Забренчала гитара, молодежь принялась петь, разрезали торт. Дину с доброжелательным юмором руководил празднеством, комнату наполнял беззаботный смех. Джайя вспомнила одно из любимых присловий Раджкумара: “Нигде не умеют так смеяться, как в Бирме”. Однако здесь смех имел особую остроту, отточенную на страхах, которые никогда не отступали полностью. Это было жадное веселье, как будто каждый стремился насытиться им, пока можно.
В другом конце комнаты продолжались споры и обсуждения. Дину звали к себе то одни, то другие. После одного из таких перемещений он подошел к Джайе.
– Они спорят о фотографии, о которой я говорил сегодня, о наутилусе Уэстона… Некоторые, считающие себя революционерами, утверждают, что эстетика бессмысленна в нашей ситуации…
– И что ты ответил?
– Я процитировал Уэстона… Он размышляет о Троцком, о том, что новые революционные формы искусства могут пробудить людей, разрушить раковину их самодовольства, бросить вызов прежним идеалам через пророчества о переменах… Такие разговоры происходят каждую неделю, и каждую неделю я повторяю одно и то же.
В это время двое парней принялись собирать деньги, чтобы сбегать в ближайшую лавочку за бирьяни[167]. Вскоре они ушли и вернулись, нагруженные бумажными пакетами. Дину наполнил тарелку и вручил ее Джайе, та попробовала и поразилась, насколько бирьяни вкусный.
Вечер постепенно близился к концу, шум стихал. Будто всех в комнате охватывало тихое смирение, и тьма стучалась в окна, напоминая, что она никуда не делась.
Незадолго до девяти Дину спросил Джайю:
– Где ты остановилась?
Она ответила, что в маленьком отеле, который выбрала наугад.
– Я хотел бы, чтобы ты остановилась здесь. Я живу один, и ты чувствовала бы себя совершенно свободно… Было бы славно. Но, к сожалению, формальности занимают много времени.
– Какие формальности? – удивилась Джайя.
– Оформление гостей, – виновато сказал Дину. – Не забывай, ты в Мьянме. Здесь все непросто… В каждом домохозяйстве зарегистрировано определенное число жильцов. Никто чужой не имеет права остаться на ночь без специального разрешения. Я знаю женщину, которая после трех лет брака вынуждена каждую неделю подавать новое заявление, чтобы ее включили в “гостевой лист” семьи мужа…
– А кто выдает разрешения?
– Председатель Совета округа, такой есть в каждом районе… Они могут превратить твою жизнь в ад. Все их ненавидят, а наш Совет особенно гадкий. Так что, понимаешь, я бы оставил тебя, но полиция проводит регулярные рейды, особенно по ночам. Никогда не знаешь, когда они заявятся. – Дину ласково похлопал Джайю по спине: – Лучше ступай сейчас, тебя проводят до отеля…. Тебя видели, как ты сюда заходила, не сомневайся… В аптеке напротив кто-то был? Ну вот… Если этого человека сейчас там вдруг не окажется, подожди, пока он вернется, чтобы увидел, как ты уходишь. Иначе ко мне скоро непременно постучатся. Приходи завтра пораньше. Я достану старые фотографии. Мы будем разговаривать сколько захочешь… Ничего больше не будем делать, только разговаривать. Каждый день, пока ты здесь…
44
Дину уехал из Малайи вскоре после гибели Элисон. С приходом японцев на каучуковых плантациях начались беспорядки. Сотни рабочих бросили Морнингсайд, чтобы вступить в Лигу независимости Индии и Индийскую национальную армию. Среди них был Илонго, и от него Дину узнал, что Арджун одним из первых присоединился к ИНА капитана Мохана Сингха. Движение набрало такую мощь, что Дину был бессилен. Его собственный взгляд на войну остался неизменным, и когда весть о смерти Элисон достигла Морнингсайда, он решил нелегально перебраться в Бирму.
В итоге Дину покинул Малайю на рыбацкой лодке. Плывя в основном по ночам, от острова к острову, он сумел пробраться вдоль перешейка Кра. Рыбаки высадили его на пляже, в нескольких милях от Мергуи, самого южного города Бирмы. Дину надеялся добраться до Рангуна по суше, но японское вторжение в Бирму шло полным ходом. Дороги на север оказались перерезаны.
Сухопутным войскам японцев помогала небольшая группа бирманских добровольцев – Армия независимости Бирмы. Во главе добровольцев стоял знакомый Дину по Рангуну студенческий лидер Аун Сан. По мере продвижения японской армии происходили кровавые стычки между студенческими отрядами и народами приграничья – особенно с местными христианами, многие из которых оставались верны британцам. Приграничные районы охватили хаос и смута, и речи не шло о том, чтобы пробираться на север. Дину на несколько месяцев застрял в Мергуи.
До Рангуна он добрался только к июню 1942 года. Город был под японской оккупацией, дом в Киминдайне лежал в руинах – прямое попадание бомбы. Дину попытался найти Тиха Со, старого друга. И узнал, что Тиха Со вместе со многими другими леваками сбежал в Индию, а семья его затерялась где-то в провинции. В Рангуне оставалась только бабушка Тиха Со, за ней присматривала юная родственница, девушка по имени Ма Тхин Тхин Айе. Родные Тиха Со приютили Дину, от них он узнал о гибели Нила и бегстве остальной семьи в Хуай Зеди.
