– Что вы имеете в виду? – Ошш занервничал ещё сильнее, чем солдатики.
– Что в гарнизоне заговор, но кто его участники и какова цель – мы ещё не знаем, – сказал я быстро, чтобы упредить Зораха. Он мог знать больше, а значит – сболтнуть лишнее.
– Вот оно что… – протянул Ошш. – То-то я думаю…
Он стоял так: левым боком к проходу в камнях, ведущему к холму, и лицом к сидящему тут же Зораху; в полоборота к Чаку, который тоже почти сидел – вернее, подпирал жопой большой замшелый валун; и, наконец, боком ко мне; солдатики стояли слева от меня и чуть позади; как раз за ними был костёр, уже догорающий, но ещё дающий кой-какой свет. Это я описываю, чтобы можно было примерно представить себе дальнейшее.
Первое, что меня напрягло – это какая-то искусственность в интонации, с которой произнесены были последние слова Ошша. Искусственность и напряжённость. Второе – это то, что одновременно с этими словами раздался тихий щелчок предохранителя «гепарда». Автомат у Ошша был укороченный, десантный, и стрелять из него можно было даже не откидывая приклад, с одной руки. Все поругивали эту модель за излишне мягкий предохранитель…
Однако я вот услышал.
Повторюсь, он стоял ко мне правым боком, держа автомат одной рукой стволом вниз. Совершенно так расслаблено.
Наверное, из-за случая с миной Ошш считал меня самым опасным противником. Поэтому он решил начать с меня. Думаю, это было его первой и главной ошибкой.
В общем, я видел, как он, разворачиваясь на каблуках и сгибая руку в локте, наводит на меня ствол. Кто-то маленький, но главный внутри меня посмотрел на это всё и велел группироваться навстречу движению ствола, нырять под вероятную очередь, а потом перекатываться ближе к Ошшу, и он со своим укороченным, но всё же достаточно длинным стволом ничего не успеет сделать…
Но я не успел даже согнуть колени. Автомат вдруг исчез, рука Ошша замерла в совершенно неестественном состоянии, а за спиной его оказался Зорах в какой-то гимнастической позе: тело вытянуто горизонтально, в землю упираются левый локоть и левое колено, правая нога вытянута стрункой вперёд-вверх, – видимо, это её движение и сообщило автомату капрала некую незапланированную траекторию… Сам капрал, похоже, ещё и боли не успел почувствовать, когда Зорах, оказавшись уже в вертикальном положении, взял его за левый локоть и сделал движение кистью – я ясно услышал щелчок, но не металлический, а почти пластмассовый, как если бы кто-то слишком резко разложил приклад… Ошш застыл, выкатив глаза.
И тут автомат, пролетев положенное ему расстояние, с чем-то удачно соударился, и боёк слетел с шептала. Три выстрела прозвучали глухо, скорее всего, пули ушли в землю. Но мы всё равно посмотрели в ту сторону.
А через миг поляну залил электрический свет, и голос Эхи произнёс:
– Нет-нет-нет, не надо оружий! Всё хорошо здесь! Повторяю, пожалуйста, не надо оружий!
Я повернулся. На камнях на полусогнутых, как слетевшие орлы, стояли четверо. В руках у них были мощные фонари, и кто знает, сколько ещё народу скрывается по ту сторону света…
– Мы свои вам!
– Это свои, – я расставил руки. – Все расслабились. Расслабились, я сказал!..
Рыба
В моей ранней голодной и отчаянной молодости – на первых курсах универа – ко мне стали приходить неправильные сны. Что-то вроде тех, о которых рассказывал Чаки, но у него они явно были наведены чудными ментограммами Поля. От кого я своих нахваталась – до сих пор не знаю и, в общем, не хочу знать. Ну его…
В тех снах много чего происходило, что странно, потому что в них либо не было людей совсем, либо люди не обращали на меня никакого внимания и занимались своими нелепыми делами. Просто это всегда был один и тот же тёмный город со множеством башен, стоящий на высоком берегу над морем. Иногда шёл дождь, почти всегда был туман – не очень густой. Я хорошо помню тот город с его узкими улочками, по которым никуда не дойти, с вечно закрытыми окнами и дверями домов, с круглыми площадями, в центре которых стояли памятники – разные, но очень похожие друг на друга. Памятники людям-рыбам.
Не ржать. Да, я знаю про особенности своего личика. Но всё остальное у меня как положено. А у этих личики вроде бы людские, зато всё остальное… как бы сказать… переходное. Полуруки-полуплавники. Полуноги-полухвосты. И вечно облиты какой-то слизью…
Так вот сейчас я оказалась как бы в недостроенной декорации того города. Башни. Безлюдье. Туман. Всё это над обрывом, но под обрывом не море, а болото. С болота тянет непонятной вонью – будто трупы завалили тиной и полили соляркой, но не подожгли.
