— Знаете. о чем я думаю, Рой?
— Сэр?
— Питомник в Сахаранпуре. Я помню, как его строили. Мой отец был в то время командующим, и Джаты один-один тогда еще называли Королевским батальоном. Мы уезжали на лето в Симлу, а когда вернулись, там уже появилось здание, которое известно как Питомник. Для солдат устроили праздник. Моя мать разрезала ленточку. Я помню, как я гордился тем, что там висят наши знамена, проеденные молью и всё такое. Это сподвигло меня у изучению военной истории. К десяти годам я знал все наши славные сражения наизусть. Я мог бы в точности рассказать, за что Джемаждар Абдул Кадир получил свой крест королевы Виктории. Когда я учился в выпускном классе, наш батальон участвовал в битве при Сомме. Я где-то нашел речь фельдмаршала Джона Френча и вырезал ее.
— И что он сказал, сэр?
— Что-то про то, что "Джаты на Западном фронте никогда не будут забыты".
— Ясно, сэр.
Подполковник понизил голос до шепота.
— А как вы думаете, что скажут о том, что случилось с нами сегодня, Рой?
Арджун быстро ответил:
— Думаю, скажут, что мы поступили так, как вынудили обстоятельства.
— Да? Не могу об этом не думать. Это было одно из лучших подразделений в одной из лучших армий мира. Но сегодня мы разбежались, даже не открыв ответный огонь. Всю оставшуюся жизнь мне придется жить с воспоминаниями об этом.
— Вам не в чем себя винить, сэр.
— Правда? — подполковник Бакленд снова замолчал. В этой тишине Арджун вдруг понял, что пошел дождь, и с полога листвы как обычно медленно падают мелкие капли.
— Сэр, — внезапно из темноты вынырнул Харди, застав их врасплох. Он протянул командующему зеленую бутылку. — Вода, сэр.
— Где вы ее достали?
— Тут есть небольшой пруд, сэр. Мы процедили воду и использовали несколько хлорных таблеток. Думаю, можно пить, сэр.
— Ну хорошо, — голос подполковника Бакленда снова оживился. — Вам обоим лучше немного отдохнуть. Завтра пойдем на юго-восток. Если повезет, сможет окружным путем выйти обратно к своим.
Дождь не прекращался, влага падала со спокойным упорством, вселявшим в них ужас. Харди забрал у одного из солдат одеяло, и они вместе с Арджуном прислонились к ствол, сидя под прямым углом друг к другу, уставившись в темноту. Беспрерывно жужжали насекомые, и кои-то веки Арджун радовался обмоткам на ногах. Но ничего нельзя было поделать с беззащитной шеей и лицом. Он прихлопнул комара и вспомнил, что крем от насекомых остался у реки Асун, в глубине вещмешка.
— Сахиб, — Арджун вздрогнул, услышав голос Кишана Сингха.
— Кишан Сингх?
— Сахиб.
Кишан Сингх что-то всунул ему в руку и ушел, так что Арджун не успел ничего больше сказать.
— Что это? — спросил Харди.
Арджун поднес руку к носу.
— Ну, полагаю, что это крем от комаров. Наверное, он отдал мне собственный.
— Вот ведь везучий сукин сын, — уныло отозвался Харди. — Мой денщик предпочел бы смотреть, как меня съедят живьем, чем расстаться с этим. Дай мне немножко, хороший он парнишка.
Спать было невозможно, приходилось только ждать, пока закончится ночь. Временами Харди что-то вполголоса напевал, а Арджун пытался угадать мелодию. Время от времени они тихо переговаривались о событиях последних нескольких часов.
— Что тебе сказал Баки, когда ты вернулся? — тихим шепотом спросил Харди.
— Мы разговаривали о том, что произошло…
— Что он сказал?
— Он винит себя.
— Но ничего нельзя было сделать.
— Но он считает по-другому. Странно было его слушать, как он говорит об этом, принимая так близко к сердцу, словно он несет за это ответственность. Я просто не думал об этом подобным образом.
— Ну а как думал?
— А зачем мне было думать?
— Для нас разницы никакой, да?
— Нет. Если бы нам было без разницы, мы бы не сидели здесь под дождем.
— Да, но подумай об этом, приятель. Например, что бы случилось, если бы мы погибли, удерживая позицию у Асуна? Думаешь, нас, индийцев, за это отблагодарили бы?
— А почему нет?
— Подумай об этих сингапурских газетах, о тех, которые пишут про храбрых молодых солдат, приехавших защищать колонию. Помнишь?
— Конечно.
— Помнишь, что все эти храбрые молодые солдаты всегда оказываются австралийцами, канадцами или британцами?
— Да, — кивнул Арджун.
— Как будто мы никогда и не существовали. Вот почему то, что случилось у Асуна, не имеет значения, по крайней мере, для нас. Удержали бы мы нашу позицию или нет, ничего бы не изменилось. Приятель, я иногда думаю обо всех войнах, в которых участвовали мой отец и дед — во Франции, Африке, Бирме. Разве кто-нибудь когда-нибудь говорил о том, что ту или иную войну выиграли индийцы? Здесь было бы то же самое. В случае победы вся слава досталась бы не нам. По той же логике и вина лежит не на нас.
— Может, для других это и не имеет значения, Харди, — возразил Арджун, — но для нас имеет.
— Правда, Арджун? Я скажу тебе, что чувствовал, убегая в сторону плантации. Честно говоря, я ощущал облегчение, я был рад, что всё кончилось. А солдаты, готов поспорить, что большинство чувствуют то же самое. Словно я наконец-то решил головоломку.
