Не все рабочие говорили на хиндустани, и Арджуну часто бывало трудно с ними объясняться. Был только один человек, с которым Арджун мог говорить свободно, его звали Раджан, – худой жилистый мужчина, сплошь мышцы и кости, глаза в красных прожилках и густые усы. Арджун сам завербовал его в Сунгай Паттани. В то время он задавался вопросом, а подходящий ли материал этот Раджан. Но, поступив на службу, Раджан стал совсем другим человеком, военная подготовка преобразила его. Он, казалось, мгновенно обратился в солдата и стал самой значительной фигурой среди новобранцев.
Как-то раз они поднялись на горный хребет и Раджан попросил Арджуна показать, в какой стороне Индия. Арджун указал на запад. Раджан долго стоял, глядя в ту сторону, к нему присоединились и другие.
– Ты бывал в Индии? – спросил Арджун.
– Нет, сэр, – покачал головой Раджан.
– И как ты себе ее представляешь?
Раджан пожал плечами: он никак не представлял, и в некотором смысле ему было все равно. Достаточно того, что это была Индия.
Потом Арджун узнал, что Раджан родился в Малайе и все его познания об Индии были почерпнуты из рассказов родителей. То же было справедливо и в отношении всех работников плантаций: они сражались за страну, которой никогда не видели, за страну, которая вытолкнула их родителей и для которой они отрезанный ломоть. И от того их готовность выглядела еще более поразительной. Зачем им это? Каковы их мотивы? В их жизни было так много того, чего Арджун не понимал, да и не мог понять, – например, как они говорили о “рабстве”, всегда используя английское слово. Сперва Арджун думал, что для них рабство – термин в широком смысле, как метафора, – в конце концов, технически они не были рабами, и Раджан понимал это не хуже Арджуна. Тогда что они имели в виду? Что значит быть рабом? Когда Арджун задавал этот вопрос, Раджан никогда не отвечал прямо. Он начинал рассказывать, как они работали на плантации – каждое действие постоянно контролировалось, за ними следили, надзирали: ровно столько-то унций удобрения заталкивалось ровно таким образом в отверстие, которое было ровно столько-то дюймов шириной. Не то чтобы тебя превратили в животное, говорил Раджан, – нет, потому что даже у животных есть их инстинкт независимости. Тебя превращали в машину, отнимали разум и заменяли его часовым механизмом. Ничего нет страшнее.
А Индия – чем была для них Индия? Страна, за свободу которой они сражались, земля, которой никогда не видели, но за которую готовы были умереть? Знают ли они о нищете, голоде, от которых бежали их родители? Знают ли об обычаях, которые не позволят им пить воду из одного колодца с представителями высшей касты? Ничто из этого для них не существовало, ничего подобного они никогда на себе не испытали, да даже и вообразить такого не могли. Индия для них была сияющей вершиной за горизонтом, священным символом – метафорой свободы в том же смысле, в каком рабство было метафорой плантации. Что же они найдут там, за горизонтом? – размышлял Арджун.
И, задавая себе этот вопрос, Арджун начал смотреть на себя их глазами – профессионал, наемник, который никогда не сможет смыть позорного пятна своего прошлого, не сможет избавиться от цинизма, что пропитал его сознание. Он понял, почему они думали о нем с презрением, почему видели в нем врага, – да потому что он ведь и вправду не сражался на их войне, потому что не верил так, как верили они, потому что их мечты не были его мечтами.
Это Раджан привел Кишана Сингха обратно – со связанными руками, с трудом ковыляющего через подлесок. Состояние Кишана Сингха было таким, что он не смог убежать далеко. Раджан нашел его скорчившимся под навесом, он молился, содрогаясь всем телом.
Раджан толкнул Кишана Сингха, бедняга упал на колени.
– Встань, – приказал Арджун. Он не мог видеть Кишана Сингха в таком виде. – Встань, Кишан Сингх.
Раджан ухватил пленного за ворот и поднял на ноги. Кишан Сингх был настолько истощен, что тело его походило на куклу из палочек, сломанную марионетку.
Раджан ничего, кроме презрения, по отношению к дезертиру не чувствовал. В упор глядя на Арджуна, он спросил:
– И что вы теперь с ним сделаете?
Никаких “сэр” или “сахиб”, и не “что с ним делать?”, а “что вы сделаете?”. Арджун видел вызов в глазах Раджана, он понимал, что у того на уме: все вы, профессионалы, заодно, командир найдет повод отпустить Кишана Сингха. Время. Арджуну нужно было выиграть время.
– Мы должны организовать военный трибунал, – сказал он.
– Здесь?
– Да, – кивнул Арджун. – Существует порядок. Мы должны его соблюдать.
– Порядок? Здесь? – В голосе Раджана звучала откровенная издевка.
Арджун понимал, что Раджан пытается вывести его на чистую воду перед всем отрядом. Он шагнул к Раджану вплотную и с высоты немаленького своего роста посмотрел сверху вниз на бойца:
– Именно так. Порядок. И мы должны его уважать. Так устроена армия, и этим она отличается от уличной банды.
Раджан пожал плечами, облизнул губы.
– Но где? – огляделся он. – Где вы собираетесь устроить этот трибунал?
– Вернемся в тиковый лагерь, – сказал Арджун. – Там будет удобнее.
– В лагерь? Но если нас выследили?
