— Ты пришла сказать, что хочешь уехать домой. Я прав?
Она кивнула:
— Да.
— Могу я спросить, почему?
— Я здесь бесполезна. Я не могу сделать для тебя ничего такого, с чем бы ты гораздо лучше не справился сам. А когда уехала Долли…
Он откашлялся и оборвал ее.
— И могу я узнать, когда ты вернешься?
Она не ответила, молча глядя на свои колени.
— Так что?
— Ты заслуживаешь лучшего.
Он резко отвернулся, так что Ума могла видеть лишь часть его лица.
— Ты можешь снова жениться, — тихо произнесла она, — найти другую жену. Думаю, моя семья не будет возражать.
Он поднял палец, требуя ее молчания.
— Ты можешь объяснить, — сказал он холодным официальным тоном, — что я сделал не так? Я плохо с тобой обращался? Плохо себя вел?
— Нет. Никогда, — слезы хлынули из ее глаз, застилая обзор. — Ты был добр и терпелив. Мне не на что жаловаться.
— Раньше я часто мечтал о том, какая у меня будет семья, — теперь он говорил больше с самим собой, чем с Умой. — Я буду жить с женщиной равного интеллекта и мужества, это казалось мне самым прекрасным, что можно ждать от жизни. Мы вместе откроем мир литературы, искусства, что может быть более вдохновляющим, принести большее удовольствие? Но эти мечты неисполнимы, только не в Индии, только не для нас, — он пробежал пальцами по лежащему перед ним письму, остановившись на тяжелой восковой печати.
— Так ты собираешься снова жить с родителями?
— Да.
— Ты выбрала подходящее время, — он еле заметно иронически улыбнулся. — В любом случае довольно скоро тебе пришлось бы паковать вещи.
— Почему? — внезапно встревожилась Ума. — О чем ты говоришь?
Администратор взял со стола письмо и похлопал по нему очками в золотой оправе.
— Это от Главного секретаря в Бомбее. Пришло сегодня. Выговор, вот что это. Беременность принцессы внезапно напомнила нашим учителям о гнусности, с которой они поступили с этой семьей. Все письма, которые писал я и мои предшественники, не возымели эффекта. Но запашок межрасового брака встревожил их как ничто другое, они толерантны ко многим вещам, но только не к этому. Они любят держать расы полностью разделенными. Перспектива иметь дело с незаконнорожденным полукровкой привела их в ярость. Я стану козлом отпущения и отправлюсь в забвение лет на двадцать. Мое пребывание здесь окончено, я должен вернуться в Бомбей.
Он скрестил ладони и улыбнулся через стол в своей ироничной манере.
— Как я и сказал, ты выбрала подходящее время для отъезда.
В лодочном домике Ратнагири стояла одна лодка, которую редко использовали — двухвесельная гоночная шлюпка, когда-то принадлежавшая мистеру Гиббу, легендарному гребцу.
Администратор обычно заходил в лодочный домик пару раз в неделю. Он немного занимался греблей в Кембридже и достиг бы большего, если бы не был так занят подготовкой к экзаменам для поступления на государственную службу. Ему нравилась концентрация, которой требовал этот вид спорта, чувство движения вперед с постоянной скоростью, быстро, но без суеты. А кроме того, его вера в важность физических упражнений была сродни религиозной.
Сегодня, войдя в лодочный домик, администратор бросил взгляд на гоночную лодку мистера Гибба. Приглядывающий за лодочным сараем престарелый смотритель часто рассказывал о мистере Гиббе, который получил синий цвет по гребле и был также опытным яхтсменом. Он был единственным человеком в истории клуба в Ратнагири, который знал, как вывести узкую и хрупкую лодку в открытое море и вернуться, чтобы об этом рассказать.
Уехав, мистер Гибб пожертвовал свою лодку лодочному домику. С тех пор она превратилась в своего рода памятник, напоминающую о мистере Гиббе реликвию. Лодка лежала в конце навеса и никогда не использовалась. Администратор обратился к смотрителю:
— Как насчет этой?
— Это лодка мистера Гибба, — последовал ответ. — Именно в этой лодке мистер Гибб выходил на веслах в море.
— Она в хорошем состоянии?
— Да, сахиб. Конечно, — смотритель гордился своей работой и поддерживал лодки в должном виде.
— Что ж, тогда я, наверное, сегодня возьму ее.
— Вы, сахиб? — выдохнул смотритель. — Но мистер Гибб был очень опытным…
Администратора возмутил такой тон.
— Думаю, я справлюсь, — холодно ответил он.
— Но, сахиб…
— Делайте как я говорю, будьте добры.
Лодку спустили на воду, и администратор взобрался в нее и взялся за весла. Однажды он прошел на веслах через бухту и обратно. Он ощущал какое-то странное воодушевление. Его манил разрыв между двумя берегами бухты.
Уже несколько недель он подумывал выйти в открытое море. Администратор наблюдал, как выскальзывают из бухты местные рыбаки, запоминая точное место, где они это делали, маршрут, ведущий их суденышки в открытое море.
Однажды, говорил он себе, однажды… Он начнет с короткого, экспериментального набега, чтобы проверить воды. Однажды. Но теперь больше не осталось времени. На следующей неделе он будет уже в Бомбее, в конторе без окон, разбираться с муниципальными налогами.