— Какую головоломку, Харди? Танки — это не игра.
Харди прихлопнул жужжащего рядом комара.
— Знаешь, Арджун, в эти несколько дней в окопах у Джитры у меня были странные ощущения. Странно было сидеть с одной стороны фронта, зная, что тебе придется сражаться, и в то же понимать, что на самом деле это не твоя война, понимать, что проиграешь ты или победишь — ни слава, ни позор тебе не достанутся. Так странно сидеть в окопе, держать оружие и спрашивать себя: на кого в действительности нацелено это оружие? Может, меня надули, и я целюсь в самого себя?
— Не могу сказать, что думаю так же, Харди.
— Но спроси себя, Арджун, что означает для нас с тобой служба в этой армии? Ты всегда говоришь, что это просто работа. Но знаешь, приятель, это не просто работа — это когда ты сидишь в окопе и осознаешь, что есть нечто первобытное в том, чем мы занимаемся. В обычном мире ты мог бы встать и сказать: "Ради этого я готов рискнуть жизнью"? Человек может сделать это только если знает, по какой причине так поступает. Но когда я сидел в том окопе, мое сердце словно жило отдельно от рук, словно они принадлежат разным людям. Как будто я не человек, а просто инструмент. Вот почему я спрашиваю себя, Арджун: как мне снова стать человеком? Как связать то, что я делаю, с тем, чего хочет мое сердце?
— Харди, такие мысли не принесут ничего хорошего…
Они услышали где-то поблизости голос подполковника Бакленда:
— Поменьше разговаривайте, будьте добры.
Арджун замолчал.
Глава тридцать пятая
Предложение, когда оно наконец последовало, было настолько хорошим, что превзошло все самые смелые надежды Раджкумара, так что он заставил курьера повторить дважды, только чтобы убедиться, что правильно понял. Услышав подтверждение, он опустил взгляд на свои руки и увидел, что они дрожат. Он не мог встать на ноги. Раджкумар улыбнулся курьеру и произнес какие-то слова, которые в другом случае не позволила бы сказать его гордость.
— Поможете мне встать?
Опершись на руку курьера, он подошел к открытому окну офиса и посмотрел вниз, на склад, чтобы поискать Нила. Теперь склад был наполнен древесиной, которую он собирал весь прошедший год. Бородатое лицо сына наполовину скрывалось за штабелем только что напиленных досок высотой в восемь футов.
— Нил, — голос Раджкумара вырвался из груди радостным ревом. Он снова крикнул: — Нил!
Не было причин скрывать радость, если когда-либо в жизни он и испытывал триумф, то именно сейчас.
— Нил!
— Папа? — Нил удивленно повернулся к отцу.
— Иди сюда, Нил, есть хорошие новости.
Теперь он крепче держался на ногах. Распрямившись, Раджкумар похлопал курьера по спине и вручил ему монету.
— Вот, на чай…
— Да, сэр.
Курьер улыбнулся, увидев такую нескрываемую радость. Это был юный клерк, посланный в Рангун другом Раджкумара, подрядчиком, который работал на строительстве дороги Бирма-Китай, далеко на севере. Как и предвидел Раджкумар, строительство приобрело стратегическую срочность, когда в войну вступила Америка. Ей предстояло стать главной линией снабжения правительства генералиссимуса Чан Кайши. Появились новые источники финансирования, и работа ускорилась. Теперь подрядчику понадобилось значительное количество древесины, согласно сделанному Раджкумару предложению.
В сделке были и определенные недостатки. Раджкумару не предлагали аванса, и точная дата платежа не гарантировалась. Но в конце концов, шла война, и каждому бизнесмену в Рангуне пришлось научиться к этому приспосабливаться. Раджкумар без колебаний принял предложение.
— Нил!
— Папа?
Раджкумар пристально наблюдал за лицом сына, сообщая ему новости. Он обрадовался, увидев, что глаза Нила зажглись, он знал, что Нил рад не только из-за завершения давно задуманной сделки, но и потому, что она станет подтверждением его почти детской веры в отца. Глядя в сияющие глаза сына, Раджкумар чувствовал, что его голос становится хриплым. Он притянул Нила к груди и крепко обнял его, так что сын не мог вздохнуть и громко вскрикнул. Между ними двумя всегда были особые узы, особая близость. Никакие другие глаза в мире не смотрели на Раджкумара с такой прямотой, без осуждения, без критики: ни глаза Долли, ни Саи Джона, и меньше всего глаза Дину. Ничто в его триумфе не было приятней, чем подтверждение сыновней веры.
— А теперь, Нил, — Раджкумар нежно хлопнул сына по плечу, — а теперь у нас много работы. Тебе придется работать больше, чем когда-либо.
— Папа, — кивнул Нил.
Размышляя обо всех необходимых приготовлениях, Раджкумар быстро вернулся к насущным делам.
— Давай, — сказал он, спускаясь по лестнице, — попробуем получить представление о том, что у нас есть и сколько времени в запасе.
Раджкумар распродал всё имущество за исключением этого склада в бухте Пазундаунг. Бухта лежала на пересечении рек Рангун и Пегу, предоставляя быстрый доступ к речному порту. Многие городские лесопилки, склады, цистерны с горючим и мукомольные предприятия находились вдоль берегов этой водной артерии. Сам склад состоял не более чем из площадки, забитой древесиной и постоянно покрытой туманом из опилок. По периметру его окружали высокие стены, а в центре стояла небольшая, воздвигнутая на сваях хижина — сооружение, которое немного напоминало таи в лесах в глубине страны, разве что гораздо меньшего размера. Хижина служила Раджкумару офисом.