Окрепнув достаточно, чтобы сидеть в кровати, Раджкумар обнаружил в палате два новшества. Одно – кондиционер “кариер”, а второе – радиоприемник у кровати, семиламповый “пайард” в металлическом корпусе, с хромированными ручками и с индикатором настройки. Кондиционер Раджкумару был ни к чему, а вот радио заинтересовало. Один щелчок тумблером, и вот он уже слушает сингапурскую станцию – диктор сообщает о последних событиях на войне, описывая эвакуацию британских войск из Дюнкерка.
С тех пор радио у Раджкумара практически не затихало. Каждый вечер, погасив свет, медсестра поворачивала ручку радиоприемника, но Раджкумар дожидался, пока ее шаги стихнут в коридоре, и опять включал приемник. Лежа на боку, он вращал ручку, ловил одну радиостанцию за другой. Двадцать четыре года назад, когда здесь же лежала Долли, Европу сотрясала другая война. Долли тоже ворочалась без сна, прислушиваясь к ночным звукам. Но стоны и шепоты, которые она слышала, доносились из-за стены и из коридора, сейчас же палату заполняли голоса со всего мира – Лондон, Нью-Дели, Чунцин, Токио, Москва, Сидней. Голоса звучали с такой тревогой и настойчивостью, что Раджкумару казалось, будто он утратил связь с потоком событий, стал одним из тех, кто, как лунатик, бредет к катастрофе, не замечая важности происходящего вокруг.
Впервые за долгие годы он позволил себе задуматься о том, каким образом руководит своим бизнесом. День за днем, месяц за месяцем он старался сам принимать каждое решение, разбираться с каждой проблемой, просматривать все дневные счета, заглянуть на каждую пилораму, на каждый склад и в каждый магазин. Он управлял компанией так, будто это харчевня на базаре, и в потоке дел не видел более широкой панорамы происходящего.
Нил уже давно добивался более важной роли в управлении семейным бизнесом, Раджкумар же пытался отгородиться от него. Вручил ему деньги, велел вложить их в кинопроизводство – точно откупался от сына пакетиком конфет. Уловка сработала, но только потому, что Нил чересчур робел перед отцом, чтобы осмелиться бросить вызов его авторитету. А теперь бизнес шел ко дну. Это факт, который Раджкумар отказывался признавать. Игнорировал намеки своих бухгалтеров и управляющих, орал на них, когда те пытались предостеречь. И суровая реальность заключалась в том, что ему некого винить, кроме себя, он просто перестал понимать, что он делает и зачем.
И пока он лежал в больничной палате, слушая потрескивающие радиоголоса, раскаяние накрывало его, как влажное душное одеяло. Врачи объявили, что он на пути к полному выздоровлению, но семья не видела признаков улучшения – ни во внешнем виде, ни в поведении. Ему было едва за шестьдесят, но выглядел он гораздо старше: кустистые брови совсем поседели, щеки обвисли тяжелыми морщинистыми складками. Он как будто не замечал присутствия людей, заходивших навестить его, и часто, когда с ним пытались заговорить, вместо ответа просто включал радио.
И вот как-то раз Долли отключила радио, выдернув вилку из розетки, и заперла дверь.
– Раджкумар, что у тебя на уме? Рассказывай.
Сначала он упрямо молчал, но Долли не отставала, пока муж не ответил:
– Я думаю, Долли.
– О чем? Рассказывай.
– Помнишь, как вы с Дину лежали в этой палате в тот раз…
– Разумеется.
– Той ночью, в Хуай Зеди, когда Дину заболел и ты сказала, что мы должны отвезти его в больницу, я думал, что у тебя истерика. И подчинился только ради твоего спокойствия.
– Ну да, я знаю, – улыбнулась Долли.
– Но ты была права.
– Просто повезло – предчувствие.
– Да, ты так обычно говоришь. Но, оглядываясь назад, я вижу, что ты часто бываешь права. Даже живя уединенно, редко выходя из дома, ты, кажется, лучше, чем я, разбираешься в том, что происходит в мире.
– Что ты хочешь сказать?
– Я думаю о том, что ты сказала еще много лет назад, Долли.
– Что именно?
– Что мы должны уехать.
С глубоким вздохом облегчения Долли взяла мужа за руку.
– То есть ты наконец-то задумался об этом?
– Да. Но это так трудно, Долли, – так трудно думать об отъезде. Бирма дала мне все, что у меня есть. Мальчики выросли здесь, у них никогда не было другого дома. Когда я впервые приплыл в Мандалай, накхода моей лодки сказал, что это богатая земля, что здесь никто не голодает. Так оно и оказалось, и, несмотря на все, что произошло в последнее время, не думаю, что смогу когда-нибудь так же полюбить другое место. Но если я чему-то и научился в жизни, Долли, так это тому, что нет ничего постоянного. Мой отец родом из Читтагонга, а закончил свои дни в Аракане, я оказался в Рангуне, ты переехала из Мандалая в Ратнагири, а сейчас тоже здесь. С чего мы взяли, что проведем тут остаток дней? Да, бывают люди, которым повезло закончить жизнь там же, где родились. Но это не значит, что и у нас должно быть так. Наоборот, мы должны быть готовы, что придет время, когда нам вновь придется сниматься с места. И чем быть сметенным потоком событий, лучше самим строить планы и взять судьбу в свои руки.
– Что ты пытаешься сказать, Раджкумар?
