Скрипка пела в крещендо.
Дроссельфлауэр целовал Меган нежно, осторожно, а отстранившись — некоторое время продолжал мягко, участливо на нее смотреть.
— Сделай это для меня, леди Меган, — его голос звучал умоляюще.
Меган кивнула, как зачарованная.
Что-то легло в ее ладонь.
Альбом и карандаш.
— Нарисуй мне это место. Где мы с тобой встречаемся. Подари его мне.
И она принялась рисовать.
Грот появлялся на листе бумаги во всем своем великолепии. В сердце горело вдохновение, пальцы зудели — так хотелось скорее отразить на бумаге сокровенные чувства. Никогда раньше она не чувствовала подобного.
Так, может, в этом дело?
Никогда раньше она не была по-настоящему вдохновлена?
Она подняла глаза и украдкой посмотрела на Дроссельфлауэра. Он стоял, облокотившись плечом о стену грота, и смотрел с какой-то странной тоской, которая наполняла душу Меган незнакомым волнением.
Ей хотелось подарить ему свой лучший рисунок.
Этот прекрасный грот, и зеленые деревья рядом с ним, и ковер пушистой травы — все для него, все, пока только поет скрипка, пока карандаш не сточился, а замерзшие пальцы еще могут держать его в руках.
Скрипка пела, плакала, и Меган не понимала, отчего эти звуки так пронзительны и печальны, ведь большего момента счастья она не знала отродясь. Век бы сидела в траве и рисовала, рисовала, рисовала свое место, свое убежище, которое видело таинство первого поцелуя, и шепот, и слезы, и отчаяние, и теперь вот — сияющую радость.
Скрипка пела, и карандаш летал над бумагой, воплощая в жизнь — в реальность — сокровище и мечту.
— Спасибо, моя леди, — хрипло прошептал Дроссельфлауэр, принимая рисунок из ее дрожащих рук. — Спасибо.
Он посмотрел на него и едва слышно шепнул:
— Совсем другое. Совсем не похоже.
А после встряхнул рисунком, словно стряхивая с бумаги и деревья, и траву, и грот, и они немедленно выросли вокруг, вписываясь в городской ансамбль, оставляя Меган смотреть на это словно бы со стороны.
Скрипка стихла.
Меган открыла глаза.
Она по-прежнему сидела в кресле, а Дроссельфлауэр стоял у окна, опустив смычок. Руки его дрожали, по щеке тянулась блестящая дорожка слез.
— Спасибо вам… — прошептал он.
Меган показалось, что, пока он играл, произошло что-то важное. Что она что-то думала, чувствовала — видела! — но не могла вспомнить что.
Она попыталась встать из кресла, но ноги стали ватными и отказывались повиноваться.
Господин мэр тем временем отложил скрипку и нажал на незаметную панель в стене. Механизм-игрушка мастера Гануша вновь скрылся в стене.
— Я не могу идти, — пожаловалась Меган, чувствуя подкатывающую слабость.
— Я вам помогу, — ответил господин мэр и легко, словно девушка ничего не весила, подхватил ее на руки.
— Мне надо идти, — прошептала Меган.
— Не надо. — Глаза Дроссельфлауэра блеснули. — Вы уже пришли.
Меган дернулась было, но он держал крепко, не выпускал, только смотрел, смотрел, смотрел, и чернота из его зрачков накинулась на Меган, и она лишилась чувств.
Хью лежал обнаженный на мраморной плите, установленной в одном из банных помещений. Вокруг клубился дым, было жарко, и пот заливал лицо. О таких банях Хью только слышал раньше — кажется, это что-то восточное, что сухим паром доводит до истомы.
Таласс склонился над ним — сейчас, когда на нем не было узкой, стесняющей одежды, можно было увидеть, что он был вовсе не так худ, как казался. Наоборот — жилистый, но с хорошей мускулатурой, он явно был крепок и силен. И сейчас он удерживал Хью за поднятые руки одной своей и торопливо шептал:
— Я не сделаю тебе больно.
В другой руке у него был большой ритуальный кинжал. Хью понял, что кинжал это так же сделан из стекла — и это уже не показалось ему странным. Он знал, каким твердым, каким острым может быть стекло, а нож был великолепной работы.
Хью сглотнул.
— Может, не надо?
— Не бойся, — шепнул Таласс. — Ты даже не почувствуешь ничего, кроме облегчения.
Хью прикрыл глаза — и через мгновение открыл их вновь, почувствовав ледяное прикосновение стеклянного лезвия к своей левой ступне. Таласс срезал его тень плавным осторожным движением, опасаясь поранить Хью. Хью закрыл рукой глаза и стиснул зубы, ощущая себя чертовым Питером Пеном. Или Джеми Кармайклом. У кого там еще потерялась тень? Питеру тоже казалось это хорошей идеей…
Впрочем, эта тень настолько опротивела Хью за годы совместной жизни, что за возможность расправить спину и ощутить себя свободным от прошлого, от собственной трусости и слабости, когда он боялся поговорить с больным отцом или сбегал из дома, чтобы не помогать матери — возможность избавиться от всего этого казалось ему бесценной.
«И почему я так хотел отсюда сбежать?» — поражался он. — «Разве это не место, куда я всегда стремился? И о таком друге как Таласс можно только мечтать. Я — точно мечтал. Именно о таком. Таласс ведь потерял близкого друга. Возможно, он правда видит его во мне, ну и что?»