К северу от Рангуна все еще шли ожесточенные бои между японцами и отступающей британской армией. Перемещаться по стране было практически невозможно, движение по шоссе и железным дорогам строго контролировалось сложной системой разрешений. Японцы установили в Рангуне новое правительство под руководством бирманского политика доктора Ба Мо. Аун Сан и многие из руководства Армии независимости Бирмы вошли в это правительство, среди них было немало университетских однокурсников Дину. Один из них достал для него пропуск, позволявший ехать на север.
Прибыв в Хуай Зеди, Дину узнал, что семья пропала, а деревня опустела. Выяснилось, что симпатии местных жителей полностью на стороне Союзников, а Реймонд, как и многие мужчины Хуай Зеди, вступил в партизанское подразделение Союзников – Отряд 136.
Узнав о прибытии Дину, Реймонд тут же материализовался – повидаться с другом. Реймонд больше не был мечтательным студентом из воспоминаний Дину, он носил гимнастерку и не расставался с винтовкой. Он рассказал, что его отец, До Сай, уговаривал Раджкумара и Долли остаться и обещал сделать все, чтобы обеспечить им комфорт и безопасность. Но после смерти Нила Манджу вела себя все более непредсказуемо, и в конце концов, опасаясь за ее рассудок, Раджкумар с Долли решили отвезти ее в Индию. Они ушли за несколько месяцев до возвращения Дину, так что догонять их бессмысленно. Дину решил остаться с До Саем и Реймондом в их лагере, спрятанном в джунглях.
В 1944-м Союзники начали контрнаступление в Бирме. За несколько месяцев Четырнадцатая армия под командованием генерала Слима отбросила японцев от индийской границы, и к началу 1945 года японские оккупанты стремительно отступали. Последний удар нанес генерал Аун Сан, который решительным образом изменил свои взгляды – хотя Армия независимости Бирмы вступила в страну при поддержке японцев, они всегда были лишь вынужденными союзниками оккупантов. В 1945-м генерал Аун Сан отдал своим сторонникам секретный приказ присоединиться к кампании по изгнанию японцев из Бирмы. После этого стало ясно, что японская оккупация практически завершена.
Но бои еще не закончились. Как-то в марте 1945-го До Сай послал за Дину – он получил тревожные вести. В Мейктила, в нескольких сотнях миль к северу, произошло масштабное сражение. Четырнадцатая армия одержала решающую победу, и японцы бежали. Но последние немногочисленные фанатики из Индийской национальной Армии продолжали сражаться в Центральной Бирме, доставляя неудобства наступающей армии Союзников. Одно из этих подразделений пересекло Ситтанг и продвигалось в направлении их лагеря. До Сай беспокоился, что от солдат можно ждать разных неприятностей для жителей деревни, он хотел, чтобы Дину отыскал их и вступил в переговоры. Он надеялся, что благодаря своим индийским связям Дину сумеет убедить их держаться подальше от деревни.
На следующее утро Дину пустился в путь, а Реймонд сопровождал его в качестве проводника.
После нескольких дней ожидания старосте деревни удалось организовать встречу. Она была назначена в заброшенном тиковом лагере далеко в джунглях. Лагерь был из старых, вроде тех, о которых Дину рассказывал отец, – с таи в центре большой поляны. Этот лагерь опустел много лет назад, еще задолго до войны. Большую его часть поглотили джунгли, поляна заросла травой в четыре фута высотой, а хижины погонщиков снесло ветром и дождями. Только таи по-прежнему стоял, хотя лесенка его поросла лианами, а крыша местами провалилась внутрь.
Дину велели дожидаться одному. Реймонд проводил его до края поляны и растворился в джунглях. Дину встал перед таи так, чтобы его было видно издалека. На нем была коричневая лоунджи и домотканая черно-белая каренская блуза. С момента прибытия в Хуай Зеди Дину перестал бриться, и борода сильно изменила его внешность. На шею он повязал красно-белый платок, а на плече висела плетеная сумка с едой, водой и табаком.
Прямо напротив таи нашелся пенек, на который Дину и присел. Поднялся легкий ветерок, прошелестел в высокой траве. С верхушек стофутовых деревьев, окружавших лагерь, срывались клочья тумана. Зелень образовывала плотную глухую стену, Дину знал, что откуда-то из зарослей за ним наблюдают индийские солдаты.
В сумке у него лежали колобки вареного риса, завернутые в банановые листья. Он развернул один и начал есть, прислушиваясь к лесным звукам. Суматоха, поднятая попугаями, подсказала, что приближаются люди. Он продолжал спокойно жевать.
Краем глаза Дину заметил, как на поляну вышел индийский солдат. Скомкав банановый лист, Дину отбросил его в сторону. Голова солдата едва виднелась над травой, он пробирался, широко шагая и раздвигая прикладом подлесок.
Дину наблюдал за приближающимся солдатом. Лицо его было настолько изможденным, что он казался стариком, хотя, судя по осанке и телосложению, парню было лет двадцать. Его форма превратилась в лохмотья, а ботинки так износились, что пальцы торчали наружу, подметки были подвязаны обрывками веревки. Солдат остановился в паре футов от Дину и приподнял ствол винтовки. Дину встал.