Подъехав к перекрестку, Пол нажал на педаль тормоза, дожидаясь пока офицер полиции не разрешит ехать дальше. Наконец тот взмахнул рукой, показывая, что можно проезжать.
– Энджел, это в самом деле имеет какое-то значение?
– Да, – настойчиво произнесла я. – Имеет. Потому что все это очень странно. – Меня передернуло, хотя в машине было тепло и даже душно. – Я не люблю тайны. Как Силья могла вот так запросто бросить дочь? Не понимаю. И хочу знать, что случилось.
– Полагаю, у тебя нет выбора, – вздохнул Пол. – Полиции прекрасно известно об исчезновении Сильи. Они проверили все вокзалы и аэропорты, и если бы кто-то увидел женщину, похожую на нее, наверняка уже знали бы об этом. Но ясно же, что Силья не хотела, чтобы ее нашли, поэтому не оставила никаких следов. Что же касается Руби, она откроется, когда будет готова. Но этот момент еще не настал. – Пол подъехал к воротам кладбища. – Я думаю, единственное, что имеет смысл для всех нас, включая Руби, это как можно скорее вернуться в Висконсин. Как только мы покинем это место, моя племянница, возможно, захочет поговорить.
Я выдохнула с облегчением, ведь именно этого и хотела – вернуться домой. Я не могла поверить, что желаемое так легко заполучить.
Руби тоже необходимо уехать из Стоункилла. Генри мертв, Силья исчезла и, возможно, никогда не вернется. Суровая реальность повергла девочку в шок. Ей просто необходимо оказаться там, где можно было бы спокойно погоревать об отце и смириться с бегством матери.
Мы заберем ее с собой, и я о ней позабочусь. Очевидно, что у девочки нет подруг, а поддержку на похоронах ей оказала лишь мисс Уэллс да этот странный доктор Шепард.
Да, для всех нас будет лучше, если мы уедем из Стоункилла.
Генри похоронили на большом католическом кладбище, располагавшемся неподалеку от шоссе. Повсюду виднелись надгробия и искусно выполненные изваяния святых и ангелов-хранителей.
Вытирая слезы и постоянно сморкаясь, Пол еле слышным голосом пожелал брату удачи на пути в иной мир, и гроб опустили в могилу. Я не знала, что и думать. Пол был воспитан в католической вере, как и я, иначе мы не смогли бы повенчаться в церкви Святой Марии, но в глубине души была уверена, что он не верит в Бога.
«Я ничего не имею против церковных ритуалов, – объяснил он мне, когда мы только начали планировать свадебную церемонию. – Причастия, преклонение колен, исповеди… все это способствует очищению, но кое во что я больше не верю. Например, в существование ада и рая, в непререкаемую власть священников… только никому об этом не рассказывай, иначе нам укажут на дверь прежде, чем мы успеем произнести клятвы».
Я не могла представить ничего хуже того, чтобы вечно жить в окружении демонов и адского пламени. Впрочем, я никогда не допускала даже мимолетной мысли о самоубийстве. Те, кто решился на такой грех, должно быть, испытывали такие муки при жизни, что ад им казался не самым худшим исходом. При мысли об этом я разрыдалась – впервые с того самого момента, как узнала о смерти Генри.
Мисс Уэллс подошла ко мне и коснулась руки. Я знала, что учительница хотела всего лишь утешить, однако ее жест показался мне таким же неприятным, как неожиданное прикосновение незнакомца в переполненном автобусе. Неужели все дело в цвете ее кожи? Я хотела думать о себе лучше и надеялась, что почувствовала бы то же самое, будь мисс Уэллс белой.
В любом случае, отстранившись, я поступила бы невежливо, а потому просто стояла и ждала, когда мисс Уэллс уберет руку.
Служащие кладбища начали засыпать гроб Генри землей. Те немногие, кто решил приехать на кладбище, пожав Полу руку, заспешили к своим машинам. Мистер Вагнер уехал вместе с водителем катафалка. Вскоре у могилы Генри не осталось никого, кроме мисс Уэллс, нас да нескольких державшихся на расстоянии репортеров.
– Мне нужно возвращаться в школу, – сказала мисс Уэллс, когда мы направились к машинам. – Руби, позвони мне, ладно?
Кивнув, Руби обняла учительницу и шепотом произнесла:
– Спасибо, что приехали.
Учительница кивнула нам с Полом.
– Приятно было с вами познакомиться мистер Гласс, миссис Гласс. Еще раз примите мои соболезнования.
Она уже развернулась, чтобы уйти, когда я поймала ее за рукав пальто.
– Мисс Уэллс, не придете ли вы сегодня к нам на ужин?
Ошеломленная собственной импульсивностью, я прикрыла рот рукой. Приглашение сорвалось с языка прежде, чем я успела как следует подумать. Но я сочла, что с моей стороны будет уместно проявить вежливость. Ведь именно так поступают соседи. Мне хотелось хоть как-то отплатить этой женщине за ее доброе отношение к Руби.
Очевидно, мои слова застали мисс Уэллс врасплох.
– Благодарю вас за столь любезное приглашение, но, боюсь, мне будет неуютно ехать назад одной, особенно в том районе, где живет семья Руби.
Я была немного сбита с толку, но потом поняла, что хотела сказать мисс Уэллс.
– Мистер Гласс мог бы заехать за вами, а потом отвезти домой, – предложила я и повернулась к Полу. – Ты же сделаешь это, верно?
