Бела перегнулась через спинку сиденья:
– Нам надо возвращаться! Мы не можем сидеть тут бесконечно и спорить. Сегодня же свадьба Манджу!
Последние демонстранты как раз прошли мимо. Арджун завел двигатель, развернул автомобиль, и они помчались в сторону “Ланкасуки”.
Но спор, по мнению Дину, еще не был завершен. Он обернулся к Уме:
– Тетушка Ума, вот вы постоянно говорите о зле, которое Империя и британцы причинили Индии… Но неужели вы думаете, что до их появления здесь не творились ужасные вещи? Взгляните, как обращаются с женщинами даже сегодня, взгляните на кастовую систему, неприкасаемых, сожжение вдов, на весь этот кромешный ужас.
– Уж позволь мне первой признать все ужасы нашего собственного общества! – отрезала Ума. – И как женщина, уверяю тебя, я осознаю это гораздо лучше, чем ты. Махатма Ганди всегда говорил, что наша борьба за независимость неотделима от борьбы за реформы. Но, говоря это, позволю себе добавить, что мы не должны обманываться идеей, будто империализм заинтересован в реформах. Колонизаторы хотели бы, чтобы мы в это поверили, но существует простое и ясное опровержение. Верно, что Индия оплетена пороками – касты, дурное обращение с женщинами, невежество, неграмотность. Но возьми пример своей страны, Бирмы, – там ведь никогда не было кастовой системы. Напротив, бирманцы всегда были сторонниками равноправия. Женщины в Бирме занимали высокое положение – может, даже более высокое, чем на Западе. Там была всеобщая грамотность. Но Бирму завоевали и поработили. В каком-то смысле бирманцам пришлось еще хуже, чем нам, когда они оказались в лапах Империи. Ошибочно полагать, что колонизаторы оценивают достоинства и пороки общества, которое намерены завоевать, империям нет до этого дела.
– Вот вы негодуете по поводу англичан, – хрипло рассмеялся Дину, – и все же часто используете английский язык…
– И какое это имеет значение?! – огрызнулась Ума. – Многие великие писатели-евреи пишут по-немецки. Полагаешь, это мешает им признавать истину?
Арджун вдруг крикнул:
– Держитесь!
Автомобиль на крутом вираже завернул в ворота “Ланкасуки”. Когда они выбирались из машины, их встретили протяжные завывания раковин. Все кинулись на крышу, где Нил и Манджу уже ходили вокруг огня, его дхоти и ее сари были связаны узлом.
Из-под покрывала сари Манджу всматривалась в толпу, выискивая Арджуна. Когда она наконец увидела его в перепачканном мазутом костюме, то обрадованно вскинула голову, невольно сбросив покрывало. Все замерли, потрясенные видом непокрытой невесты. И ровно в этот миг, прежде чем Манджу успела натянуть сари обратно, полыхнула вспышка камеры Дину. Позже все сошлись на том, что это было лучшее свадебное фото.
Ночь выдалась невыносимо жаркой. Постель Белы промокла от пота, несмотря на крутящийся над головой электрический вентилятор. Она не могла уснуть, все вдыхала и вдыхала запах цветов – дурманящие ароматы последних самых жарких ночей перед сезоном дождей. Она думала о Манджу, как она там в украшенной цветами постели в их супружеской спальне, с Нилом. Удивительно, как жара усиливает аромат цветов.
В горле было суше, чем в пустыне. Она выбралась из постели, вышла в коридор. В доме было темно и впервые за долгое время тихо. Тишина казалась почти неестественной, особенно после суматохи последних дней. На цыпочках Бела прокралась на заднюю веранду. Светила полная луна, и ее сияние серебристой фольгой укрывало пол. Бела покосилась на дверь каморки, где спал Кишан Сингх, – как всегда, чуть приоткрыта. Может, стоит прикрыть? Бела пересекла веранду и заглянула в чулан. Кишан Сингх лежал на циновке, лоунджи заткнута между ног. От дуновения ветра дверь приоткрылась пошире. Внутри, кажется, прохладнее. Бела проскользнула в каморку и села в уголке, уткнула подбородок в колени.
Внезапно Кишан Сингх зашевелился, потом резко сел.
– Кто здесь?
– Это я, Бела.
– Бела?
Она расслышала в голосе нотку испуга, но сообразила, что это адресовано скорее Арджуну, чем ей, – конечно, парень боится, что ее могут застать у него в комнате, сестру офицера, девушку, которой едва исполнилось пятнадцать. Она не хотела, чтобы он боялся. Протянула руку и коснулась его:
– Все в порядке, Кишан Сингх.
– А что, если?..
– Все спят.
– Но все же…
Она видела, что он все равно боится, поэтому выбралась из угла и легла рядом с ним.
– Расскажи мне, Кишан Сингх. Когда ты женился – как это было, в вашу первую с женой ночь?
– Это было странно. – Он тихонько рассмеялся. – Я слышал, как друзья и родня толкутся под дверью, подслушивают и хихикают.
– А твоя жена? Она боялась?
– Да, но я тоже боялся – наверное, даже больше, чем она. Потом, когда мы разговаривали про это с другими, выяснилось, что так всегда бывает…
Он мог бы заняться любовью с ней, и Бела не стала бы возражать, но понимала, что ничего такого не произойдет, и не потому что он боится, а из-за некой врожденной порядочности, и она была этому рада, поскольку это означало, что все в порядке, все так и должно быть. Ей нравилось просто лежать рядом с ним, чувствовать его тело и знать, что он чувствует ее.
