Однажды утром Элисон сказала Уме:
— Я хочу кое-что вам показать. Можно с вами проехаться?
— Разумеется.
Дину слышал их разговор, и приглашение было произнесено так, что явно касалось и его. Но предложение Элисон, похоже, вызвало у юноши приступ застенчивости. Он начал пятиться, заметно приволакивая правую ногу.
— Дину, ты разве с нами не поедешь? — спросила Элисон.
— Не знаю… — он побледнел и что-то смущенно промямлил.
Ума пристально за ним наблюдала и вдруг поняла, что мальчик тайно влюблен в Элисон. Она сдержала искушение улыбнуться. Ума решила, что ничего из этого не выйдет, они были слишком разными: он — существо из тени, а она — создание, жаждущее находиться на виду. Он проведет жизнь, лелея невысказанные желания. Уме хотелось сжать Дину за плечи и встряхнуть, чтобы он проснулся.
— Пойдем, Дину, — приказала она резким категоричным тоном. — Не будь ребенком.
— Да, и правда, пойдем, — энергично согласилась Элисон. — Думаю, тебе понравится.
— Я могу взять камеру?
— Конечно.
Они спустились по широкой лестнице из красного дерева на гравийную дорожку, где у крыльца стоял маленький родстер вишневого цвета. Это был шестилитровый Пейдж-Дайтона, трехместный, с единственным задним сиденьем, которое выдвигалось как ящик стола, опираясь на подножку. Элисон вытащила заднее сиденье для Дину, а потом открыла пассажирскую дверцу для Умы.
— Элисон! — удивленно воскликнула Ума. — Отец позволяет тебе водить его машины?
Элисон усмехнулась.
— Только эту, — сказала она. — Он и слышать не хочет, чтобы мы водили Дюза или Изотту, — она нажала на газ, и машина рванулась вперед, окатив крыльцо фонтаном гравия.
— Элисон! — крикнула Ума, вцепившись в дверь. — Ты едешь слишком быстро.
— Даже и вполовину не так быстро, как мне хотелось бы, — засмеялась Элисон, мотнув головой. Ветер подхватил ее волосы, которые развевались сзади, как парус. Они с рычанием проехали мимо ворот в нижнюю часть сада и резко нырнули в мрачную тишину плантации, где тонкие деревья с длинными листьями смыкались аркой высоко над их головами. Деревья стояли ровными рядами и простирались до горизонта, превращаясь в длинные прямые туннели. Мелькающие по бокам деревья, тысячи и тысячи, вызывали головокружение. Ума почувствовала подкатывающую тошноту, словно смотрела на быстро движущиеся по экрану полосы, ей пришлось опустить глаза.
Внезапно деревья закончились и появились трущобы с рядами обрамлявших дорогу хибар — каморок из кирпича и известки под островерхими жестяными крышами. Хижины были совершенно одинаковыми по форме, но в то же время выглядели по-разному: некоторые были аккуратными, с мелькающими на окнах занавесками, а другие — просто лачуги с кучами отбросов перед дверьми.
— Здесь живут кули, — объяснила Элисон и быстро замедлила ход. Они проехали мимо, и машина снова набрала скорость. И снова вокруг сомкнулся туннель из деревьев, они погрузились в калейдоскоп из линий.
Дорога закончилась у ручья. Струйка воды текла вниз, по скальному выступу, ее поверхность покрывала легкая зыбь. На другой стороне ручья гора круто вздымалась вверх, чернея в плотном и спутанном лесу. Элисон поставила машину на укромной поляне и открыла дверь.
— Здесь заканчивается плантация, — сказала она. — Теперь нам нужно пройтись.
Элисон взяла Уму за руку и помогла ей медленно перебраться через ручей. На другой стороне начиналась тропа, ведущая прямо в джунгли, вверх по склону Гунунг Джераи. Подъем оказался крутым, и Ума вскоре сбила дыхание.
— Нам еще долго идти? — крикнула она идущей впереди Элисон.
— Нет. Почти на месте.
— Где?
Внезапно подошел Дину и встал рядом.
— Взгляните.
Следуя по направлению его пальца, Ума посмотрела вверх. Через заросли лиан и бамбука она заметила просвечивающую красную кладку.
— Что это? Выглядит, как руины.
Дину пошел вперед возбужденно торопясь вслед за Элисон. Ума догнала их на том месте, где склон выравнивался, превращаясь в каменистое плато. Прямо перед ней на квадратном постаменте стояли два похожих на могильные обелиски строения — окруженные стенами помещения, каждое с дверью, выходящей в небольшой загончик. Каменные стены были старыми и покрылись мхом, а крыши рухнули внутрь.
— Я надеялась, что вы сможете нам сказать, что это, тетя Ума.
— Почему я?
— Ну, ваш отец ведь был археологом?
— Да, но… — Ума медленно покачала головой. — Я не очень-то многому у него научилась.
Ни одно другое зрелище не вызвало у нее столько чувств: потрескавшийся красный камень по соседству с густой зеленью джунглей и безмятежно вздымающейся горой с пеленой облаков вокруг вершины. Дину был поглощен фотографированием руин, ходя кругами с максимальной скоростью, которую позволяла его нога. Ума ощутила внезапный прилив зависти: если бы она была в том же возрасте, это сооружение тоже увлекло бы ее и изменило жизнь, она бы раскопала его и увезла с собой.
