Некоторое время они сидели в тишине и курили.
– Не хочешь прокатиться? – наконец спросил дядя Пол, опуская стекло и выбрасывая окурок.
– А как же тетя Энджи? Она наверняка ужасно волнуется.
Дядя Пол улыбнулся, но улыбка получилась зловещей.
– Как мило, что ты подумала о ней. Но с Энджи все будет хорошо.
Руби пожала плечами.
– Хорошо. Тогда едем.
Глава 49Силья
1959–1960 годы
Правда открылась в октябре, через несколько недель после возвращения из Висконсина. Это было настолько логично, что Силья удивилась, как не догадалась обо всем раньше. Жена Пола была беременна и ожидала ребенка в марте. Неудивительно, что они так спешили сыграть свадьбу.
Генри сказал, что брат сообщил ему об этом еще в Висконсине. Когда же Силья поинтересовалась, почему Генри не поделился с ней, тот ответил:
– Пол сказал мне по секрету. Если бы хотел, чтобы ты об этом знала, рассказал бы нам обоим.
– Но ведь сейчас ты мне об этом говоришь. – Силья подошла к барной стойке и начала готовить себе напиток.
– Просто удивительно, что ты не догадалась об этом раньше, – ухмыльнулся муж. – Совершенно на тебя непохоже.
Силья знала, что лучше промолчать, но все же не удержалась.
– Генри, это ты хочешь сохранить наш брак, – напомнила она, добавляя в шейкер с мартини лед и вермут. – Разве супруги не должны делиться друг с другом такого рода информацией?
Силья взглянула на мужа, который в этот момент отбивал куски свинины. На плите медленно закипала кастрюля с зеленым горошком. В последнее время столь сытный обед был исключением из правил.
– Браки бывают разные. Поэтому давай надеяться, что Полу повезет больше, чем нам, ладно? – ответил Генри и принялся яростно бить по мясу, видимо, вознамерившись сделать куски тоньше бумажного листа.
Молча наблюдая за мужем, Силья встряхнула шейкер и налила коктейль в стакан.
– Не представляю, что может быть еще хуже, – пробормотала она, бросив в напиток оливку и облизнув с пальцев сок.
Но едва только Генри открыл рот, чтобы ответить, в гостиную вошла Руби.
Силья вышла во двор и в окно увидела, как Руби уселась за стойку и подалась вперед, чтобы поговорить с Генри. Тот заметно расслабился, отложил молоток и одарил дочь блаженной улыбкой.
В городе Силья проконсультировалась с юристом, может ли заставить мужа дать ей развод. О существовании Дэвида, естественно, не упоминалось.
Юрист по фамилии Барнс сказал, что развод возможен, если Генри даст свое согласие, но даже в этом случае существует вероятность, что он обдерет жену как липку.
– Вы с мистером Глассом будете ожесточенно сражаться за каждый доллар, но готов биться об заклад, что в конце концов он отсудит у вас и дом, и ребенка, – сказал Барнс. – Ваш случай весьма необычный. Ко мне редко приходят женщины вашего положения. Обычно женщина не может получить развод, если супруг против. Исключение составляют лишь случаи, когда имеет место супружеская измена.
– А как насчет жестокого обращения? Он говорил мне ужасные вещи и даже угрожал.
Барнс вскинул брови.
– Он поднимал на вас руку?
Силья вспомнила давний вечер в Алку, когда Генри слегка ее толкнул, но ведь это совсем ничего не значит, к тому же случилось очень давно, словно в другой жизни.
– Нет, – призналась она. – Однажды, в самом начале нашей семейной жизни, он толкнул меня в плечо.
– Вы задокументировали побои? Или же у вас остался шрам?
– Нет. Ничего такого.
Юрист пожал плечами.
– Такие случаи отнюдь не редки, мэм. Он когда-нибудь проявлял агрессию?
– Нет, – в третий раз ответила Силья. – Несколько раз он вел себя так… словно готов был осуществить физическое насилие, но потом брал себя в руки.
– Что ж, миссис Гласс, это непохоже на жестокое обращение. Но даже если таковое и случилось бы, в штате Нью-Йорк это не считается веской причиной для развода. Мне очень жаль, но вы не выиграете дело. Мой вам совет: постарайтесь взглянуть на сложившуюся ситуацию под другим углом. – Юрист аккуратно сложил бумаги на столе. – Попробуйте найти у своего супруга положительные качества. Они есть у каждого мужчины.
С приближением зимы Генри целыми днями возился в убежище: утеплял на тот случай, если придется воспользоваться им в холодное время года.
– Теперь, когда Пол женился, нам нужно подготовить место и для его жены и ребенка? – спросила Силья, наблюдая, как муж выставляет на столешницу банки с консервированным супом, чтобы отнести в убежище.
– Пол собирается построить свое собственное, – ответил Генри, одарив жену долгим испепеляющим взглядом. – Но если они будут гостить у нас, место найдется и для них.
Силья рассмеялась.
– И кого мы выгоним, чтобы освободить для них место?
Муж не ответил, но она и так знала, кого он вышвырнет в случае необходимости из их семьи, дома и нелепого убежища, как только придумает способ сделать это.
Она по-прежнему встречалась с Дэвидом почти каждое воскресенье. Зимой они ходили в кино, а в теплое время года гуляли в любимых парках Дэвида и на берегу реки. Они старались выкроить время для встреч и в течение недели после работы, чтобы поужинать в ресторане, а затем отправиться в отель.
