ты, монахи, адвокаты и даже несколько неповоротливых сержантов калькуттской полиции (многие из них имели англо-бирманское происхождение).
Несмотря на совершенную разнородность этих групп, недопонимания между ними случались редко. Но в конце концов оказалось совершенно невозможным приглушить те могущественные потоки, которые будоражили весь мир. Однажды прибыл друг Умы, известный член партии "Национальный Конгресс", одетый в подражание Джавахарлалу Неру в пилотку и длинный черный шервани, с розой в качестве бутоньерки. Элегантный политик оказался рядом с другом Арджуна, одетым в мундир Четырнадцатого панджабского полка лейтенантом.
— И каково это, — повернулся к нему политик с ухмылкой, — быть индийцем и носить эту форму?
— Знаете, сэр, — огрызнулся друг Арджуна с аналогичной ухмылкой, — этот мундир довольно теплый, но полагаю, то же самое можно сказать и о вашем?
В другой раз Арджун оказался лицом к лицу со странной разрозненной толпой буддистских монахов, бирманских студентов-активистов и членов партии Конгресса. Партийцы помнили стычки с индийскими солдатами и полицией. Они начали бранить Арджуна за службу в оккупационной армии.
Арджун вспомнил, что это свадьба его сестры, и смог усмирить свой гнев.
— Мы не оккупировали страну, — сказал Арджун со всей возможной беззаботностью, — Мы здесь, чтобы вас защищать.
— От кого вы нас защищаете? От самих себя? От других индийцев? Это от ваших хозяев нужно защитить страну.
— Послушайте, — ответил Арджун, — этой моя работа, и я пытаюсь выполнять ее как можно лучше.
Один из бирманских студентов посмотрел на него с мрачной улыбкой.
— Знаете, что говорят в Бирме при виде индийских солдат? Мы говорим: вот идет армия рабов, марширует, чтобы захватить еще больше рабов для своих хозяев.
Арджуну стоило больших усилий совладать с собой и не затеять драку, он развернулся и пошел прочь. Позже он пришел с жалобами к Уме и обнаружил, что она совершенно не на его стороне.
— Они просто высказали тебе то, что думает большинство людей в нашей стране, Арджун, — резко заявило Ума. — Если ты достаточно силен, чтобы выстоять перед вражескими пулями, то должен быть и достаточно сильным, чтобы их выслушать.
Во время пребывания в Ланкасуке Кишана Сингха разместили в маленькой комнатке на задах дома. В другое время это помещение обычно использовалось в качестве кладовки, где хранилась провизия. Вдоль стен возвышались большие каменные полки, заставленные соленьями, по углам лежали груды поспевающих манго и гуав, с потолочных балок, вне досягаемости муравьев и кошек, на веревках свисали глиняные кувшины с маслом и жиром.
Однажды днем Белу послали в кладовку за маслом. Деревянная дверь слегка деформировалась и не закрывалась плотно. Заглянув в щель, Бела увидела внутри лежащего на циновке Кишана Сингха. На время сиесты он переоделся в лонджи, а мундир висел на крючке. На июньской жаре он потел, и снял всё, кроме тонкой армейской майки.
По мерным движениям его ребер Бела решила, что он спит. Она проскользнула в комнату и на цыпочках обошла циновку. Встав на колени, она развязывала веревки у кувшина с маслом, когда Кишан Сингх внезапно проснулся.
Он вскочил на ноги и натянул форменный китель, покраснев от смущения.
— Мама послала меня за этим, — быстро произнесла Бела, показывая на глиняный кувшин.
Надев китель, он сел на циновку, скрестив ноги, и улыбнулся. Бела робко улыбнулась в ответ. Она не чувствовала ни малейшего желания уйти, она еще с ним не разговаривала и вдруг сообразила, что о многом хочет его спросить.
Первый вопрос касался того, что больше всего занимало ее мысли.
— Кишан Сингх, ты женат?
— Да, — серьезно ответил он. — И у меня есть сын, ему всего годик.
— А сколько тебе было лет, когда ты женился?
— Это было четыре года назад. Значит, мне было шестнадцать.
— А твоя жена, какая она?
— Она из соседней деревни.
— А где твоя деревня?
— На севере, далеко отсюда. Около Курукшетры, где произошла великая битва из "Махабхараты". Вот почему из мужчин нашего округа выходят хорошие солдаты, так люди говорят.
— И ты всегда хотел стать солдатом?
— Нет, — засмеялся он. — Вовсе нет, но у меня не было выбора.
Мужчины его семьи всегда жили за счет воинской службы, объяснил он. Его отец, дед, дяди, все служили в Джатах один-один. Дед погиб при Пашендейле во время Великой войны [41]. За день до смерти он продиктовал письмо семье, с указаниями насчет урожая и что посеять, когда его уберут. На следующий день он вылез из окопа, чтобы спасти раненого офицера, английского капитана, чьим денщиком он служил пять лет и которого почитал превыше всех людей. За это его посмертно наградили индийской медалью за выдающиеся заслуги, семья хранила ее в своей хавели, стеклянной шкатулке.
— И по сей день семья офицера присылает нам деньги, не потому что мы просим, и не из милости, а от любви к моему деду и в честь того, что он сделал для их сына.