– А когда родился сын, ты был рядом?
– Нет. Она была в деревне, а я на базе.
– А что ты сделал, когда узнал новость?
– Я купил у халваи[121] сладостей, пошел к твоему брату и сказал: “Сахиб, вот митхай”[122]. А он спросил: “С чего это?” А я сказал: “Сахиб, у меня родился сын”.
Бела попыталась представить, как Арджун, облаченный в офицерскую форму, разговаривает с Кишаном Сингхом. Не получалось.
– А мой брат – он какой? В смысле, какой он офицер?
– Он хороший офицер. Мы, солдаты, его любим.
– Он строг с тобой?
– Иногда. Он самый английский из всех индийцев в нашем батальоне. Мы его прозвали “Ангрез”[123].
– Я ему расскажу, – хихикнула Бела.
Он вдруг закрыл ей рот ладонью:
– Тсс.
Снизу донесся какой-то звук, там кто-то ходил. Кишан Сингх встревоженно сел.
– Они сегодня улетают в Рангун. Все поднимутся ни свет ни заря. Ты должна уйти.
– Ну еще чуть-чуть, – взмолилась Бела. – Еще совсем ночь.
– Нет.
Он помог ей встать и подтолкнул к двери. У самого выхода задержал на мгновение:
– Постой. – Взяв за подбородок, он поцеловал ее, стремительно, но прямо в губы.
Когда Нил разбудил ее, Манджу не поверила, что уже пора.
– Ну еще немножко, – хныкнула она. – Еще минуточку.
Он прижался подбородком к ее щеке, щекоча бородой.
– Манджу, самолет в четыре утра, у нас нет времени…
Было совсем темно, но предотъездный хаос уже набрал обороты. Ключи найдены и потеряны, чемоданы перетянуты ремнями и застегнуты, двери и окна заперты, открыты и заперты еще раз. Поданы последние чашки чая, и наконец, когда все соседи еще крепко спали, багаж загружен в машину. Семья выстроилась во дворе, размахивая руками на прощанье – Ума, Бела, Арджун, родители. Кишан Сингх наблюдал сверху. Манджу немножко поплакала, но для долгих прощаний не оставалось времени. Нил впрыгнул в машину и захлопнул дверцу.
– Мы приедем на следующий год…
В такую рань дороги были пусты, они всего за полчаса доехали до воздушной базы Виллингдон на берегу реки Хугли. Долли, Раджкумар и Дину прибыли через несколько минут. Ровно в четыре их проводили к причалу, где дожидался длинный серый моторный катер. Двигатель взревел, и они понеслись вверх по реке, и палуба отклонилась назад под сильным углом. Было темно, и все, что могла различить Манджу, – мутный круг воды, освещенный мощным прожектором катера.
Катер замедлил ход, рев двигателя сменился мягким воем. Нос лодки принял нормальное положение, и луч прожектора заскользил по поверхности воды. Вдруг из черноты возникли два огромных белых понтона, а потом луч прожектора поднялся выше, высветив самолет, который должен был доставить их в Рангун. Самолет был огромным – летающая лодка весом в восемнадцать с половиной тонн. На хвосте логотип компании, на носу большими буквами написано название: “Кентавр”.
– Это гидроплан “Мартин С-130”[124], – прошептал Нил на ухо Манджу. – “Пан Ам” их использует на Тихом океане.
– Как самолет Хамфри Богарта в “Китайском клипере”?
– Да, – улыбнулся он. – И как в “Полете в Рио” тоже – помнишь, с Фредом Астером и Джинджер Роджерс?
Только когда Манджу шагнула внутрь через люк, истинный размер самолета стал очевиден. Здесь было просторно, как в кают-компании корабля – кают-компании с глубокими мягкими креслами и латунными светильниками. Манджу прижалась носом к иллюминатору и смотрела, как приходят в движение пропеллеры. Бурая вода забурлила, вскипела белой пеной, затем вибрирующая махина сдвинулась с места, и след носовой волны понесся веером к невидимому берегу, раскачивая маленькие островки водяных гиацинтов, плывущих вниз по течению. Журчащие, чавкающие звуки донеслись от понтонов, когда самолет, набрав скорость, попытался оторваться от воды. Внезапно “Кентавр” рванулся вперед, словно подхваченный порывом ветра. Манджу смотрела, как удаляются взбаламученные потоками воздуха воды Хугли, по мере того как самолет медленно поднимается над крутыми берегами реки. Вскоре пропали и огни города, осталась лишь тьма внизу, они летели над мангровыми болотами Сундарбана, держа курс на Бенгальский залив.
Вскоре после взлета стюард устроил для Манджу и Нила экскурсию по воздушному судну. Они прошли в рубку, где за совершенно одинаковыми приборными панелями сидели капитан и второй пилот. Второй пилот объяснил, что рейс Калькутта – Рангун – это всего лишь один этап двухнедельного путешествия длиной в одиннадцать тысяч миль, которое “Кентавр” совершает из Саутгемптона до Сиднея и обратно.
За рубкой располагались каюты основной палубы. Там находилась зона для стюардов, каюты средней части, каюта для курения и прогулочная палуба – зона, где не было кресел, чтобы пассажиры могли размять ноги во время полета. Но от чего у Манджу восторженно перехватило дыхание, так это от остроумно устроенных кухни и кладовой. На пространстве размером не больше обычного шкафа каким-то чудом нашлось место для роскошеств первоклассного ресторана – посуда, скатерти, столовое серебро и даже свежие цветы.