— Так и должно быть. Погоди, я расскажу все по порядку. Для тебя тоже многое станет весьма неприятным открытием.
Дроссельфлауэр приехал в Марблит на трехчасовом поезде.
Тогда еще никто и предположить не мог, что этот поезд станет величайшим союзником в их сложной магии, для которой им суждено было встретиться.
— Именно так — магии, — повторил Роуз. — Ничем иным то, что мы натворили, нельзя было объяснить. Дроссель умело манипулировал терминами из математики и укладывал волшебство в формулы и задачи, но на деле все было максимально просто: он приехал в место, пропитанное волшебством, и понял, как обернуть его на свою пользу. А я… Последовал за ним. Поверьте, он невыносим — ему бывает совершенно невозможно отказать.
Судьбоносная встреча произошла в кафе у Брукс, где Роуз любил подолгу сидеть с чашкой кофе и безостановочно рисовать, пытаясь добиться идеала, о котором имел весьма слабое представление — лишь уверенность, что того, чем он владеет сейчас, недостаточно.
Дроссельфлауэр же бродил по городу и забрел в симпатичное кафе, решил почитать книжку, увидел художника за работой… К вечеру они уже были друзьями. Роуз не мог сопротивляться энергии, с которой Дроссельфлауэр ворвался в его жизнь, прорвав глухую завесу замкнутости и нелюдимости, которой тот сам себя окружил.
В тот день Роуз рисовал город. Волшебный город, который с детства видел во сне, и который, казалось, рождался на этой самой земле. Изначально разговор о том, чтобы превратить город в сказку казался Роузу просто шуткой — и только спустя некоторое время он понял, что Дроссельфлауэр был настроен серьезно.
— Он целыми днями изучал город, построенный беглыми волшебниками, — как он уверял, и мастер Гануш, и люди, бежавшие следом за ним, все были магами, прекрасно разбирающимися в устройстве волшебства. Он, как безумный, искал ключи к разгадке тайны мастера Гануша, не веря, что тот не сохранил что-то особенное для потомков, а я зарисовывал все, на что падал его заинтересованный взгляд. И, наконец, мы нашли кое-что… В старой антикварной лавке, хозяин которой собирал все, что касалось магической истории города. Соседи считали его слегка ненормальным, Дроссель — гением, а я вскоре понял, что жил как слепец, в одном городе с ним, но этой встречи могло не состояться, потому что я сам отрезал себя от мира.
— Таласс, — прошептала Гвендолин.
Роуз кивнул.
— Да, Таласс. В то время он так же жил уединенно, среди всех этих предметов старины и волшебства. Некоторые он собирал по всему городу, другие — привозил из многочисленных поездок по всей Европе. И планировал жить так до скончания времен, если бы Дроссельфлауэр не вцепился в него, как крайне заинтересованный клещ. Первые опыты происходили в подвале дома Таласса. Там мы втроем проводили целые дни, мечтали, фантазировали, строили планы о том, как преобразим город и создадим настоящее волшебное королевство. Таласс знал историю каждого артефакта в его коллекции, и это было так… увлекательно.
Поначалу Роуз не воспринимал все это всерьез — и увлеченность Дроссельфлауэра даже пугала его. Но Таласс, кажется, увлекся не на шутку, а Роуз хотел любой ценой остаться рядом с ними. Поэтому он нашел себе лучшее применение — принялся зарисовывать их идеи и мечты.
Зачем Дроссельфлауэр приехал в город? К тому моменту он вряд ли помнил об этом сам. Обратного поезда не было, да он и не стремился уехать. Утверждал, что дома никто его не ждет, и что он не может. Он мог часами бродить вдоль стеллажей с сокровищами Таласса, то рассматривая деревянную куклу в синем платье и с синими губами, то переставляя на полках оловянных солдатиков, то перебирая струны скрипки. На скрипке он играл прекрасно — и ту, что сделал мастер Гануш, Таласс подарил ему без всякого сожаления.
Так оно и было поделено лишь между ними тремя — сокровища Таласса, музыка Дроссельфлауэра и рисунки Роуза.
И часы мастера Гануша, безмолвные и тихие — в поисках ключика к ним они проводили дни и ночи, пытаясь разобраться в сложных записях, найденных Талассом — немногих сохранившихся от учеников и последователей великого мудреца.
— А потом… — Роуз выдохнул и помолчал, прежде чем продолжить. — Потом мы запустили механизм.
— Что такое сад спящих скульптур?!
Меган определенно уже слышала раньше это название.
Какая-то местная достопримечательность?
— Значит, не были, — улыбнулся Дроссельфлауэр. — Это вы зря. Такое прекрасное место, спокойное и тихое. Правда, без сопровождающих туда не попасть. Мы его немного охраняем. Жаль, жаль… Знай я раньше, обязательно сопроводил бы вас туда. Но теперь, милая Меган, я уже не могу вас отпустить. Утешаюсь тем, что в скором времени вы, так или иначе, окажетесь там.
Меган похолодела.
— Что вы имеете в виду?
— Только то, что сказал.
Дроссельфлауэр подошел к Меган и присел на одно колено.
— Вы же понимаете, что всех, кого привозит поезд, мы не можем поселить в столь маленьком городке? — спросил он, заглядывая в глаза Меган.