Бела внимала его словам, впитывая каждое движение мускулов на его лице.
— Продолжай.
Его отец тоже служил в армии. Его ранило в Малайе во время восстания. Нож пронзил его бок и проткнул толстую кишку. Военные доктора сделали всё, что могли, но рана оставила хронические, чудовищные боли в желудке. Он поехал за границу, посещал экспертов по аюрведе и другим медицинским практикам, расходы вынудили продать долю в семейном земельном наделе. Он не желал такой судьбы для Кишана Сингха, хотел, чтобы сын отправился в колледж и понял кое-что в жизни, сам он объездил весь мир — Малайю, Бирму, Китай, Восточную Африку, но так ничего и не понял.
Кишан Сингх тоже хотел поступить в колледж, но когда ему исполнилось четырнадцать, умер отец. После этого вопрос с образованием был закрыт, семья нуждалась в деньгах. Родственники побудили его обратиться в местную рекрутинговую контору, сказали, что ему повезло родиться в касте, которую допускают служить в английской армии саркаров.
— Ты поэтому вступил в армию?
— Да, — кивнул он.
— А женщины твоей деревни, — спросила Бела, — какие они?
— Не похожи на тебя.
Ее это задело.
— Почему? Что ты имеешь в виду?
— Они некоторым образом тоже солдаты. С самого детства они начинают понимать, что означает рано овдоветь, как воспитывать детей без отца, как проводить жизнь с покалеченными и изуродованными мужьями.
И только тогда Бела услышала выкрикивающий ее имя голос матери и выбежала из комнаты.
На время свадьбы Раджкумар с семьей остановились в отеле "Великий Восток" (в свете прошлой враждебности для Раджумара было немыслимо жить у Умы, как обычно поступала Долли). Однако все согласились, что Нил и Манджу проведут первую брачную ночь, последнюю ночь в Калькутте, в Ланкасуке, на этаже Умы.
Когда пришел тот самый день, Долли с Умой сами подготовили спальню для новобрачных. Рано утром они сходили на цветочный рынок в Калигате и вернулись с десятками заполненных корзин. Все утро они украшали постель цветочными гирляндами, сотнями цветов. За этой работой они вспоминали собственные свадьбы, как они отличались от этой. Днем к ним присоединилась Вторая принцесса, специально приехавшая из Калимпонга. Круг замкнулся.
Стояла жара, и они быстро взмокли.
— С меня довольно, — сказала Долли. — У меня на свадьбе всё было проще.
— Помнишь миссис Камбатту с камерой?
Они сели на пол, вспоминая и смеясь.
По мере того, как разгорался день, произошла еще сотня мелких неприятностей. Главным образом они касались всякой всячины, которую кто-то забыл купить: еще одна дхоти для священника, пучок свежей священной травы дурва, сари для забытой тети — мелкие, но существенные детали. Ближе к вечеру Арджуну велели по-быстрому отправиться за покупками на семейном Джоветте. Дину, Ума и Бела поехали с ним, вооружившись списком покупок.
Арджун вывел Джоветт во двор, и остальные тоже сели.
— Куда именно мы едем? — спросила Ума.
— На рынок в Калигате, — ответил Арджун.
— Что ж, тогда тебе придется поторопиться, — заявила Ума.
— Почему?
— Сегодня будет демонстрация, нам могут перекрыть дорогу.
— Демонстрация? — удивился Арджун. — Что еще за демонстрация в такое-то время?
Ума рассердилась.
— Ты когда-нибудь читаешь газеты, Арджун? Это антивоенный марш. Мы в партии Конгресса считаем, что в случае очередной войны Британия не может рассчитывать на нашу поддержку, если не гарантирует Индии независимость.
— А, понимаю, — пожал плечами Арджун. — Что ж, тогда мы в безопасности, пройдет много времени, пока всё это закончится.
Дину рассмеялся.
До рынка они добрались всего за пятнадцать минут и через полчаса закончили с покупками. Уже на обратном пути они свернули на широкую улицу и увидели, как издалека приближается первая колонна демонстрантов.
— Не о чем волноваться — спокойно заявил Арджун. — Они далеко впереди, нам не помешают.
Но пока он говорил, мотор Джоветта начал чихать, и внезапно машина остановилась.
— Сделай что-нибудь, Арджун, — рявкнула Ума. — Мы не можем здесь стоять.
— Свечи зажигания, — задумчиво пробормотал Арджун. — Так я и знал, что нужно было утром их почистить.
— Ты можешь это починить?
— Это займет несколько минут.
— Несколько минут! — воскликнула Ума. — Они они будут уже вокруг нас. Арджун, как ты такое допустил?
— Так бывает.
Дину и Арджун обошли машину спереди и открыли капот. Джоветт долгое время простоял во дворе, и двигатель сильно нагрелся. К тому времени, как свечу починили, демонстрация сомкнулась вокруг них. Люди обтекали их со всех сторон, некоторые выходили из рядов, чтобы поглазеть на застрявшую машину и двоих мужчин у открытого капота. Арджун и Дину сели обратно в машину, им ничего не оставалось делать, как просто сидеть и ждать, пока мимо пройдут последние демонстранты.