– Пока нет. Пошли.
Лагерь находился в часе пути, это позволит выиграть хоть немного времени.
– Становись, – скомандовал Арджун.
Он не хотел видеть, как Кишана Сингха волокут со связанными за спиной руками.
Начался дождь, и когда они добрались до лагеря, все промокли насквозь. Арджун направился прямо к таи. Под помостом было сухо, хижина защищала от дождя. Раджан завел туда Кишана Сингха, тот рухнул на землю, потом, дрожа, сел на корточки.
– Здесь, – решил Арджун. – Здесь мы проведем слушания.
Раджан притащил из таи стул, поставил перед Арджуном.
– Прошу, сэр, – с подчеркнуто издевательской любезностью проговорил он. – Раз уж вы у нас судья.
– Начнем, – не обращая внимания на его тон, распорядился Арджун.
Он пытался растянуть процедуру, задавал вопросы, входил в детали. Но факт дезертирства был налицо, обсуждать не было смысла. Когда он попросил Кишана Сингха сказать что-нибудь в свою защиту, тот смог лишь взмолиться, сложив ладони перед грудью:
– Сахиб – моя жена, моя семья…
Раджан с улыбкой следил за Арджуном:
– Еще какие-то формальности? Сэр?
– Нет.
Арджун видел, что Раджан и остальные бойцы образовали круг, в центре которого – они с Кишаном Сингхом. Он встал.
– Я принял решение. – Повернулся к Раджану: – Назначаю тебя командовать расстрельной командой. Собери добровольцев. И побыстрее.
Раджан покачал головой, глядя прямо на него:
– Нет. Никто из нас не вызовется в добровольцы. Он один из ваших – из ваших людей. Вы и должны с ним разобраться.
Арджун окинул взглядом бойцов, стоявших вокруг. Все смотрели на него – лица бесстрастны, глаза не мигают. Арджун отвернулся, обрывки воспоминаний теснились в голове. Вот так выглядит мятеж с другой стороны – ты один, и единственное, на что можешь опереться, это авторитет далекого начальства, угроза армейского трибунала после победы. Но что делать, когда ты знаешь, что не будет никакой победы, что поражение неминуемо? Как апеллировать к будущему, зная, что оно тебе не принадлежит?
– Пойдем, Кишан Сингх.
Арджун помог бывшему денщику подняться на ноги. Тело его было легким, почти невесомым. Арджун почувствовал, как руки его стараются действовать бережно, когда он подхватил Кишана Сингха под локоть. Так странно было поддерживать его, зная, что ждет впереди.
– Пойдем, Кишан Сингх.
– Сахиб.
Кишан Сингх встал, и Арджун, держа его под руку, вывел из-под навеса, мимо остальных, под дождь. Они ступили в высокую траву, и Кишан Сингх споткнулся. Арджун приобнял его и поддержал. Кишан Сингх так ослаб, что еле передвигал ноги, он уронил голову на плечо Арджуна.
– Надо идти, Кишан Сингх. – Голос Арджуна был нежен, как будто он шептал своей возлюбленной. – Сабар каро[168], Кишан Сингх, скоро все закончится.
– Сахиб.
На краю поляны Арджун отпустил его. Кишан Сингх упал на колени, вцепился в ноги Арджуна:
– Сахиб.
– Почему ты это сделал, Кишан Сингх?
– Сахиб, я испугался…
Одной рукой Арджун расстегнул кобуру и вынул пистолет – “вёблей”, который Кишан всегда чистил и смазывал для него.
– Почему ты это сделал, Кишан Сингх?
– Сахиб, я больше не мог…
Он смотрел на рубцы и тропические язвы на голове Кишана Сингха. Вспомнил другой момент, еще в мирной жизни, когда Кишан Сингх стоял на коленях у его ног, прося защиты; он думал о бесхитростности, доверии и невинности, о том, как был тронут историями, полными доброты и силы, всегда присущими этому парню, – качества, которые сам он утратил, а может, их у него никогда и не было, ведь он покинул гончарный круг, сформированный чужими руками. Арджун знал, что не может позволить Кишану Сингху предать себя, стать не тем, кем он был, – стать существом, подобным ему самому, уродливым и исковерканным. Именно эта мысль придала ему сил поднести пистолет к голове Кишана Сингха.
Почувствовав прикосновение холодного металла, Кишан Сингх поднял глаза.
– Сахиб, вспомните мою мать, мой дом, моего ребенка…
Арджун обхватил ладонями голову Кишана Сингха, запустил пальцы в мягкие волосы.
– Потому что я помню, я и должен сделать это, Кишан Сингх. Чтобы ты не забыл, кто ты такой, – чтобы защитить тебя от измены самому себе.
Он услышал, как грохнул выстрел, и, пошатываясь, побрел к деревьям в стороне. Ухватился за ветку, чтобы не упасть, и увидел висящий в ветвях влажный сгусток плоти. Он не мог оторвать взгляда – это была часть Кишана Сингха, головы, которую он только что сжимал в ладонях. Он сделал еще шаг и упал на колени. Подняв голову, увидел, что Раджан и все остальные стоят вокруг него. В глазах их была жалость.
Ликование охватило лагерь, когда До Сай решил возвращаться в Хуай Зеди. Марш вниз по склону стал триумфальным праздничным парадом, с барабанами, флейтами и слонами.