— Почему бы тогда не отправить их обратно?!
— Это от меня не зависит, — вздохнул Дроссельфлауэр. — Иных гостей и хочется прогнать поскорее, да поезд ходит только в одном направлении и только тогда, когда ему вздумается. Я, между прочим, первый от этого пострадал — за мной поезд так и не приехал. Зато смотрите, как прекрасно все обернулось!
— Вам кажется, что это… прекрасно? — Меган смотрела на него с таким отвращением, словно господин мэр только что на ее глазах превратился в жабу.
Или, по крайней мере, эту жабу лизнул.
— А вам — нет?
Меган промолчала.
Дроссельфлауэр расплылся в улыбке:
— Ну что вы, Меган, прекратите так серьезно все воспринимать! Так вот… Сад Спящих Скульптур уникальное в своем роде место! Пока я ломал голову, как решить проблему с гостями, город справился сам — без меня. В один солнечный день мы проснулись и обнаружили, что наши гости, которые так старательно работали на благо Марблита, исчезли, а в центре появилось новое произведение искусства. Уж не знаю, было ли оно чьей-то последней мечтой, или это город таким образом отблагодарил за преображения, но все наши гости уснули и стали подобны мрамору. Множество статуй в изысканном саду… Что могло быть лучшим подарком?
Меган бросило в дрожь. Смысл слов Дроссельфлауэра не сразу дошел до нее.
— То есть там… Люди? Живые люди?
— Не знаю, насколько они сейчас живые, но предпочитаю думать, что они просто спят. И видят сны, подпитывающие город. Он, знаете ли, ненасытен, сколько не отдавай, а ему все мало. Не иначе, земля такая. Так что вечные сны служат неплохим способом подогревать жизнь в Марблите, а новые гости приносят свежий ветер перемен. Подумать только, сколько чудес появится здесь после вас…
— После того, как я тоже стану статуей? — Меган забилась в своих кандалах.
Дроссельфлауэр наклонился и погладил ее по щеке. Меган замутило от его прикосновения.
— Милая моя, вы будете самой прекрасной статуей в саду. Я буду каждый день приносить вам цветы.
А потом он запустил механизм.
У Меган шумело в ушах, и все вокруг виделось ей как будто в замедленной съемке.
Вот изящная рука господина Мэра накрывает рычаг, тянет его вниз, с усилием, точно старинный механизм не хочет поддаваться, крутятся шестеренки, и сколько их, не сосчитать, может быть, сотни, тысячи, как звезд на небе…
А потом куда-то пропадает Дроссельфлауэр, и часы с распевшимся петушком…
Меган закрыла глаза, а когда открыла, то оказалась там, где всем сердцем мечтала быть. Дома.
Она стояла посреди Зеленой гостиной, сквозь высокие окна лился солнечный свет, и все вокруг было таким, каким осталось в ее памяти — а ведь она так давно не была здесь…
— Мама? Пап? — крикнула она, и голос ее гулко отозвался от стен.
В Зеленой гостиной было много места и мало мебели — родители ценили простор старого дома и ничем не желали захламлять его.
Два небольших дивана, обитых мягким бархатом, обеденный стол с четырьмя стульями, пианино и буфет — вот и все, что они выбрали для этой комнаты. В ярких хрусталиках большой разлапистой люстры играли солнечные зайчики.
— Мам?.. — снова позвала она.
И снова — тишина. Нет ответа.
Меган толкнула дверь, ведущую в зимний сад, где густые вечнозеленые ели дремали под снежными шапками.
Как давно она бродила здесь в последний раз, искала вдохновение для фотографий и укрытие — для расстроенной одинокой души.
Как не хватало ей этой гостиной, этого сада и всего родительского дома в университете. Сейчас она сомневалась, правильным ли вообще было решением уехать. Мир можно посмотреть и на каникулах…
Впрочем, прошлое такая интересная вещь — отменить его нельзя, зато преследовать оно тебя намеревается вечно. И корить за неправильный выбор, мучить сомнениями — а что было бы, если?..
Меган улыбнулась.
Все тревоги ушли, ведь она — дома…
Она обернулась, глядя на темную громаду дома, такого мрачного снаружи и светлого изнутри. Здесь она росла, здесь впервые увидела фотоальбомы, которые вскружили ей голову, здесь, изучая полотна великих мастеров прошлого, она решила стать художником. Или фотографом. Или хотя бы фотокорреспондентом, быть всегда в гуще событий, писать про интересные события и делать уникальные снимки. Только вместо гущи событий была маленькая комнатка под крышей, заставленная книгами, а вместо уникальных снимков — фотографии на конкурсе в местной газете.
Может, ей и не стоило об этом мечтать.
У нее никогда не будет того будущего, которое она себе выдумала. Как бы она ни старалась, как бы ни помогали ей родители, у нее не получится быть первой.
Или единственной.
Или просто чертовски талантливой, способной видеть мир не как враждебного зверя, а как последовательность черт, штрихов и пятен.
Быть художником — значит обладать даром переделывать мир под себя.
А она…
Она могла только сломаться, как хрупкая ветка под шапкой снега, под грузом несбывшихся ожиданий и надежд.