— Тетя Ума, — позвал ее Дину с другой стороны поляны, — что это за развалины?
Она провела большим пальцем по пористому камню.
— Думаю, это то, что мой отец называл чанди, — тихо произнесла она. — Святилища.
— Что за святилища? — спросил Дину. — Кто их построил?
— Я бы сказала, что либо индуисты, либо буддисты, — Ума развела руками, расстроившись от собственного невежества. — Хотела бы я сказать тебе больше.
— Думаете, они древние? — продолжил Дину.
— Да. Уверена в этом. Только взгляни, как выветрен камень. Я бы сказала, что эти чанди очень древние.
— Я знала, что они древние, — триумфально заявила Элисон. — Я знала. Папа мне не верил. Он говорит, что здесь не может быть древностей, потому что когда мы приехали, тут были одни лишь джунгли.
Дину в своей резкой манере повернулся к Элисон.
— А как ты нашла это место?
— Отец иногда берет нас в джунгли пострелять. Однажды мы наткнулись на это место, — она взяла Дину за руку. — Давай я покажу тебе кое-что. Идем.
Элисон повела Дину к большему из двух сооружений. Остановившись у постамента, она показала на вырезанное на покрытом мхом камне изображение, потрепанного временем Ганешу.
— Мы нашли это изображение на земле и вернули его на место, — объяснила Элисон. — Решили, что оно отсюда.
Ума бросила взгляд на Дину и Элисон, стоящих рядом в полуразрушенном дверном проеме. Они выглядели совсем юными, скорее детьми, чем подростками.
— Дай мне камеру, — обратилась она к Дину. — Я сфотографирую вас вместе.
Ума взяла у него Брауни и сделала шаг назад, приложив глаз к видоискателю. Когда она увидела их вместе, в рамке, ее поразила внезапная мысль. Она вдруг поняла, почему люди устраивают браки для детей — это способ придать будущему форму прошлого, сцементировать узы памяти и связи с друзьями. Дину и Элисон — если бы они только лучше друг другу подходили — как чудесно могло бы получиться, свести вместе столько историй. Потом она вспомнила, что должна сделать, и разозлилась на себя за то, что размышляла о вещах, которые ее не касаются. Ума щелкнула затвором и протянула камеру обратно Дину.
На плантации день начинался рано. Каждое утро, задолго до рассвета, Ума просыпалась от звука шагов Мэтью, который спускался по большой лестнице и шел к машине. Из окна она видела, как передние фары прорезают предрассветную темноту вниз по склону, в направлении конторы поместья.
Однажды она спросила Мэтью:
— Куда ты ездишь так рано утром?
— На перекличку.
— Что это?
— Около конторы есть поле для собраний. Сборщики латекса приходят туда утром, и контракторы выдают им задания на день.
Ее заинтересовал жаргон: перекличка, контракторы.
— А я могу прийти?
— Конечно.
На следующее утро Ума поехала в контору вместе с Мэтью, по просекам, которые вились по склону. Перед конторой с жестяной крышей, при свете керосиновых ламп, собрались десятки сборщиков, все были индийцами, главным образом тамилами, женщины носили сари, а мужчины — саронги.
Последующая церемония частично напоминала военный парад, а частично — школьное собрание. Возглавлял ее управляющий поместьем, мистер Тримбл, дородный азиат. Сборщики стояли прямыми рядами лицом к высокому флагштоку в дальнем углу площадки. Мистер Тримбл поднял Юнион Джек, а потом встал под флагом по стойке смирно, отдавая честь, два ряда индийцев стояли за его спиной — это были сборщики.
Мистер Тримбл внимательно наблюдал за поведением сборщиков. Его манеры были чем-то средним между строгим директором школы и сварливым сержантом. Время от времени он нырял в ряды зрителей с ротанговой тростью под мышкой. Некоторых сборщиков он одаривал улыбкой, других ободрял парой слов, а рядом с другими картинно выходил из себя, жестикулируя и поливая их бранью на тамильском и английском, указывая на объект своего гнева кончиком трости.
— Ах ты собака, паршивый кули, подними свою черную рожу и смотри на меня, когда я с тобой говорю.
Уму взволновал этот спектакль, ей казалось, что она видит какой-то архаический ритуал, ту жизнь, которая, как она полагала, давно уже исчезла. В машине Мэтью спросил, что она думает о перекличке, и Уме с трудом удалось совладать с собой.
— Не знаю, что и сказать, Мэтью. Я словно смотрела на то, что давно не существует. Мне пришел в голову американский Юг перед гражданской войной, "Хижина дяди Тома".
— Да ладно тебе, не преувеличивай. Наши сборщики накормлены и ухожены. Они живут гораздо лучше, чем если бы вернулись обратно домой.
— Разве не это всегда говорят хозяева о рабах?
— Они не рабы, Ума, — повысил голов Мэтью.
— Нет, конечно, нет, — Ума дотронулась до его руки, извиняясь. — Нет. Но разве ты не видел ужас на их лицах, когда этот человек, управляющий, на них кричал?
— Он просто выполняет свою работу, Ума. Это тяжелая работа, и он хорошо с ней справляется. Не так-то легко управлять плантацией, знаешь ли. Если на нее посмотреть, то всё здесь такое красивое и зеленое, что-то вроде леса. Но на самом деле — это огромная машина, состоящая из дерева и п