Тем вечером, вернувшись домой, он спросил Элисон:
– Ты знаешь, что там есть еще одна развалина, вроде пирамиды, чуть дальше в джунглях?
– Да, – кивнула она. – И еще несколько. Увидишь, если поднимешься дальше.
Следующий поход подтвердил ее слова. Поднявшись выше по склону, Дину наткнулся, в прямом смысле, на платформу из латеритовых блоков площадью футов десять – вероятно, фундамент маленького святилища. На полу отчетливо был виден план храма, выложенный, как по эскизу архитектора, линией квадратных амбразур, отмечавших расположение ряда колонн. Через пару дней он нашел еще одну, гораздо более странную руину – сооружение, которое казалось застывшим внутри взрыва, словно реквизит в фотографической иллюзии. Баньян пустил корни внутри храма и, разрастаясь, раздвинул стены, прихватив соседние блоки каменной кладки. Дверной проем раскололся надвое, как будто на пороге взорвалась бомба. Один каменный столб опрокинулся, а другой, обернутый в клубок лиан, унесло на несколько футов над землей.
Иногда, забираясь в развалины, Дину слышал шорох или долгое шипение. Порой верхушки деревьев начинали трепетать, словно под порывом ветра. Подняв голову, Дину видел стайки мартышек, опасливо разглядывавших его с ветвей. А однажды слышал пронзительный рык – наверное, леопарда.
По мере того как его отношения с руинами становились все глубже, Дину начал замечать, что взгляд останавливается на том месте, где некогда стояло главное изображение храма, руки будто сами тянулись к нише, куда клали подношения из цветов, он начал осознавать границу, за которую нельзя ступить, не сняв обуви. Пересекая ручей, он больше не ощущал, будто входит на цыпочках в место странное и незнакомое, где жизнь и порядок уступили место тьме и теням. А вот возвращаясь в монотонную упорядоченность плантации, чувствовал, что попадает на территорию разрухи, осквернения гораздо более глубокого, чем разрушения времени.
Ближе к вечеру, стоя у штатива, сквозь щебет и гомон потревоженных птиц Дину расслышал звук автомобильного мотора и торопливо спустился к наблюдательному пункту, откуда через проем в зелени открывался вид на ручей внизу. К другому берегу подъезжала красная “дайтона” Элисон. Оставив штатив на месте, он поспешил вниз по тропинке.
Со дня своего приезда Дину почти не разговаривал с Элисон. Она уходила еще до рассвета, чтобы присутствовать на летучке, а когда возвращалась, он обычно уже фотографировал в горах. Они встречались только за ужином, где беседовать было неловко под безучастное молчание Сая Джона. Она как будто не понимала, как вписать гостя в заведенный порядок жизни на плантации, а Дину, со своей стороны, тяготился осознанием доверенной ему задачи. Он не забыл, что должен найти способ сказать Элисон, что отец хочет продать свою долю в Морнингсайде, но это казалось невозможным, когда она настолько поглощена горем и одновременно насущными заботами о том, чтобы удержать плантацию на плаву.
Когда Дину добрался до начала тропинки, Элисон уже перешла через ручей. Столкнувшись с ней лицом к лицу, Дину не мог придумать, что сказать, и начал шарить в карманах в поисках сигарет.
– Пойдем домой? – выдавил он наконец, зажав сигарету в зубах и чиркая спичкой.
– Я думала, заеду посмотрю, как у тебя дела.
– Я как раз настраивал камеру…
Они пошли к поляне, где перед чанди был установлен штатив.
– Можно посмотреть, как ты фотографируешь? – спросила Элисон.
Дину колебался, поднося сигарету к губам, он щурился сквозь дым. Словно почувствовав его сомнения, Элисон добавила:
– Ты против? Я тебе помешаю?
– Нет. Не то чтобы… ты мне не помешаешь, но… Просто когда я снимаю, я должен быть предельно сосредоточен… иначе получится ерунда… Это как с любым другим делом, ты же понимаешь… и это трудно, если ты будешь смотреть.
– Ясно. – Бесстрастные нотки в голосе означали, что она восприняла его слова как категорический отказ. – Что ж, тогда я пойду.
– Нет-нет, – заторопился он, – пожалуйста, останься… Но можно я сделаю несколько снимков с тобой?
Тут и она не замедлила дать отпор:
– Нет. Я не в том настроении сейчас, чтобы становиться частью твоей… твоей работы. – Она решительно развернулась и направилась вниз к ручью.
Дину сообразил, что сам спровоцировал ссору.
– Элисон… я не это хотел сказать. – Он побежал следом, но она шла быстро, а нога не позволяла ему ускорить шаг. – Элисон… пожалуйста, останься. – Он настиг ее только на берегу ручья. – Элисон… я просто хотел рассказать, как выглядит эта работа… когда я фотографирую… я вовсе не хотел тебя прогонять… Ты не останешься?
– Не сейчас. – Она посмотрела на часы. – Не сегодня.
– Значит, ты вернешься?
Но Элисон уже переходила вброд ручей. На середине потока, не оборачиваясь, она подняла руку и помахала.
Прямо перед отправкой батальона из Сахаранпура прибыли новые табели военного имущества. Это означало, что Арджуну и Харди пришлось всю ночь напролет вносить исправления в их тщательно подготовленный “План мобилизации подразделения”. Но в итоге все обошлось: командир остался доволен, а батальон готов был продолжать переброску согласно плану. Поезд отправился в Бомбей по расписанию.
В Аджмере случилась небольшая задержка. 1/1 Джатский отвели на запасные пути, пропуская эшелон с итальянскими военнопленными. Итальянцы и индийцы молча смотрели друг на друга через платформу, через зарешеченные окна своих вагонов. Индийцы впервые увидели врага.
