– Да? – удивился я. – Я вообще про трусы впервые слышу. Думал, «ключик» – это в переносном смысле…
– Да у нас всё в переносном, – сказал Князь. – Утро. Выходить скоро.
– Тебе сказали?
– Естественно. Давай шевелись. Пописать – и жрать. Может, через полчасика туман рассеется. А не рассеется, так пойдём.
Туман… Снаружи было теплее, чем вчера, но зато промозгло. И да, настоящий туман из Долины. Он кажется немного маслянистым. И ещё он чем-то пахнет, а чем – не понять. Покойник Руг говорил, что сукровицей. А мне так кажется, что прелым чем-то и горелым. А кто-то говорил, что пахнет тем, кого какая судьба ждёт. Руга зарезали. Меня, надо понимать, сожгут…
На площади было совсем мало машин. Куда их отправили? Зачем?
Мы с Князем молча закинулись завтраком – каша с мясом и горячий крестьянский кисель, приправленный сгущёнкой – и пошли на площадку для сборов. Четверо солдатиков и капрал нас ждали. Все они были незнакомые мне. Я посмотрел на Князя. Он понял мой взгляд и помотал головой.
Странно.
Капрал выступил вперёд и доложился. Фамилия его была Ошш. На вид ему было лет сорок, и похож он был не на капрала, а на разжалованного гвардейского старшего майора…
– Ходили в Долину? – спросил я.
– Никак нет.
Определённо что-то происходит, сказала мне на ухо моя птичка-кигикалка. Я кивнул…
Рыба
Сговорились на двух сутках. Двое суток я ещё полечу Дину, а потом метнусь обратно в лагерь – выручать Чака. Что он там вообще делает, собачий сын?…
Тоже, наверное, прибежал спасать Дину. Что же ещё?
Вечно вот так…
Похоже, что перитонит мы задавили, из дренажей ничего не шло, и беспокоил меня только шов, рубец – воспаление не спадало, местами ткани размягчались, но абсцедирования пока не наступало… а значит образование флегмоны всё ещё было вполне реальным, а если будет флегмона, то без меня ребятишкам придётся очень трудно…
В общем, я разрывалась пополам.
Шило смотался к лагерю и понаблюдал за происходящим в бинокль. Он действительно увидел дядьку, похожего на Чака, только сильно постаревшего (что не удивительно); дядька несомненно был на свободе и что-то втирал выстроившимся солдатикам.
Но, как мы все знаем, свободу потерять легче, чем невинность.
Я заставила себя считать, что сейчас самое главное – готовый нарвать рубец. Всё прочее подождёт.
Правда же, бабушка?…
Дину много спал, но теперь это был почти здоровый сон. Да, его бросало в пот, да, он метался и бормотал, но всё-таки он просто спал. Если что, его можно было разбудить в любой момент.
– Отдохните, – сказала мне Эрта. – Мы подежурим.
От девчонок остались кожа да кости. И ещё глазищи.
– Нет ли у вас здесь вина? – спросила я. – Красного?
Они переглянулись. Потом Зее сказала:
– Вы только никому не говорите…
– Могила, – поклялась я.
Она ушла и через пять минут вернулась со свёртком. Я сняла бумагу. Обнаружились две совершенно чёрные бутылки непривычной формы и с осургученными горлышками. Этикеток не было, на сургуче выдавлены были вычурные пандейские буквы.
– Откуда это? – не поверила я своим глазам.
– Да… так… – Зее вдруг запунцовела.
– А ты расскажи, – сказала ей Эрта.
Я отковыряла сургуч. Штопора не было. Я взяла с полки затупившийся скальпель, который использовала для технических нужд, и зажим – и, действуя этими нехитрыми инструментами, провернула и вытащила пробку. Закружился сногсшибательный аромат.
– Давайте кружки, девочки.
– Нам… нам нельзя!
– Вам по чуть-чуть. Даже не заметите – а сил прибавится.
Я капнула им на донышко, себе на три четверти.
– Здоровье его величества.
И мы очень серьёзно, стоя, отсалютовали кружками и сделали по глотку.
Вино было сладким, как ликёр. И крепким. И немыслимо вкусным.
Чем-то похожим угощал меня покойный Мемо в период стремительного ухаживания… Впрочем, нет. То было попроще.
Совершенно незаметно оказалось, что мы с Зее сидим обнявшись и льём слёзы, а Эрта испуганно на нас смотрит и время от времени убегает – наверное, посмотреть, как там больной…
История вина была такой: вскоре после разгрома императорской армии и отхода отряда Лимона сюда, в Долину, появился Гор, вольный старатель и контрабандист. Он-то и привёл изнемогающий отряд в это странное место, которое называл Воронкой. Здесь было тепло, здесь стояли дома и были благоустроены удобные сухие пещеры, здесь имелась еда, вода, топливо. Отсюда куда-то вели тайные ходы. Гор знал некоторые из них, он ходил в Пандею за сутки и в фермерский край за двое. Он был весел, смел, красив и таинствен. Зее втрескалась в него со всей щенячьей непосредственностью. Нет, ничего такого не было, просто… Просто. Лимон мрачнел, дёргался – и наконец отправил Гора и ещё двоих в Пандею, договариваться об убежище. Их долго ждали, но они не вернулись. Среди ушедших был Сапог, я его хорошо помнила. По пропавшим погоревали; впрочем, на фоне недавних огромных потерь эта потеря была какой-то стёртой, усталой. А потом однажды Зее проснулась среди ночи от разговора за занавеской. Они жили в пещере – вот тут, совсем рядом. Голос ей показался знакомым. Она выглянула – в кухоньке-прихожей сидел Лимон и курил. А кто-то большой и косолапый, в брезентовой накидке с капюшоном, как раз выходил наружу. И Зее показалось, что это Сапог. Кто тут был? – спросила она Лимона, и тот вдруг замялся, потом назвал одного из бойцов, но Зее всё равно казалось, что она со спины узнала именно пропавшего Сапога. А потом в кладовке она нашла санитарную сумку с дюжиной вот этих вот бутылок, обвязанных картоном и переложенных газетами. Лимон сказал, что их принёс Гор в свой предпоследний поход в Пандею. Но Зее знала бы, потому что Гор… в общем, знала бы. И потом она всё-таки немножко понимала пандейские буквы и цифры, и газеты были совсем свежие… Но она не стала ни о чём допытываться, потому что Лимон сразу начинал злиться. Вот так…
И вдруг я увидела Лимона. Он стоял за дверью, в тени, и молча смотрел на нас. Потом совсем неслышно отступил назад и пропал.
