– Беги, Арджун! – услышал он голос Харди, и это привело его в чувство. – Беги, беги!
Арджун застрял посреди шоссе, как испуганный олень, и первый танк уже нависал над ним – так близко, что можно было рассмотреть глаза человека в башне, затемненные толстыми защитными очками. Арджун прыгнул, перемахнув через насыпь, метнулся в сторону, чтобы не врезаться в горящий командирский джип. Споткнулся, поднялся и помчался к деревьям, и вот он уже внутри длинного зеленого туннеля, ноги тонут в ковре из опавших листьев.
Ясность, на миг овладевшая им, пока он стоял посреди дороги, теперь растаяла. Ее место заняла слепая, ничего более не видящая паника. Вполне возможно, что он несся прямиком на японские пушки. Но даже знай он это наверняка, все равно не смог бы остановиться. Как будто дыхание и кровь слились воедино, в унисон врезав по его мозгу, подгоняя, заставляя бежать в этом направлении.
Арджун прыжками преодолел с десяток ярдов. Затем, тяжело дыша, привалился к стволу и оглянулся. Деревья образовали как будто линию прицеливания, в конце которой ясно виден был небольшой участок дороги, заключенный в круглую рамку, словно смотришь в телескоп. Танк за танком громыхали по шоссе. По обе стороны насыпи валялись машины 1/1 Джатского. Некоторые перевернуты, некоторые охвачены огнем.
Эта картина была за пределами понимания. Арджун не в состоянии был объяснить, что произошло, даже самому себе. Это и есть то, что подразумевала фраза “Разгромить наголову”, – мешанина из страха, паники и стыда, хаотичное ощущение краха, будто каркас реакций, созданный годами обучения и тренировок, прогнулся и обвалился?
Перед глазами вдруг встала штаб-квартира их батальона в Сахаранпуре, здание, которое они прозвали Питомником, – длинное низкое бунгало, где располагалась офицерская столовая. Арджун подумал о висевших на стенах картинах в тяжелых золоченых рамах рядом с охотничьими трофеями – головами буйволов и антилоп нильгау, – по соседству ассегаи[135], скимитары[136] и оперенные копья, которые их предшественники привезли в качестве трофеев из Африки, Месопотамии и Бирмы. Он привык думать об этом месте как о родном доме, а о батальоне – как о большой семье, клане, соединившем тысячи воинов в величественную пирамиду взводов и рот. Как могло случиться, что эта вековая структура треснула, как яичная скорлупа, от одного внезапного удара – и вдобавок на этом абсолютно неправдоподобном поле боя, в лесу, высаженном коммерсантами? Была ли в этом его вина? Неужели старые англичане говорили правду, что индийцы уничтожат армию, став офицерами? Одно, по крайней мере, не вызывало сомнений: боевого подразделения 1/1 Джатский больше не существует. Отныне каждому солдату батальона придется самому позаботиться о себе.
Рюкзак остался в джипе, Арджуну и в голову не приходило, что уже через несколько минут он будет мчаться, не разбирая дороги, спасая свою жизнь. Все, на что он мог рассчитывать, было сейчас при нем. “Воблей” сорок пятого калибра, фляжка с водой и пояс с небольшим запасом всякой всячины.
Арджун огляделся. Где Харди? Где командир и капитан Пирсон? Он видел их мельком, когда бежал на плантацию. Но сейчас в сгущающемся сумраке трудно было разобрать, что там впереди.
Японская пехота почти наверняка будет зачищать территорию за своими танками, прочесывая плантации. Возможно, прямо сейчас за ним наблюдают, пока он столбом торчит тут, на одной из сотен линий прицеливания.
Что ему теперь делать?
34
Мысль наведаться на Гунунг Джерай пришла в голову Элисон. Они с Дину уехали из дома на “дайтоне” задолго до захода солнца, по той самой дороге вокруг горы. Кампонги обезлюдели, дневная паника уступила место настороженной тишине. На рыночных площадях никого, и Элисон могла гнать на большой скорости.
Они доехали очень быстро и свернули на дорогу к вершине, когда было еще совсем светло. На подъеме рокот двигателя перерос в пронзительный заунывный вой. На склонах под густым лесным покровом уже сгущались сумерки. Элисон пришлось включить фары.
Повороты становились все круче. И вот они подобрались к виражу, который разворачивался ровно в противоположную сторону, уходя при этом круто вверх. Элисон пришлось остановиться и сдать назад, чтобы вписаться в поворот. Когда автомобиль выворачивал, оба одновременно посмотрели вверх. Высоко в небе, в северном направлении, появилось темное пятно – облачко крошечных горизонтальных мазков. Элисон замерла, оба недоуменно уставились на странное явление и лишь спустя некоторое время поняли, что смотрят на эскадрилью самолетов, летящих с севера прямо на них. Самолеты шли прямым курсом и потому казались неподвижными, их приближение было заметно только по постепенному увеличению контуров.
Элисон повернула ключ зажигания, и они помчались дальше по дороге. Приют маячил впереди в сгущающейся темноте. Он был пуст и заброшен. Они остановились у входа и поднялись на террасу. По всей длине ее по-прежнему стояли столы, накрытые белыми скатертями, тяжелые пепельницы придерживали ткань. Тарелки расставлены словно в ожидании гостей.