На следующее утро они прибыли на бомбейский вокзал “Виктория”. Сообщили, что военный транспорт “Нувара Элия” ждет в гавани. Они поехали к причалу Сассун, где выяснилось, что приказ о погрузке уже отдан.
В порту оказалось неожиданно много народу. Почему-то одновременно с ними на другое судно грузился британский батальон. Вскоре багаж и снаряжение двух батальонов безнадежно перепутались. Сержанты орали, сея панику среди перепуганных докеров. Харди очутился в самом центре неразберихи, он был багажным офицером 1/1 Джатского, и ему выпало восстанавливать порядок.
Заглянув в список Харди, Арджун увидел, что ему выделена отдельная каюта. Он никогда раньше не бывал на корабле и еле справлялся с волнением. Он быстро взбежал по трапу и отправился на поиски каюты, Кишан Сингх спешил следом с багажом.
Они первыми поднялись на борт, на судне была только команда. Все тут казалось Арджуну новым и удивительным – белые планширы и узкие мостки, зияющие люки и округлые рамы иллюминаторов.
Когда они ступили на верхнюю палубу, Кишан Сингх случайно глянул за борт.
– Сахиб, смотрите! – показал он рукой, привлекая внимание Арджуна к скандалу на причале внизу.
Там Харди вступил в перепалку со здоровенным британским сержантом. Они стояли лицом к лицу, Харди тряс пачкой бумаг прямо перед носом сержанта.
– Оставайся здесь.
Арджун помчался обратно. И опоздал на какую-то минуту. Другой офицер их батальона успел раньше – капитан Пирсон, адъютант, грубоватый коренастый англичанин с громовым голосом и вспыльчивым нравом.
Арджун, остановившись в нескольких шагах, увидел, как Харди поворачивается к капитану Пирсону. Было ясно, что Харди рад видеть адъютанта, он был абсолютно уверен, что старший по званию поддержит его – хотя бы из солидарности с товарищем по батальону. Но капитан Пирсон никогда не скрывал своего мнения насчет Харди, что тот “ершистый” и “чересчур чувствительный”. И, вместо того чтобы поддержать коллегу, он проорал:
– Лейтенант, вы что, опять затеяли свару?!
Арджун увидел, как меняется выражение лица Харди – от облегчения к кипящему возмущению. Невыносимо было стоять там молчаливым свидетелем унижения друга. Арджун развернулся и сбежал.
Позже в тот же день Харди зашел к нему в каюту.
– Мы должны проучить этого ублюдка Пирсона, – заявил он. – Тот проклятый сержант назвал меня вонючим ниггером прямо перед солдатами. И Пирсон ему это спустил. Йаар, ты представляешь, и этот сукин сын обвинил меня! Единственный способ остановить подобное – сплотиться.
– Что ты имеешь в виду?
– Думаю, мы должны устроить ему бойкот.
– Он адъютант, Харди. Как мы можем устроить бойкот? Не сходи с ума.
– Всегда есть способ выразить отношение, – огрызнулся Харди. – Но только когда ты знаешь, на чьей ты стороне. – И, резко вскочив, он вышел из каюты Арджуна.
Два дня “Нувара Элия” стояла на рейде, пока остальные девять кораблей грузились в гавани. Прошел слух, что неподалеку затаилась немецкая подлодка, и кораблям был придан эскорт из двух эсминцев, вооруженного торгового судна и легкого крейсера. Когда конвой наконец вышел из гавани, то взял курс на запад, в сторону заходящего солнца. Пункт назначения все еще был неизвестен, никто понятия не имел, идут они на запад или на восток.
В Бомбее командиру вручили запечатанный конверт, который следовало открыть только через двадцать четыре часа после отплытия. В назначенное время Арджун и остальные офицеры собрались в кают-компании на верхней палубе.
Командир вскрыл конверт в своей обычной неторопливой манере, срезав печать ножом. Офицеры ждали в напряженном молчании. Арджун чувствовал, как ладони становятся липкими.
Наконец командир поднял глаза и невесело улыбнулся. Держа перед собой лист с приказом, он объявил:
– Этот корабль идет в Сингапур.
Арджун вышел на палубу, Харди стоял там, перегнувшись через планшир, и тихо напевал себе под нос. А позади него белая лента кильватерного следа уже начала описывать кривую, поскольку конвой медленно менял курс.
29
Никогда еще Манджу не была так счастлива, как в первые месяцы беременности. Она находила удовольствие в каждом напоминании о своем изменившемся состоянии: в толчках и шевелении, зачастую воображаемых, в постоянном, ничем не утоляемом голоде, даже в тошноте, будившей ее по утрам, и кислом налете на зубах.
За те два года, что она жила в Рангуне, Киминдайн-хаус сильно изменился. Дину, разумеется, съехал из родительского дома, и его комнаты наверху пустовали. Нил с Раджкумаром часто бывали в отъезде, распродавая семейное имущество или закупая новые партии тика. Почти весь день дом оставался в полном распоряжении Манджу и Долли. Двор зарос, и там, где когда-то расстилалась аккуратная лужайка, теперь колыхалась трава по колено. Многие комнаты и постройки стояли запертые, мебель распродали. Десятки работников, некогда населявших особняк, ушли – слуги, сторожа, садовники со своими семьями. Даже У Ба Кьяу, шофер, и тот вернулся в свою деревню. “Паккард” был одной из немногих ценностей, которые Раджкумар оставил, но сейчас на нем, как правило, ездил Нил.