– Что неважно, считаю я Бирму своим домом или нет. Важно, что об этом думают другие. И совершенно очевидно, что сейчас таких людей, как я, считают врагами – с любой стороны. Это факт, и я вынужден его признать. И моя задача сейчас состоит в том, чтобы обеспечить Дину и Нила.
– А разве они уже не обеспечены?
Раджкумар помолчал, прежде чем ответить.
– Долли, я думаю, ты в курсе, что в последнее время дела идут не слишком хорошо. Но, возможно, ты не знаешь истинного масштаба проблемы.
– И насколько все плохо?
– Совсем плохо, Долли, – тихо сознался он. – Долги… много долгов.
– Но, Раджкумар, если бы мы продали дом, склады, нашу долю в Морнингсайде, наверняка осталось бы достаточно, чтобы мальчики могли начать новое дело?
Раджкумар закашлялся.
– Не поможет, Долли. Если все останется так, как сейчас, то даже если мы все продадим, этого будет мало. А что касается Морнингсайда, у Мэтью у самого проблемы, ты знаешь. Каучуковый бизнес сильно пострадал в годы Депрессии. Мы не можем бросаться очертя голову, Долли, тогда нам точно конец. Необходимо действовать очень, очень осторожно. Нужно время…
– Ну, не знаю, Раджкумар. – Долли начала нервно теребить подол хтамейн, – сейчас все так быстро меняется. Люди говорят, война может перекинуться и на другие страны, Япония может тоже вступить в войну, они могут даже напасть на Бирму.
– Это невозможно, Долли, – улыбнулся Раджкумар. – Просто взгляни на карту. Чтобы добраться сюда, японцам надо сначала захватить Сингапур и Малайю. Сингапур – одно из самых защищенных мест в мире. Британцы держат там целую армию. Вдоль побережья стоят тридцатишестидюймовые пушки. Но мы не можем доверять слухам, Долли, нельзя поддаваться панике. Чтобы все получилось, мы должны быть реалистами, должны тщательно обдумать планы.
Долли наклонилась к мужу взбить подушки под головой.
– Так, значит, у тебя есть план?
– Пока нет, но я думаю над ним. Что бы мы ни предприняли, на это потребуется время – год по меньшей мере, а может, и больше. Ты должна подготовиться. Я хочу, чтобы мы уехали из Бирмы, имея достаточно средств, чтобы мальчики могли удобно устроиться где-нибудь еще – в Индии или где пожелают.
– А потом?
– Мы с тобой будем свободны.
– Для чего?
– Ну, ты же давно решила – ты хочешь жить в Сагайне.
– А ты?
– Может, я вернусь в Бирму, Долли. Иногда я подумываю о том, чтобы поселиться в тишине и покое в Хуай Зеди, – уверен, у До Сая найдется для меня местечко, да и от тебя будет недалеко.
Долли рассмеялась.
– То есть ты собираешься все распродать, сорвать нас всех с места, перевернуть с ног на голову, и только для того, чтобы потом вернуться и мирно жить в Хуай Зеди?
– Я не о себе думаю, затевая все это, Долли, – о мальчиках.
Раджкумар улыбнулся и устало откинулся на подушки. Однажды в своей жизни он уже стоял на распутье – когда хотел получить свой первый контракт, у железнодорожной компании Чота-Нагпур. Тогда он долго думал и разработал план, который сработал, заложив фундамент будущего успеха. И на этот раз придется что-то придумать – план, который сработает, это будет его последний вызов, последний холм, который нужно преодолеть. А потом он отдохнет. Стареть и стремиться к покою вовсе не стыдно.
Первые месяцы войны застали Арджуна и его батальон на границе с Афганистаном. Арджун нес гарнизонную службу на небольшой заставе под названием Чарбаг, недалеко от Хайберского перевала. На границе было тихо – довольно необычно, по словам старших офицеров, – и конфликт в Европе казался очень далеким. Чарбаг был укомплектован единственной ротой, а Арджун состоял при ней единственным офицером. Вокруг было невероятно красиво: скалистые, цвета охры, горы, испещренные широкими полосами ярких каменистых осыпей. Заняться было особенно нечем, кроме ежедневной муштры, проверок казармы и периодических учебных маршей. Арджун проводил долгие часы за чтением, и вскоре книги у него закончились.
С регулярными двухнедельными интервалами к нему наезжал с инспекцией батальонный командир, подполковник Бакленд, – высокий, профессорского вида мужчина, полоска жестких волос кольцом охватывала лысину.
– Чем вы занимаете свободное время, лейтенант? – как-то раз бесцеремонно осведомился командир во время одного из своих визитов. – Вы вообще охотитесь? Я слыхал, тут в окрестностях полно дичи.
– Вообще-то, сэр, – пробормотал Арджун, – я читаю книги…
– Вот как? – с любопытством взглянул на него командир. – Не знал, что вы любитель чтения. А могу я поинтересоваться, что вы читаете?
Их литературные вкусы, как выяснилось, дополняли друг друга. Подполковник познакомил Арджуна с Робертом Грейвсом и Уилфредом Оуэном. Арджун одолжил ему свой экземпляр “Войны миров” Г. Уэллса и “Двадцать тысяч лье под водой” Жюля Верна. Эти обмены книгами стали приятной частью жизни Арджуна в Чарбаге, и он с нетерпением ждал очередного визита командира. Между ними тянулись долгие дни, когда ничего не происходило. Оставалось лишь перекинуться словом со случайными путешественниками.