Джая вышла из галереи и набрела на иранский ресторан. Она заказала чай и погрузилась в размышления. Внезапно ею овладела идея поездки в Ратнагири, она часто думала о том, чтобы туда съездить, но всегда находились причины это отложить. Но возможно, теперь время пришло, фотография в галерее казалась каким-то знаком. Ратнагири был местом, где началась ее история, но мысль о том, чтобы направиться туда, нарушила ее спокойствие, вороша забытые волнения и тревоги.
Ей хотелось с кем-нибудь поговорить. Джая расплатилась по счету и вышла. Пробираясь сквозь толпу, она дошла до кабинки междугороднего телефона, зашла внутрь и набрала домашний номер в Калькутте. После двух гудков ее тетя ответила.
— Джая? Где ты?
— В Бомбее… — Джая объяснила, что случилось. Пока они говорили, она представляла, как тетя стоит рядом с потрескавшимся черным телефоном в своей спальне, тревожно нахмурившись, с длинного тонкого носа сползают очки для чтения в золотой оправе.
— Я подумываю провести пару дней в Ратнагири, — сказала Джая. — Мой поезд останавливается там по пути в Гоа.
На линии установилось молчание. Потом она услышала в трубке тихий голос Белы.
— Да, конечно, поезжай, ты должна была сделать это много лет назад…
Впечатляющий пейзаж Ратнагири не обманул ожиданий Джаи. Она быстро обнаружила, что от тех мест, о которых она слышала в детстве, мало что осталось. Пристань Мандви превратилась в руины, храм Бхагавати, когда-то являвшийся лишь святилищем со шпилем, теперь вздымался вверх массой выбеленного цемента. Отрэм-хаус, где двадцать пять лет прожил король Тибо со своим окружением, разрушился и был перестроен. Ратнагири уже больше не был маленьким провинциальным городком, как во времена Тибо. Это был процветающий город с тесно примыкающими друг к другу промышленными предприятиями повсюду.
Но самое удивительное, что несмотря на всё это, город каким-то образом смог сохранить живую память о короле Тибо. Тиба-раджа присутствовал повсюду: его имя красовалось на знаках и рекламных щитах, на углах улиц, на ресторанах и отелях. Король умер более восьмидесяти лет назад, но люди на базарах разговаривали о нем, словно были накоротке знакомы. Джае показалось трогательным и волнующим, что такой человек, как Тибо, лишенный возможности передвигаться, заслужил любовь в земле изгнания.
Первым делом Джая нашла то место, где находилась Резиденция администратора, где жила Ума. Она оказалась прямо за углом отеля и выходила окнами на бухту и город. Участок принадлежал государству и был окружен массивной стеной. Склон холма, во времена Умы густо поросший лесом, с тех пор расчистили, и в результате вид стал еще более впечатляющим — широкая панорама реки, моря и неба. Ратнагири расстилался ниже — превосходный образец колониального города районного масштаба, невидимая линия отделяла скученные базары от кирпичного здания администрации в викторианском стиле, где размещались суд и городское управление.
Джае не терпелось взглянуть на Резиденцию администратора, она сложила у стены несколько кирпичей и поднялась на них, чтобы заглянуть внутрь. Ее ждало еще одно разочарование: старое бунгало исчезло, вместе с греческим портиком, лужайкой на склоне и садом на террасах. На участке теперь располагались несколько домов меньшего размера.
Джая уже готова была спуститься, как вдруг ее окликнул вооруженный охранник.
— Эй вы! Что вы там делаете? Ну-ка слезайте.
Он подбежал к ней и встретил залпом вопросов. Кто она? Откуда? Что она здесь делает?
Чтобы его успокоить, Джая вытащила купленную в бомбейской галерее открытку. Она произвела именно тот эффект, на который Джая и рассчитывала. Охранник уставился на открытку и повел ее вниз по дороге, на смотровую площадку, висящую над долиной.
— Это река Каджали, — показал он, — а вон там — пляж Бхейт.
Потом он стал задавать вопросы о людях с фотографии — администраторе, Уме. Когда его палец остановился на Раджкумаре, он расхохотался.
— Поглядите-ка на этого парня. Смотрит так, словно он тут хозяин.
Джая пристальнее всмотрелась в открытку. Она заметила, что Раджкумар и правда лихо наклонил голову, хотя во всём остальном выглядел вполне торжественно — крупное лицо в массивной челюстью, серьезные глаза, рядом с тонкой фигурой администратора он выглядел гигантом. Он был одет в темные брюки, льняной пиджак и рубашку с круглым воротничком. Его одежда по сравнению с нарядом администратора не выглядела ни элегантной, ни хорошо сшитой, но он явно чувствовал себя уверенней, с небрежно скрещенными ногами и тонким серебряным портсигаром с руке. Он держал его, словно козырный туз, зажав указательным и большим пальцем.
— Это мой дедушка, — объяснила Джая.
Охранник уже потерял интерес к Раджкумару, сосредоточив взгляд на Долли, сидящей в углу рядом с Умой, повернувшись к камере боком, словно защищаясь от нее.
Долли была одета в зеленую шелковую лонджи и белую блузку. Ее лицо было чуть вытянутым и тонким, под кожей выделялись скулы, волосы убраны назад, но одна прядь выбилась и вилась на виске. На ней не было никаких украшений, но над ухом приколот букетик цветов, белых плюмерий, в руках она держала гирлянду из белого жасмина.
— Какая красавица, — сказал охранник.