Брови мужа сошлись на переносице, а губы сжались в узкую полоску. Пол явно предпочел бы, чтобы я предварительно посоветовалась с ним.
Однако через мгновение он произнес.
– Да, могу.
– В таком случае решено, – улыбнулась я учительнице. – Мистер Гласс заедет за вами в семь.
Глава 26Силья
1947–1948 годы
Силья впервые увидела Стоункилл из окна автомобиля риелтора. Вместе они объезжали городки Уэстчестера – Оссининг, Кротон, Пикскилл. Стоункилл был гораздо меньше других, но в остальном мало чем отличался – такой же торговый район со старыми постройками в викторианском стиле и в стиле Тюдоров, окруженный более современными сооружениями, возводимыми на окраине. При мысли о пригороде Силья всегда представляла такие новые дома, фотографии которых публиковались в «Санди таймс» в разделе «Недвижимость».
Убеждая Генри, что купить новый дом будет патриотично, она говорила:
– Ведь все эти строители – ветераны. Покупка построенного ими дома – прекрасный способ оказать им поддержку. – И немного поколебавшись, почти неслышно добавляла: – Ты тоже мог бы стать одним из этих строителей.
Но нет. Генри на все отвечал отказом: и на предложение овладеть профессией строителя, и на предложение купить новый дом, хотя так же, как и Силья, рвался уехать из Бруклина, из общины Алку. Это место так и не стало ему родным. Генри повторял, что финские традиции и социалистические настроения заставляют его чувствовать себя не в своей тарелке.
– Я точно рыба, выброшенная на берег, – жаловался он. – Я не чувствую себя здесь, как дома.
Только в отличие от жены Генри хотел купить старый дом. Именно об этом он и сказал агенту по недвижимости, когда они объезжали пригород.
– У меня есть то, что вам нужно, – ответил риелтор.
Прибыв на место, Силья вышла из автомобиля и с ужасом огляделась. Построенный в конце девятнадцатого века, дом в викторианском стиле был обит деревянными панелями кремового цвета и украшен потемневшими от времени ветхими резными наличниками. По обе стороны от входной двери располагались скучные высокие окна.
Взглянув на видавший виды фасад, Генри воскликнул:
– Пожалуй, я смогу сделать из этого что-то сто́ящее!
Впервые с момента возвращения мужа из Европы Силья увидела в его глазах проблеск надежды. Что ж, он не станет строить дома для других, зато сосредоточится на своем собственном и начнет делать хоть что-нибудь.
Войдя внутрь, Генри восторгался каждым уголком, каждой трещиной, каждой оригинальной деталью, которая, по его словам, требовала лишь свежей краски и мелкого ремонта, чтобы выглядеть как новая. Так что к тому времени, как они закончили осмотр, Силья поняла, что эта развалюха станет их домом.
Упаковав вещи и попрощавшись с Алку, семья Гласс отправилась устраивать новую жизнь в Стоункилле.
Силья выучила наизусть расписание поездов и точно рассчитала, сколько времени ей понадобится на дорогу, чтобы оказаться в офисе за своим столом точно в 8:52. Этот неблизкий путь ей предстояло проделывать каждый день с понедельника по пятницу.
Возвращаясь вечером с работы, Силья садилась в вагон для курящих и, погруженная в свои мысли, курила одну сигарету за другой. Часто поезда были переполнены, но мужчины – а большинство пассажиров составляли именно мужчины – проявляли заботу и уступали Силье место.
Прибыв на станцию Стоункилла, она наблюдала, как пассажиры – море мужчин в безупречных серых, черных и коричневых костюмах – садились в свои автомобили и отправлялись по домам. Многие из них, как и Глассы, переехали в Стоункилл после войны, чтобы начать жизнь с чистого листа. Семейные пары имели по два автомобиля: на одном передвигался муж, на другом жена-домохозяйка ездила по магазинам. Летом семьи отправлялись отдыхать на местное озеро или на побережье Нью-Джерси, устраивали званые обеды и вечеринки на заднем дворе с барбекю и играми.
Такими современными жителями пригорода должны были стать и Глассы. Силья всегда мечтала об этом.
Поезд уходил дальше на север, и звук его гудка таял вдали. Стоя на тротуаре, Силья наблюдала, как разъезжаются в разные стороны «шевроле», «доджи» и «бьюики», подмигивая ей алыми стоп-сигналами, а потом в одиночестве отправлялась вверх по дороге, ведущей от Стейшн-стрит до Лоуренс-авеню, и вскоре оказывалась дома.
Район Лоуренс-авеню разительно отличалась от новых кварталов на самой окраине Стоункилла, словно это были два совершенно обособленных мира, хотя их разделяло всего несколько миль извилистых, проложенных в гуще леса дорог. Соседи Глассов обитали в этих местах на протяжении многих десятилетий. Некоторые из них ни разу не были в Нью-Йорке, расположенном всего в пятидесяти милях отсюда, и это несказанно поразило Силью. Большинство семей были выходцами из Италии и Ирландии и жили небогато. По пятницам во время Великого поста из их домов, давно не знавших ремонта, доносились запахи жареной рыбы. В день зарплаты мужчины, изрядно подвыпившие, спотыкаясь, бродили по улице и распевали песни, а их жены, высунувшись из окон, требовали немедленно замолчать и идти домой.