пасен: этот мерзостный ядовитый газовый конгломерат умертвил множество людей, животных и растений, даже привычных к нему, успевших приспособиться.
Человечество само творило и переживало наяву кошмар превращения родной планеты в чужую. Самодовольные урбанисты говорили, что так и должно быть, что во имя светлых целей прогресса потомкам суждено проблаженствовать век свой в скафандрах. Слышались в ответ призывы разрушить города, вернуться к природе, загнать все человечество в деревню. Такие лозунги иногда находили чудовищное воплощение. Но ничто не могло помешать бетонным коростам городов разрастаться и дальше, губя воду, воздух и почву, необходимую для самого простого пропитания. Романтик сильно заблуждается, предполагая, что люди желанного века обитали в тех городах, которые целы еще и нынче, а не в тех бетонных пещерах, чьи останки не смогло облагородить время, они отвратительны и теперь – итог долгой драмы, в которой красота отступала перед полезностью, а полезность сдалась дешевизне, потому они оказались столь непрочны…
Приближение катастрофы делалось все ощутимее. Продымленная атмосфера избыточно согревалась, возросла температура в приполярных областях, массы льда уменьшались. Пока академики спорили, на сколько именно метров поднимется в будущем уровень мирового океана, он поднимался в настоящем, неощутимо – на сантиметры, меняя климат и геотектонику. Земная кора содрогалась все чаще и сокрушительней, оживали вулканы, следственно, становилось еще жарче. Удивлялись климатическим загадкам, строили гипотезы, тем временем губительный цикл сокращался, землетрясения и наводнения невиданной силы напомнили и самому тупому из жителей Земли о том, что имеется существо, безусловно, заслуживающее пощады:
Это он сам. Пропасть, раскрывшаяся под ногами, заставила его остановиться… Но не попятиться! Достойно и мужественно встречали целые народы свои прежние беды, с достоинством и мужеством встретило человечество всеобщую беду. Наступило подлинно Героическое время, но о нем, исполненном труда, аскетизма и подвшов разума, почему-то никто не тоскует, хотя оно, безусловно, должно восхищать нас, потомков, больше, чем век апофеоза человеческой глупости и жестокости.
Мы, однако, увлеклись: ко дню, с которого начинается наше повествование, экологические вопросы далеко еще не вытеснили политических, они только все громче о себе заявляли, и людям становилось все труднее прикидываться глухими. Начинал изменяться облик городов: крыши зданий были соединены легкими мостиками, избавившими пешехода от бесчисленных опасностей улицы, от ее отравленного воздуха…
Поднявшись наверх, странник увидал унылейшее зрелище – целое море крыш, плоских крыш, залитых, для водонепроницаемости, посеревшим битумом, утыканных вразнобой антеннами телеприемников, и подумал, – имеется запись в толстой тетради! – что покуда ученые архитекторы фантазируют о городах будущего, простой строитель мог бы сделать куда привлекательнее обыкновенный город настоящего. Отчего, спрашивается, должна пропадать понапрасну площадь крыши? Отчего не поместить на ней солярий, небольшой кустарниковый сквер, а то, глядишь, и настоящий парк, отчего не устроить площадку для детских игр, с каруселью, с фонтаном? Все это нагоняющее тоску пространство могло бы зашуметь зеленью, затем наступила бы очередь стен: вьющиеся растения скроют постыдные уродства бетонных чудовищ. Город станет не только потреблять и отравлять, но и производить кислород, возместит природе часть отвоеванного и украденного, а мог бы это вернуть даже с лихвою! Зачем упрятывать под землю водопроводные, отопительные, канализационные трубы? Вынести их на поверхность, защитить от морозов, возведя над ними теплицы и оранжереи, – до последней калории израсходуется пропадающее понапрасну тепло… Отходы незамедлительно перерабатывать в удобрения и пускать тут же в дело вместо того, чтобы ими грязнить убитые давно уже реки. Человек должен убедиться, что может возвращать природе больше, чем от нее получает!
Не забудем, что герой наш был провинциал, в детстве деревенский житель: тема эта занимала его весьма.
Город!.. Город, разумеется, необходим, но обязан ли он непременно быть мерзок? Деревенский простор, независимость, уединенность – это в тесноте города, конечно же, только пустые мечтания, однако…
Мы знаем, что мечтания не остались без последствий.
Как мало нам этих страниц, как неряшливы и отрывисты его записи!
Он шел и улыбался…
– Удивляюсь? господин Эстеффан, чем не нравится вам наш мэр, – сказал Доремю но дороге из ратуши.
– Он жулик, – отвечал аптекарь, – а… – спохватившись, он порешил сохранить мнение о секретарше в глубине язвы своего сердца, так как этот Доремю был вряд ли способен верно понять его.
– Конечно, жулик, – согласился Доремю не задумываясь. – Но какой жулик! – это было сказано с уважением к чужому мастерству, – Я не особенно проницателен, а мигом это понял, как только он вошел тогда в калитку, помните?
– Еще бы! И сразу начал прибирать к рукам что плохо лежит!
– То, что никому не принадлежало, – попытался г-н Доремю внести поправку.
– Ну, положим, кое-что принадлежало господину Ауселю.