— Да. Все так говорили…
Джая провела в Ратнагири еще один день. Вечером она наняла моторикшу и попросила водителя отвезти ее на пляж Бхейт. Рикша проехал через весь город, мимо кирпичных строений школы и колледжа, через пересекающий устье реки мост на пляж с южной стороны бухты. Вдалеке в бухту садилось солнце и становилось еще больше, склоняясь к горизонту. Песок был медного цвета и полого спускался к воде. Вдоль его края густо росли кокосовые пальмы, стволы склонялись под ветром. Там, где песок переходил в почву, валялась мешанина травы, ракушек и высохших водорослей.
Именно там Джая нашла то, что искала — скрытый в зарослях маленький мемориальный камень в память о ее двоюродном прадедушке — администраторе. выгравированные буквы истончились от ветра, воды и песка. Света оставалось еще достаточно, чтобы прочитать надпись. Она гласила: "Памяти Бени Прасада Дея, эскв., районный администратор 1905–1906". Джая встала, чтобы посмотреть на спускающийся к волнам гладкий пляж. По мере того, как садилось солнце, красный песок становился серым. Ума когда-то давно рассказывала ей, что если пойти от мемориала к воде по прямой, она пересечет то самое место, где нашли тело администратора вместе с обломками его перевернувшейся лодки.
Глава сорок вторая
Вернувшись в Калькутту, Джая стала просматривать обширную коллекцию документов и бумаг, которую завещала ей Ума. Джае невзначай пришла в голову идея написать биографию своей двоюродной бабушки, один известный издатель даже предложил ей контракт. Джая знала, что в последнее время вновь возник интересе к Уме, как к одной из первых политических фигур страны. Вскоре наверняка выйдет ее биография, и Джае было неприятно думать, что ее напишет кто-то другой.
Джае понадобилось несколько дней, чтобы рассортировать бумаги Умы, многие были поедены жучками. Удивительно, но чем больше она читала, тем больше думала о Раджкумаре, словно именно из-за него с ней осталась детская привычка мыслить образами. Все те годы, что она его знала, дед жил внизу, в маленькой комнатке на этаже Умы. В этом не существовало никакого подтекста или супружеских связей: статус Раджкумара в доме был чем-то между бедным родственником и работником. Но конструкция дома была такова, что для Джаи мысль об одном из них тут же приводила к мысли о другом, пойти повидаться с дедушкой означало также увидеть двоюродную бабушку.
На Джаю нахлынули воспоминания. Она вспомнила особенный тон голоса Раджкумара, когда он несколько раз в день произносил: "Ах, Бирма… Бирма была золотой землей…". Она вспомнила, как он любил курить бирманские черуты — более длинные и толстые, чем индийские биди, но не такие темные и большие, как сигары. Такие черуты непросто было достать в Индии, но были похожие, которые Раджкумар находил приемлемыми. Неподалеку от Ланкасуки располагался табачный магазинчик с этими черутами. Иногда Джая туда заходила вместе с дедом. Она вспомнила, как он прищуривался, прикуривая черуту. Потом он выдыхал огромное облако серого дыма и начинал: "Ах, Бирма…".
Владелец магазина был человеком очень раздражительным. Джая вспомнила случай, когда он заорал на Раджкумара: "Да, да, хватит уже это повторять. Ваша Бирма такая золотая, что народ срет самородками".
Она вспомнила, как посещала с Раджкумаром бирманский храм на севере Калькутты. Вспомнила собирающихся там людей — многие из них индийцы, покинувшие Бирму в 1942 году, как и Раджкумар. Среди них были гуджаратцы, бенгальцы, тамилы, сикхи, метисы. В храме все говорили по-бирмански. Некоторые хорошо устроились после отъезда — создали новые предприятия, построили новые дома, другие посвятили себя детям и внукам, как Раджкумар построил свою новую жизнь вокруг Джаи.
Не все приходящие в храм были буддистами по рождению или по убеждению. Они приходили туда, потому что только в этом месте могли наверняка повстречаться с подобными себе людьми, которым можно сказать: "Бирма — золотая страна", зная, что слушатели пропустят эти слова сквозь сито изгнания, понимая все нюансы. Джая вспомнила, как они жаждали услышать новости из Бирмы, о тех, кого там оставили. Она вспомнила суматоху, возникающую при прибытии новичка, как его осаждали вопросами: "А как насчет…?", "А вы слышали о таком-то?".
Раджкумар всегда был самым шумным из вопрошавших, пользуясь преимуществом своего громоподобного голоса, чтобы выкрикивать вопросы о ком-то с бирманским именем, о том неизвестном дяде, о котором Бела рассказала ей в десятилетнем возрасте, ее дяде Дину, которого она никогда не встречала.
Эти воспоминания вызвали новый поток мыслей. Джая отложила бумаги Умы и вытащила собственную папку — старые газетные вырезки, которые она собирала последние девять лет. Она начала эту папку в 1988 году, прочитав о создании в Рангуне демократического движения. Эти события разбудили спящий интерес к стране ее рождения. Она заметила появление лидера этого движения, Аун Сан Су Чжи, и вырезала статьи из журналов и газет. В августе 1988 года военная хунта нанесла ответный удар, арестовав Аун Сан Су Чжи и начав жесточайшие репрессии. Джая просиживала все ночи, слушая БиБиСи. Она покупала брошюры, где описывалось последующее кровопролитие: массовые расстрелы и аресты, гонения активистов.