лоти. И каждый оборот, каждая мельчайшая деталь этой машины сопротивляется, борется с тобой, ждет, что ты сдашься.
Внезапно он остановил машину.
— Позволь мне кое-что тебе показать, — Мэтью открыл дверь и направился к роще гевей. — Идем. Сюда.
Уже занималась заря, спускаясь по пику Гунунг Джераи. Только в это время дня вершина горы была полностью видима и не закрыта пеленой облаков, которые позже поднимались от нагретых равнин. На склонах над ними медленно просыпались джунгли, из полога леса вылетали птицы, а невидимые стаи обезьян пробирались по верхушкам деревьев, оставляя после себя колышущиеся листья.
Под гевеями медленно собиралась роса. Мэтью склонился над стволом и показал наверх.
— Взгляни на это дерево, — сказал он, — и на другие вокруг. Ты ведь наверняка скажешь, что они одинаковые?
— Да, — кивнула Ума, — это сразу меня потрясло: даже их ветки растут на одной высоте и в точности в том же направлении.
— Так и должно быть. Чтобы сделать эти деревья совершенно одинаковыми, было затрачено много человеческого мастерства. Знаешь, их называют клонами, ученые работали над их созданием годами. Основная часть наших деревьев — клонированный сорт под названием Аврос, созданный голландцами на Суматре в двадцатых годах. Мы заплатили немалые деньги, чтобы получить испытанные саженцы. Но позволь показать тебе еще кое-что.
Он указал на прикрепленную к стволу, под длинным спиралевидным надрезом в коре, чашку из кокосовой скорлупы.
— Видишь, сколько латекса произвело это дерево за ночь? Чашка наполовину полная, так и должно быть. Если ты пройдешься вдоль ряда деревьев, то заметишь, что большинство дают примерно то же количество латекса. А теперь взгляни сюда.
Он подвел ее к другому дереву.
— Посмотри на эту чашку.
Ума заглянула внутрь и увидела, что чашка, на которую указывал Мэтью, почти пуста.
— С этим деревом что-то не так? — спросила она.
— Насколько я могу судить, нет, — ответил Мэтью. — Оно выглядит совершенно здоровым, ничем не отличается от остальных. Подумай обо всех усилиях, которые предприняли люди, чтобы сделать его таким же, как и остальные. Но всё же… — он показал на почти пустую чашку, — сама видишь.
— Так в чем же дело, по-твоему?
— Ботаники скажут одно, геологи — другое, а почвоведы — третье. Но если ты спросишь меня, я отвечу, что всё просто.
— И что же это?
— Дерево дает нам отпор.
Ума удивленно засмеялась.
— Ты же не можешь и правда в это верить.
— Я сажал это дерево, Ума. Я слышал всё, что говорят эксперты. Но сборщики знают лучше. Знаешь, у них есть поговорка: "Каждая гевея в Малайе оплачена жизнью индийца". Они знают, что есть деревья, которые не будут производить столько же, сколько другие, и тогда они говорят — это дерево дает нам отпор.
Вдалеке, на склоне внизу, через окружающие стволы виднелась контора плантации. Мэтью показал на нее, махнув рукой.
— Это моя маленькая империя, Ума. Я ее создал. Я взял ее у джунглей и превратил в то, что хотел. Теперь она моя. Я хорошо о ней забочусь. Здесь существует закон, существует порядок, всё хорошо управляется. Посмотрев на нее, ты подумаешь, что здесь всё приручено и одомашнено, что все части прекрасно подогнаны друг к другу. Но когда пытаешься заставить всю машину заработать, то можешь обнаружить, что каждая ее деталь дает отпор. Дело не во мне, не в том, что правильно или неправильно, я смог создать это маленькое королевство, которое управляется лучше всех прочих, но оно всё равно дает отпор.
— И по какой же причине?
— Это природа, которая создала эти деревья, которая создала нас.
— Значит, ты хочешь сказать, что… — засмеялась Ума, — что некоторые твои деревья по натуре бунтовщики?
— Только не так многословно.
— Но, Мэтью, — снова засмеялась Ума. — Что же ты будешь делать, если твои сборщики решат последовать примеру деревьев?
Теперь пришла очередь Мэтью рассмеяться.
— Будем надеяться, что до этого не дойдет.
Когда всходило солнце, Ума уже не могла заснуть и отправлялась на прогулку по каучуковым рощам. Уже много лет она не вставала в такую рань и вновь открыла для себя рассвет. Это были дни, когда сборщики латекса внезапно возникали из золотистой утренней пелены, щупальца тумана тянулись за их сари и саронгами. Они проходили в каких-то дюймах от нее, не замечая ее присутствия, полностью поглощенные тем, чтобы не отставать от остальных, в тусклом свете поблескивали серповидные ножи, когда они сдирали со стволов куски коры.
В время одной из таких утренних прогулок Ума поняла, что за ней кто-то идет. Она оглянулась через плечо и увидела тут же скрывшуюся из поля зрения фигуру, это был мальчик или мужчина, она толком не поняла. В этих каучуковых рощах нетрудно было ошибиться, особенно в тусклом предрассветном свете. Расположение деревьев было таким, что кто-нибудь мог ускользнуть через один ряд в другой, и невозможно было определить, в какой именно.