– Это совсем другой случай!.. Он только всех опередил, мы и сами могли, бы…
– Нас с вами, господин Доремю, могли бы остановить соображения морального свойства! А гостиница? Казначей намекает, городу не миновать банкротства.
– Эти двое приезжих… Конечно, это еще не называется наплывом туристов…
– Сколько он им, по-вашему, заплатил?
– Как?! – г-н Доремю даже остановился в изумлении. – Вы думаете, господин мэр их попросту нанял?
– И расходы, как всегда, оплатит город. Туристов же нет и не будет.
– Господин Эстеффан, я вас не узнаю! Вам самому эта идея очень нравилась, вы даже составили путеводитель!..
– Я не голосовал за строительство гостиницы!
– Извините, вы предубеждены!
– Я предубежден? А весь этот сброд на муниципальных должностях?
– Да, возмутительно! – подхватил тут и сам г-н Доремю. – Господину Коглю следовало бы вмешаться!
– Господин Когль – всего только нотариус.
– И все же… Он так изменился, господин Эстеффан, мне Сегодня даже страшно стало, – пожаловался г-н Доремю. – И между нами: невыносимый буквоед! Зачем, спрашивается, было подряд записывать то, что мы тогда наговорили.., спьяну!..
Г-н Эстеффан тоже слегка покраснел. Вычеркнул ли булочник ту фразу? Не имеет, конечно, значения… Но не напрасно ли он сам воздержался высказать г-ну Коглю свои пожелания насчет.., гм, женитьбы? Неужели могущественный клиент ноодортского нотариуса и впрямь стал бы заботиться?.. И даже, чем черт не шутит, развеять проклятое невезенье?.. Но это было бы вписано в эти несчастные бумаги, могло бы попасться кому-нибудь на глаза…
– Что ни говори, господин Когль исполнил все остальные пожеланья! – неожиданно для себя сказал он вслух – и торопливо перескочил на прежнее. – Город, поднятый чуть ни из руин, островок спокойствия в море страстей – все, что мэр ставит в заслугу себе…
– И правильно, и правильно! Вспомните, что делалось по всей округе! Это сумасшествие с крестовым походом и прочее! А у нас? Пустячки, хулиганские выходки!..
– Полкилометра бинта и трехлитровая бутыль йода, за которую никто не уплатил, – с горечью вставил г-н Эстеффан. – И вы забываете про Дамло!
– Да, при Дамло не очень разгуляешься, – признал г-н Доремю, – он, конечно, может усмирить, но, примирить, господин Эстеффан, примирить…
– ..удается только кому-то третьему – ни мэру и ни Дамло это не по зубам, хотя действует он, наверное, через них не знаю, каким способом, и помимо – тоже не знаю как.
– Ах, вы намекаете…
– Да, я намекаю. Вот посмотрите, например, на Биллендона. Его ведь преследовали…
– Этого Биллендона тоже голой рукой не ухватишь. Я могу вам порассказать…
– Нет, вы знаете, кто его враг? Приятель из префектуры шепнул на ушко, – тут г-н Эстеффан и сам перешел на шепот, – это был сам Тургот!
– Тургот? – повторил г-н Доремю, бледнея и принявшись озираться. – Господи, почему же его не изловят! – возопил он вполголоса. – Не понимаю тогда, почему Биллендон еще жив до сих пор! Кажется, такого еще не бывало!
– Вот именно, – с демонической усмешкой подтвердил г-н Эстеффан. – Такое возможно, если кто-нибудь имеет власть и над самим Тургогом. Кому-нибудь, наверное, даже не очень трудно какими-то своими средствами навести в городе порядок, если ему желательно…
– Кто же он, этот наш Некто? – воскликнул трепеща г-н Доремю.
– Попробуйте спросить у господина Ауселя, – посоветовал г-н Эстеффан – опять с демонической миной.
Доремю от неожиданности приостановился.
– Неужели?.. Я не знаю, могу ли… Трудно верится!
Господин Аусель не приносит нам чести… С некоторых пор!..
– Именно потому он теперь иногда пробалтывается. Но не до конца.
– Нет, я не осмелюсь, хотя мне крайне любопытно его мнение… – г-н Доремю вдруг замялся. Г-н Эстеффан, напротив, вскинул ушки.
– О чем?
– О разных предметах, – отвечал г-н Доремю уклончиво. – Господин Эстеффан, возможно ли с научной точки зрения, чтобы наш Некто оказался невидимкой? – ему было довольно трудно это произнести.
– Что за фантазии! – возмущенно воскликнул г-н Эстеффан. Г-н Доремю разобиделся.
– Это не фантазии, – отвечал он запальчиво, – это секрет!
Г-н Эстеффан был заинтригован до крайности: Доремю ухитрился что-то выведать – или выдумать! У Доремю секреты – ну и ну!.. Конечно, какая-нибудь чепуха, но ведь мучается, потеет, не желает сказать – небывалое дело!
– Ну и держите при себе свои секреты, – проговорил он как можно равнодушнее.
– Господин Эстеффан, извините, но я.., обещал никому не рассказывать, вам в особенности!
– Госпожа булочница? – догадался г-н Эстеффан.
– Ну да… Это она, – нехотя признал г-н Доремю. – Вы же знаете, нам с ней теперь приходится беседовать, поскольку я выступаю в роли вашего…