Рев приближающихся бомбардировщиков они ощутили ногами – завибрировали деревянные половицы. Самолеты были совсем рядом, летели низко. Пока они наблюдали, звено внезапно разделилось на две части, огибая гору, как ручей, текущий вокруг валуна. Заложив крутой вираж, одно звено отклонилось в сторону склона, обращенного к морю, по траектории, ведущей к Баттерворту и Пенангу. Другое направилось на Сунгай Паттани, в сторону суши.
Элисон взяла Дину за руку, и они двинулись по террасе между накрытыми столами. Скатерти хлопали на ветру, тарелки уже затянуло тонкой пленкой пыли.
Сегодня было безоблачно. Далеко внизу в сумерках остров Пенанг казался темной отмелью, плывущей по морю, на юго-востоке лежал Сунгай Паттани – маленький населенный плотик, затерянный в океане каучуковых деревьев. Отсюда видны были дороги и железнодорожные пути, мерцающие в последних отблесках дневного света. Пейзаж внизу напоминал карту, расстеленную у их ног.
Самолеты снижались, готовясь к бомбардировке. Ближайшей целью был Сунгай Паттани, по нему первому и ударили. На фоне темного пейзажа вспыхнули язычки пламени, возникающие друг за другом прямыми линиями, как ряды ярких стежков на чернильной ткани.
Они обошли террасу, поглаживая скатерти и проводя пальцами по запыленным тарелкам. Приближалось следующее облако самолетов, со стороны моря бомбардировщики пикировали прямо на порт форта Баттерворт. Вдруг с берега взметнулась вверх на сотни футов гигантская башня оранжевого пламени, взрыв, последовавший затем, был такой мощи, что ощущался даже на вершине горы.
– О господи! – Элисон бросилась к Дину. – Они попали в нефтяные цистерны в Баттерворте. – Она уткнулась лицом в грудь Дину, вцепилась в его рубашку, комкая ткань в кулаке. – Я только вчера там проезжала.
Дину крепко обнял ее.
– Элисон, ты так и не сказала мне, зачем ты ездила…
Она вытерла лицо об его рубашку, чуть отодвинулась.
– Дай сигарету.
Дину раскурил сигарету, вложил ей в губы.
– Итак?
– Я поехала к врачу, Дину, – к врачу, который меня не знает.
– Зачем?
– Подумала, что я беременна.
– И?
– Нет.
– А если бы оказалось, что ты беременна, Элисон, – тихо сказал Дину, – ты бы хотела, чтобы это был ребенок Арджуна?
– Нет! – Она изо всех сил обняла его, и Дину почувствовал, как она рыдает ему в рубашку. – Дину, прости. Я ужасно, ужасно виновата.
– За что простить?
– За все, Дину. За то, что уехала тогда с Арджуном. Это была ошибка – ужасная, ужасная ошибка. Если бы ты знал, Дину…
Он прижал палец к ее губам, заставляя замолчать.
– Я не хочу знать… что бы ни произошло… Я не хочу этого знать. Так будет лучше… для нас обоих. Не надо больше говорить про Арджуна.
Его прервала вспышка света – взрыв, осветивший весь город Сунгай Паттани. А следом серия мелких взрывов, один за другим, как фейерверк.
– Арсенал, – выдохнула Элисон. Она опустилась на колени, высунула голову в просвет между балясинами, крепко ухватившись за деревянные брусья. – Кажется, они попали в оружейный склад.
Дину присел рядом.
– Элисон, – решительно сказал он, обхватив ее за плечи, – ясно только одно… Ты должна уехать. Америка теперь воюет с Японией, и ты здесь в опасности. Твоя мать была американкой… Твой брат и сейчас там живет… Неизвестно, что произойдет, если японцам удастся прорваться. Ты должна бежать.
– Но куда?
– В Сингапур, там пока безопасно. Он очень хорошо защищен. Здесь мы слишком близко к границе… и тебе нужно забрать с собой дедушку. Вы должны уехать.
Элисон протестующе помотала головой:
– Я не хочу. Не хочу уезжать.
– Элисон, ты не можешь думать только о себе.
– Ты не понимаешь, Дину, – я животное, живущее только на своей территории. Уж лучше я прихвачу с собой кого-то из них, чем отдам то, что принадлежит мне.
– Элисон, послушай, – Дину встряхнул ее за руки, – ты должна… Ради дедушки, если уж не ради себя.
– А что будет с поместьем?
– Илонго справится, пока вас не будет… Вот увидишь… Ты можешь ему доверять, и ты это знаешь.
– И ты – тогда ты тоже, конечно, поедешь с нами. Правда?
– Элисон, я должен вернуться в Бирму… Моя семья, я им сейчас нужен.
– Но ты же можешь сначала поехать с нами в Сингапур, оттуда, наверное, ходят пароходы в Бирму. Таким путем даже проще.
– Может, ты и права, – согласился Дину. – Да… Я поеду.
– Я не смогу уехать без тебя. – Элисон взяла его за руки. – Особенно теперь.
– Почему теперь?
Она уткнулась ему в грудь.
– Потому что думаю, что я люблю тебя, Дину, – во всяком случае, что-то в этом роде. Раньше я этого не знала, а теперь знаю.
Дину притянул ее к себе. Ему было все равно, что произошло между ней и Арджуном, все прочее неважно, важно одно: она любит его, а он любит ее. Ничто больше не имело значения, ни самолеты, ни бомбы, ничего вообще. Это было то самое ощущение, о котором он прежде ничего не знал, счастье – восторг, сметающий границы между рассудком и чувствами. Когда разум обретает телесность, а тело наполняется радостью и смыслом, это ощущение реальности, достигшей своей полноты.