Администратор едва ли заметил, когда его лодка слегка отклонилась от курса, что ее нос повернулся на запад, в сторону выхода из бухты. Словно лодкой правил чей-то дух, призрак уехавшего чиновника, словно она сама себя направляла.
Администратор ощущал необычную бодрость и покой. Лучше всего оставить это всё людям вроде мистера Гибба, с ними всё будет в безопасности, за всем присмотрят.
Не было причин спешить обратно в Резиденцию. Никто его там не ждал. Море казалось теплым и манящим, а лодка, похоже, сама знала путь.
Высоко над бухтой, в Отрэм-хаусе, король шел на балкон с отцовским позолоченным биноклем в руке. Большую часть ночи он провел без сна и встал даже раньше обычного. Отъезд Долли нарушил покой в доме. Король был очень чувствителен к подобным вещам, они его расстраивали. В его возрасте уже не просто было переносить перемены. Он с трудом засыпал.
Король поднял бинокль к глазам. Света было еще мало. Рыбаки из деревни Карла еще не вышли в устье реки. Потом он заметил малюсенький удлиненный силуэт гоночной лодки, идущей на веслах по темным водам. Гребец шел в спокойном, уверенном ритме, почти прижимаясь коленями ко лбу перед тем как снова распрямиться.
Король был озадачен. Прошло уже много времени с тех пор, как он в последний раз видел выходящую в открытое море гоночную лодку, ни разу со времен мистера Гибба, а это было очень давно, больше десяти лет назад. И даже мистер Гибб никогда не осмеливался выйти в море в сезон муссонов, даже и помыслить об этом не мог, зная о пересекающихся течениях, которые устремлялись к берегу в сезон дождей.
Король с удивлением наблюдал, как обтекаемая лодка ринулась в направлении пенной белой линии, отделяющей спокойные воды бухты от грохочущего после муссонов моря. Внезапно лодка поднялась, и ее нос высунулся из воды. Гребец взмахнул рукой, а потом попал во власть течения, которое утащило его вниз, под воду. Король в ужасе вскочил на ноги. Схватившись за перила балкона, он перегнулся через балюстраду и крикнул:
— Савант! Савант!
Было совсем рано, а его голос прежде времени стал слишком слабым. Савант спал в сторожке на своей пружинной кровати, одной рукой покровительственно накрыв Первую принцессу.
— Савант, Савант!
Его крики услышала королева. Она тоже не спала всю ночь, думая о Долли, вспоминая, как та приехала сюда еще ребенком, и что была единственным человеком во дворце, способным успокоить Вторую принцессу, как она осталась, когда уехали остальные.
— Савант!
Королева медленно выбралась из постели и пошла посмотреть, чего хочет король.
Король показал на несколько обломков крушения, плавающих вдали, у вода в бухту.
— Администратор!
Она долго вглядывалась через позолоченный бинокль.
— Он мертв?
— Думаю, что да.
Если бы не этот человек, Долли до сих пор жила бы в Отрэм-хаусе. Долли, которую она удочерила, которую вырастила и любила как собственное дитя. Но теперь Долли уехала, и он за это заплатил, вполне справедливо. Королева перегнулась через балюстраду и плюнула в сад, отметив этим смерть своего тюремщика.
Часть третьяДенежное дерево
Глава пятнадцатая
Пассажирский причал на рангунской Барр-стрит был чем-то вроде достопримечательности. Его построили похожим на плавучий павильон, с деревянной отделкой и островерхой крышей, как у альпийского шале. Сая Джон держался за один из резных столбов пристани, перегнувшись через перила и осматривая реку в ожидании "Нувары Элия", парохода, на котором возвращался в Рангун Раджкумар вместе с Долли. Когда он наконец заметил судно, оно было еще далеко, лишь приближалось к бухте Пазундаунг, борясь с мощными течениями, бурлящими на коричневой от глины поверхности реки.
Раджкумар и Долли решили сначала остановиться у Саи Джона, в его просторной двухэтажной квартире на Брэкберн-лейн, поскольку жилище Раджкумара в Кемендине было слишком примитивным, чтобы они могли там поселиться. Сая Джон послал Раджкумару телеграмму, дав знать, что с радостью примет его вместе с Долли на Блэкбери-лейн, пока они не построят подходящий дом.
Бухта Пазудаунг представляла собой широкий залив, отмечающий южную границу города. Вдоль этой береговой линии группировались многие рангунские лесопилки и рисовые мельницы, а среди них и лесной склад Раджкумара, штаб-квартира его бизнеса. Когда пароход поравнялся с бухтой, Раджкумар, наблюдая с носа "Нувары Элия", заметил высокую хижину из тика, служившую его конторой. А потом взору открылся весь берег Рангуна: пагода Ботатаунг, правительственные здания на Стрэнде и золотой шпиль Шведагона вдали.
Раджкумар нетерпеливо отвернулся и направился в каюту. С раннего утра он пытался убедить Долли выйти, ему так хотелось показать ей этот вид Рангуна со стороны реки, так хотелось узнать, помнит ли она что-нибудь из своего путешествия почти двадцать пять лет назад. Но в последние три дня, когда пароход приблизился к Бирме, Долли становилась всё более замкнутой, в то утро она отказалась выйти на палубу, заявив, что у нее морская болезнь, она выйдет позже, когда станет лучше, а пока ей хотелось лишь отдохнуть и собраться с духом.