На следующий день, услышав шелест листьев за спиной, Ума спряталась сама. На сей раз она разглядела его вдалеке — это был мальчик, худой, долговязый и темнокожий, в рубашке и клетчатом саронге. Ума решила, что это один из детей рабочих.
— Эй ты, там… — позвала она, голос эхом пролетел по покрытым листвой туннелям. — Ты кто? Подойди, — она заметила, как внезапно в темноте ярко проступили белки его глаз. Потом он исчез.
Вернувшись в дом, Ума описала мальчика Элисон.
— Ты знаешь, кто это может быть?
— Да, — кивнула Элисон. — Его зовут Илонго, он из поселка кули. Он вас преследовал?
— Да.
— Иногда он так делает. Не беспокойтесь, он совершенно безобиден. Мы называем его морнингсайдским дурачком.
Ума решила подружиться с мальчиком. Она тщательно приготовилась и каждое утро брала с собой маленькие подарки, обычно фрукты — рамбутаны, манго или мангостины. Увидев мальчика, она останавливалась и звала:
— Илонго, Илонго, иди сюда.
Потом складывала подношения на землю и уходила. Вскоре он обрел достаточную уверенность, чтобы к ней приблизиться. В первые несколько раз Ума не делала попыток заговорить. Она клала свои дары и наблюдала издалека, как он их забирает. Ему было лет десять, но для своего возраста он был довольно высоким и очень худым. Мальчик обладал большими и крайне выразительными глазами, заглянув в них, Ума не могла поверить, что он просто дурачок.
— Илонго, — однажды обратилась она к нему по-английски, — почему ты за мной везде ходишь?
Когда он не ответил, Ума перешла на хиндустани, повторив вопрос.
Это произвело немедленный эффект: выплюнув апельсиновое семечко, мальчик вдруг заговорил.
— После того как моя мать уходит на перекличку, я не люблю оставаться один в доме.
— Так ты там один?
— Да.
— А как насчет отца?
— Моего отца здесь нет.
— Почему? Где он?
— Не знаю.
— Ты когда-нибудь его видел?
— Нет.
— Знаешь, где он живет?
— Нет. Но у мамы есть его фото, он важный человек, так говорит мама.
— Можешь показать мне фото?
— Я спрошу маму.
Внезапно его что-то испугало, и он исчез среди деревьев.
Пару дней спустя, когда они бродили по аллеям гевей, Илонго показал на женщину с сильным квадратным лицом и серебряным кольцом в носу.
— Это моя мама, — сказал он.
Ума хотела подойти к ней, но мальчик испугался.
— Нет. Сейчас она работает. Контрактор ее накажет.
— Но я бы хотела с ней познакомиться.
— Позже. У нас дома. Приходите сюда в пять, и я вас отведу.
Тем же вечером Ума пошла вместе с Илонго к тому ряду хижин, где они обитали. Их жилище было маленьким, но аккуратным и чистым. К визиту Умы мать Илонго переоделась в яркое-зеленое, как павлиньи перья, сари. Она отослала мальчика поиграть снаружи и поставила на очаг чайник.
— Илонго сказал, что у вас есть фото его отца.
— Да, — она протянула обрывок выцветшей газеты.
Ума узнала лицо с первого взгляда. Теперь она поняла то, что и так знала, не желая в этом себе признаваться. Она закрыла глаза и перевернула фото, чтобы не пришлось на него смотреть. Это был Раджкумар.
— Вы знаете, кто это? — спросила она наконец.
— Да.
— Знаете, что он женат?
— Да.
— Как это случилось? Между вами?
— Меня послали к нему. На пароходе, когда я ехала сюда. Меня вызвали из трюма и провели в его каюту. Я ничего не могла сделать.
— Это произошло только один раз?
— Нет. Потом еще многие годы он посылал за мной, когда бывал здесь. Он не такой уж плохой, лучше, чем многие. Однажды я увидела фото его жены и сказала ему, что она так красива, как принцесса, зачем же тебе нужна женщина вроде меня?
— И что он ответил?
— Он сказал, что его жена отошла от мира, потеряла интерес к дому и семье, к нему…
— Когда вы в последний раз с ним встречались?
— Много лет назад. Он перестал появляться после того, как я сказала, что беременна.
— Он не хотел иметь ничего общего с мальчиком, с Илонго?
— Да. Но он присылает деньги.
— Почему вы не поговорили с его женой? Или с мистером и миссис Мартинс? Они бы что-нибудь сделали. Он поступил ужасно, он не должен был бросать вас вот так.
Мать Илонго взглянула на гостью и увидела, что ее лицо горит от негодования. Теперь в ее будничном тоне появились тревожные нотки.
— Мадам, вы ведь не станете ни с кем говорить?
— Можете быть уверены, что стану, — отозвалась Ума. — Это постыдное дело. Я и в полицию пойду, если понадобится…
Тут женщина запаниковала. Она быстро пересекла комнату и упала на колени у ног Умы.
— Нет, — взмолилась она, яростно тряся головой. — Нет! Нет! Прошу вас, поймите. Я знаю, что вы хотите мне помочь, но вы здесь чужая. Вы не знаете, как здесь всё происходит.
— Так чего же вы хотите? — Ума в гневе поднялась. — Хотите, чтобы я просто оставила всё как есть? Чтобы ему это сошло с рук?
— Это мое дело. Вы не имеете права говорить об этом с кем-либо…