Князь
Вышли затемно двумя группами: одна – мы с Чаком и приданные солдатики, вторая – Зорах, два офицера и отделение матёрых пехотинцев старой школы, теперь таких не делают; эти шли то ли в засаду, то ли на выследку неизвестных, прикопавших пустые консервные банки. Начальство решило, что это и есть те то ли горцы, то ли пандейцы, что зарезали двух офицеров, сняли с них скальпы, но потом напоролись на бдительного капрала и потеряли одного своего. Может быть.
Хотя что-то мне тут казалось странным.
Тропу уже утоптали до состояния хорошей грунтовой дороги, да ещё ночью накатил морозец – идти было легко, и можно не беспокоиться о нежданчиках. Тем более что впереди шла группа Зораха – а он, совершенно очевидно, Долину понимал. Как капрал Варибобу…
Я, если честно, так и не въехал, чего конкретно Зорах от меня хотел, какой помощи. Возможно, он и сам толком не знал. Видимо, просто хотел заручиться поддержкой в критический момент.
…да, из того, что он мне рассказал, и из того, чего я не рассказал ему, вырисовывалась нерадостная картина. Получается, что через Долину – ну, или через другие ОО, всё равно, – к нам из соседних Саракшей проникает какая-то полуразумная зараза, и мы пока что сумели оборониться – совершенно случайно, отмахиваясь наугад, – но не факт, что одержали победу. Главное, что сам паразит не обнаружен. Да, неспроста Рыба сюда примчалась… возможно, что она и сама допёрла до этой идеи, умница ты наша…
Как-то очень быстро мы добежали до сворота с тропы. Здесь была треугольная полянка с шатром-деревом – но не лиственным, как в джунглях, а хвойным, с колючим материнским стволом и мохнатыми дочерними. Под ним и расположились капрал Ошш с боевой группой. Я, стараясь не командовать, предложил им разбить здесь временно-постоянный лагерь – потому что, по всей вероятности, нам сюда ещё возвращаться и возвращаться. Потом мы проверили рации и договорились об условных сигналах на случай, если речевой канал схлопнется – а это обычное явление в Долине; сигнал же вызова гораздо устойчивее. В общем, три длинных гудка – ребята идут по нашим следам и выносят нас, целых или мелко нарубленных… А пока – пусть жгут костёр, варят кашу и занимаются благоустройством.
Между тем рассвело. Стоял туман, но несильный, рассеянный – скорее, дымка. Холм в виде шлема проступал сквозь неё совершенно акварельно, я даже помнил известного художника, который работал в подобной манере, но фамилия вылетела из головы. Все его пейзажи были в такой вот туманной дымке – потом выяснилось, что у маэстро врождённое помутнение хрусталиков…
Где-то очень высоко, невидимые, перекрикивались хищные птицы.
Не хищные. Падальщики. Что-то они видели внизу, но не решались спуститься…
Мы двинулись по вешкам, поставленным Чаком. Молча дошли до первой «зыбки».
– Вот здесь меня начало прихватывать, – сказал Чак.
Я кивнул. Мне было не по себе: тревога, сомнения, угрызения чего-то-там-внутри, – но нет, не страх. Потом я посмотрел на холм. Он был какой-то ненормально большой. Он нависал.
Мы обошли «зыбку» и остановились покурить.
– Ну что, – сказал Чак, – тут говорить можно?
Я огляделся.
– Думаю, да.
– Меня раскололи, – сказал он.
– Меня тоже, – сказал я.
– Джакч, – сказал он. – А тебя на чём?
– Внешнее сходство с господином полковником, – я постарался сказать это как можно более равнодушно.
Чак присвистнул.
– И кто?
– Не поверишь. Зорах.
– А ему-то что до нас?
– Он из безопасности научников. Если помнишь, весьма крутые ребята. И он меня типа завербовал.
– В смысле?!
И я рассказал, валя всё в кучу – и про подозрения Зораха, что в этой экспедиции всё не то, чем кажется, и про соображения Эхи, что «верблюжьи подковы» давно вынесены из Долины и где-то зреют, а безопасность (то есть «Птичка») и научники с военными – ищут что-то ещё, а что именно, нам не докладывают, и что, может быть, действуют они не по своей воле и даже не по воле высшего руководства, которое вполне безумно, а по воле какого-то нечеловеческого разума, гнездящегося здесь, в Долине, и заражающего людей по всему Континенту…