Это напоминало Силье встречи с Генри, только теперь все было лучше. Гораздо лучше.
Дэвид был нежным и чувственным любовником, и часто после занятий любовью Силье хотелось остаться с ним на всю ночь. Хотя бы разок.
Нет, не разок, поправляла она себя. Навсегда. Каждую ночь до конца жизни. Еще ни разу в жизни – ни с Генри, ни с Дэвидом – она не спала в объятиях любимого всю ночь. Она даже не представляла, каково это – просыпаться в теплых объятиях, смотреть, как лучи рассвета проникают сквозь занавески, слушать, как птицы славят утро.
Встречаясь с Генри, Силья вела себя беззаботно, теперь же соблюдала осторожность: посетила доктора, купила по его рецепту диафрагму и регулярно ею пользовалась, – так что незапланированной беременности не должно было случиться, хотя с огромным удовольствием она родила бы Дэвиду ребенка и часто мечтала об этом.
Если бы только обстоятельства сложились иначе.
Дэвид жил в Уайт-Плейнсе, в просторной квартире, которую делил со своим престарелым отцом. Женился очень рано, но его жена умерла от пневмонии спустя два года. Детей завести они не успели.
– Смерть жены разбила мне сердце. Я считал ее своей единственной настоящей любовью и думал, что никогда больше не полюблю никого так же сильно. – Он заглянул Силье в глаза. – Но я ошибался.
Однажды, на заре их отношений, после ужина в одном из ресторанов Уайт-Плейнса, Дэвид предложил Силье заехать к нему, чтобы «просто показать свой дом». Произнося эти слова, он робко улыбнулся, и щеки Сильи окрасились румянцем.
– Ты же знаешь, что со мной живет отец, – запинаясь, сказал Дэвид. – Когда мы приедем, он будет спать, потому мы не должны шуметь. И оставаться долго мы не сможем. Но если ты хочешь взглянуть на квартиру…
Силья кивнула:
– Конечно. С удовольствием.
Ее восхитила опрятная уютная кухня, удобные гостиная и столовая, а также большие пейзажные картины на стенах. Дэвид пояснил, что его мать была художницей.
Разглядывая его кабинет, Силья блаженно улыбалась. Наполненная книгами, микроскопами и множеством цветов в горшках, эта комната была просто идеальной для такого человека, как ее возлюбленный. Именно таким она и представляла его рабочее место.
– Что это? – спросила Силья, коснувшись пальцами бело-зеленого растения с блестящими листьями в латунном горшке.
– Pteris argyraea. Также известен, как орляк обыкновенный. Он приятен глазу и неприхотлив. Я подарю тебе такой.
– Спасибо. Он очень красивый.
– Да, – прошептал Дэвид, разворачивая Силью лицом к себе. – Такой же красивый, как ты.
Силья расстаяла в объятиях любимого. Он назвал ее красивой. Не просто сексуальной или куколкой, как называл Генри в начале супружеской жизни, Дэвид заставлял Силью чувствовать себя той женщиной, какой она всегда хотела быть: красивой и желанной.
До их слуха донесся из глубины квартиры сухой кашель, и Дэвид, вздохнув, разжал объятия.
– Я взгляну, как он, а потом отвезу тебя на станцию.
Дэвид продал «плимут», на котором подвозил Силью и Руби домой в далеком 1949 году, и теперь водил мощный «меркурий-монтклер» 1956 года выпуска – темно-синий с прочной крышей. Чаще всего Дэвид оставлял автомобиль дома, а на работу – в одну из нью-йоркских лабораторий или в ботанический сад в Бронксе – отправлялся на поезде. В те же дни, когда он занимался полевыми исследованиями в сельской местности Уэстчестера, «меркурий» приходился очень кстати.
Будучи, как и Силья, единственным ребенком в семье, Дэвид вырос в районе Бруклин-Хайтс, неподалеку от ее собственного родового гнезда. Силье потребовалось несколько месяцев, чтобы понять, насколько он похож на живших с ней по соседству финских парней. Не внешностью, нет. Уверенностью, отношением к труду и вдумчивостью.
Дэвид был умным и бескорыстным, вел достойную, не отягощенную проблемами жизнь.
Как же Силья мечтала вышвырнуть Генри из дома! И готова была отдать за это что угодно!
Она часто грезила, как пригласит Дэвида жить в свой прекрасный дом. Они смогли бы сделать пристройку – размеры участка это позволяли, – и тогда в доме появилось бы место и для его отца. Они выбросили бы из гостевой комнаты дурацкий самодельный стол Генри, и Дэвид заполнил бы ее книжными полками. Силья представляла, как он усердно работает по вечерам, а потом присоединяется к ней, чтобы, уютно устроившись возле камина в гостиной, пропустить по бокалу мартини на ночь. Так они и сидели бы перед огнем, отражающимся в стеклянных стенах, а потом удалялись в спальню, в которой Силья спала в одиночестве на протяжении многих лет. Прежде чем погрузиться в сон, он шептал бы ей слова любви, и она отвечала бы взаимностью. А проснувшись поутру, смотрела бы на его лицо, на котором было написано, как он невероятно счастлив заполучить такую прекрасную женщину и жить с ней вместе до конца своих дней.