя засунуть эту чушь обратно им в глотку. Можно подумать, им больше нечем заняться, кроме как устраивать марши под палящим солнцем…
– Думай, что говоришь, Арджун! – оборвала его Ума с заднего сиденья. – Надеюсь, ты знаешь, что я тоже должна была участвовать в этом марше. Не следует называть их идиотами. В конце концов, что ты вообще об этом знаешь?
– Ну ладно…
Но внезапно Арджуна поддержал Дину:
– А я думаю, он прав. Эти люди и впрямь идиоты…
– Что? – возмутилась Ума. – О чем это ты говоришь, Дину?
– Я говорю о фашизме. И почему самое важное сегодня – бороться с ним. Потому что если начнется война, она не будет похожа ни на какую другую… Гитлер и Муссолини – самые жестокие и воинственные вожди за всю человеческую историю… Они чудовища, они ужасны, и если им удастся навязать миру свою волю, нам всем конец. Послушайте, что они говорят, вся их идеология основана на идее превосходства определенных рас и подчинении прочих. Посмотрите, что они творят с евреями. И если они добьются своего, то уничтожат рабочее движение по всему миру. Их правление будет таким жестоким и деспотичным, что и вообразить невозможно, одни расы возвысятся, а другие окажутся на дне. И не стоит воображать, будто Индии и Бирме станет лучше, если британцы потерпят поражение… План немцев в том, чтобы захватить Империю и властвовать вместо нее. Подумайте, что тогда ждет Азию. Японцы уже претендуют на создание империи, как нацисты и фашисты… В прошлом году в Нанкине они убили сотни тысяч ни в чем не повинных людей. Нам об этом рассказал Сая Джон, многие родственники его жены убиты. Их поставили к стенке и расстреляли… Мужчин, женщин, детей. Думаете, если японская армия доберется до Индии, она не устроит бойню и здесь тоже? Если и думаете, то вы ошибаетесь. Они непременно устроят. Потому что они империалисты и расисты самого худшего толка. И если они победят, это будет самая страшная катастрофа в истории человечества.
– Дину, – спокойно заговорила Ума, – ты ни в коем случае не должен думать, будто я или кто-либо из партии Конгресс хоть капельку симпатизирует нацистам и фашистам. Категорически нет, и ты прав, это чудовища. Как неоднократно говорил Махатма Ганди, они полная противоположность того, за что мы боремся. Но мы оказались между двух бед, двух источников абсолютного зла. И вопрос – почему мы должны выбирать тот или другой? Ты говоришь, что нацизм правит посредством насилия, что он узаконит расизм, что начнутся невыразимые злодеяния. И это правда, я ни на миг этого не оспариваю. Но подумай о том зле, которое ты сам перечислил, – расизм, агрессия, подавление. Разве Империя не насаждала все это? Сколько десятков миллионов людей погибло, пока Империя завоевывала мир, пока присваивала целые континенты? Не думаю, что когда-либо будут названы точные цифры. Хуже того, Империя для многих стала идеалом национального успеха – моделью, к которой стремятся все нации. Вспомни бельгийцев, которые ринулись захватывать Конго, – они убили там десять или одиннадцать миллионов человек. А они стремились создать собственную версию империи. Разве не того же хотят сегодня Япония и Германия – своих собственных империй?