С каждым движением стеклянного ножа Хью становилось легче и легче, пока он не воспарил — по ощущению — к холодному серому небу с мраморными прожилками.
Таласс поймал его за плечи.
— Ну, куда ты? — рассмеялся он ему на ухо. — Лежи, лежи, какое-то время надо.
Хью прижался к Талассу, почувствовал, что, несмотря на то, что в бане было горячо и душно, его колотило как от холода. Таласс отложил ритуальный нож и обнял его в ответ.
Его тепло согревало.
— Что теперь? — спросил Хью. — Что будет теперь?
— То, что захочешь, — мягко ответил Таласс. — Больше ни к чему бежать.
— Меня никто и нигде не ждет, — пробормотал Хью. — И я думал, с чего бы теперь все было иначе? Но как легко…
— Кем ты хочешь стать? — Таласс прочертил на его руке вопросительный знак.
Было щекотно, и Хью рассмеялся.
А потом сказал тихо:
— Архитектором. Мне всегда это нравилось — воплощать прекрасное в веках. Только из камня, надолго. А то строят все из стекла, и…
— Но Марблит тоже из стекла! — возразил Таласс. — Однако стоит, и хорошо стоит. Мне кажется, ты недооцениваешь возможности стекла.
— Может быть, и так…
— Значит, архитектором? Строить новые дома, давать вторую жизнь материалам… Ты полон сюрпризов, мой мальчик.
— Это плохо? — напрягся Хью, и Таласс тут же поспешил разуверить его:
— Что ты? Напротив. Это замечательно.
Через некоторое время Ханс постучался в двери комнаты отдыха, и, дождавшись ответа Таласса, вкатил стеклянный столик с закусками и напитками.
— Вы здесь гости, — буркнул он, глядя на Хью. — Так угощайтесь! Скажут потом — Ханс жадный, никого не кормит. А вовсе-то все не так. Ханс не жадный, а экономный. Тут не сэкономишь — сразу раздерут все, как мыши сеновал…
Продолжая ворчать, он удалился под удивленный взгляд Хью.
— Он всегда такой? — спросил он.
Таласс засмеялся.
— Не обращай внимания. Ханс странный, но лучший в своем деле. Эти купальни стоят на особенном месте. Говорят, в давние времена в этих пещерах жили цверги — карлики, промышлявшие драгоценными камнями. Мы, наверное, кажемся со стороны их потомками. Все возимся со стекляшками, как с великими сокровищами, возводим из них дворцы, делаем посуду и украшения… Наверняка мастером Ганушем они были довольны. Как и первыми стеклодувами, кто пришел на эту землю. А может быть, кто-то из них остался среди нас? Все только легенды.
— Красивые легенды. Но неправдоподобные, — ответил Хью.
Он хотел добавить, что в принципе не верит в сказки, но решил, что подобное странно прозвучит из уст человека, которому только что отрезали тень.
Хью покосился на свое отражение в широком зеркале в резной раме. Синие холодные глаза сверкнули оттуда так ярко, что он вздрогнул: это я? Я такой? На самом деле такой?
В руке у него оказался бокал из синего стекла, наполненный чем-то алым. Он вспомнил, что где-то в кармане куртки до сих пор лежит чашечка, подаренная Джимом-Стеклодувом, и тотчас же забыл об этом.
— Что это? — Он поднес бокал к губам и попробовал напиток.
— Вино, — ответил Таласс. — Обычное вино, к тому же довольно слабое, тебе точно можно.
— Вкусное. — Кивнул Хью и сделал большой глоток.
Приятное тепло разлилось по венам, протянулось до ступней, все еще скованных холодом в местах, где прикасался нож.
— Таласс, — набравшись смелости, начал он. — А … Что с ней будет?
— С ней? — Брови Таласса поползли вверх. — А! С ней. С вашей тенью? Пока она здесь!
Таласс поднял сосуд из стекла темного, гранатового оттенка, плотно закупоренный деревянной пробкой. За прозрачными стенками сосуда клубилась тьма.
Хью взял сосуд за донышко и завороженно посмотрел на теневую воронку в глубине. Странно было осознавать, что это — его тень. Его собственная, надоевшая до чертиков тень, от которой так просто было избавиться навсегда. Всего-то и надо было оказаться в нужное время в нужном месте… С нужным человеком.
— Спасибо вам, Таласс, — искренне выдохнул он.
— Хочешь сохранить ее?
— Нет… Возможно, потом, но пока не хочу даже прикасаться к ней. — Хью отдернул от сосуда руки, точно подтверждая свои слова. — Пусть пока у вас побудет.
— Хорошо, у меня так у меня. — Таласс небрежно отбросил тень к своим вещам, сложенным на краю дивана. — Как ты чувствуешь себя?
— Как будто стал другим человеком, — усмехнулся Хью. — Банально?
— Нет, отнюдь. — Взгляд Таласс был серьезным и заботливым, как будто самочувствие Хью оставалось тем единственным вопросом в мире, который только имел значение.
Возможно, что так оно и было — для Таласса.
— Я рад, что это так, мастер Хью.
— Нам, наверное, надо скоро возвращаться? Я же не предупредил девчонок, они волнуются, наверное….
— И что? — спросил Таласс, и Хью задумался: а в самом деле, что?
Что ему до девчонок и их дурацких игр, когда теперь у него появился шанс стать частью Марблита?