И из тумана кто-то внимательно смотрит, сам оставаясь невидимым.
Это была первая минута моего испуга. Потом я постаралась взять себя в руки.
Стояла не то чтобы совсем уж тишина, но звуки были тихи и хаотичны, и по ним ничего нельзя было понять. Пламя горевшего внизу генератора освещало только поднимающиеся оттуда клубы дыма, что делало всё окружающее пространство ещё темнее. Только за одной из отдалённых башен тоже что-то горело, однако светлое пятно тумана за ней и над ней позволяло лишь очень приблизительно ориентироваться на местности… Я потихоньку двигалась вперёд, стараясь не налететь на что-нибудь опасное, но тут из того дальнего пламени вырвались с шипением штук шесть разноцветных ракет, заметались тени, несколько ракет быстро погасли, но две гнусного кварцевого цвета повисли на парашютах и медленно спускались, рассыпая искры…
Теперь было видно всё.
Прямо на моём пути лежал вверх колёсами бронетранспортёр, правее его – на полпути к обрыву – валялись бесформенной грудой мешки с песком: то ли начали складывать пулемётное гнездо, то ли развалили его; там же стояли Х-образные колья с прислонёнными к ним катушками колючей проволоки. На мешках, не сразу заметный, лежал убитый солдат.
Я миновала бронетранспортёр; одна из ракет рассыпалась и погасла, вторая сильно шипела. Метрах в пятидесяти впереди стояла моя лабораторная палатка, распоротая крест-накрест, рядом с ней – маленький фургон с распахнутой задней дверью и почему-то – полевая кухня. Едва я успела определить, где моя личная башня, как последняя ракета погасла, сделав тьму совсем непроницаемой. Я приготовилась двигаться вслепую, но тут снова рванул ракетный залп, и теперь всё небо усыпали осветительные «люстры»…
И я увидела… Это было как фотография со вспышкой – простым глазом ты не видишь ничего особенного, а когда изображение проявляется, проступают такие детали…
Сначала показалось: площадь, прежде уставленная машинами, сейчас усеяна мёртвыми телами. Но нет, конечно, убитых было человек семь, с замеченным раньше – восемь. Все они бежали от башен, и всех их убили в спину. Это как-то очень понятно, в спину человек убит или в грудь… А правее, у низкой широкой башни, которую занимали, кажется, механики и шоферы, под стенкой лежало ещё несколько тел, совсем тесно друг к другу, друг на друге, и видно было, что людей поставили к стенке и расстреляли. Это тоже очень понятно… А я шла туда, откуда стреляли в спину бегущим… но, может быть, это бежали те, кто расстреливал?…
Самое смешное, что я ничего вроде бы не испытывала. Всё это меня либо по какой-то причине не касалось, либо я откуда-то точно знала, что не коснётся…
Я помню, когда Бештоун обстреливала республиканская артиллерия, многие жители как ни в чём ни бывало выходили гулять на набережную или в сквер Пограничников. Я уже не говорю об обязательных попойках в «Солёной штучке»… Для некоторых это была бравада, но большинство относилось именно так: меня эти ваши разборки не касаются.
…и вот ещё непонятно было, что за сила перевернула восьмитонный бронетранспортёр. Просто положила его на спину…
Одна из ракет упала рядом со мной, в двух шагах, и разлетелась фонтаном искр. В глазах заполыхали лиловые пятна. Сразу стало плохо видно.
Но я уже почти дошла.
Дверь была закрыта, но не заперта, и внутри было темно абсолютно – как в Саракше до прихода Огненосного Творца. Но я ещё что-то помнила и сумела, не сломав ног, спуститься в подвал, найти стол-верстак, на столе нащупать газовый фонарь, зажечь его… Потом, ожидая каких угодно ужасов, я обернулась и осмотрелась, но ужасов не было – похоже, сюда так никто и не входил во время моего отсутствия.
Тогда я поднялась в комнату.
Вот тут порылись. Думаю, беззлобно, просто торопливо. В одном углу вообще было свалено какое-то тряпьё… сроду у меня столько тряпья не набиралось. Даже учитывая, что там половина кучи были лабораторные халаты, синие и зелёные вперемешку…
Я подошла к куче и ткнула носком ботинка. Куча развалилась, и из неё на меня попытался броситься человек. Но, видимо, долго лежал, затекло всё…
В общем, это был генерал-профессор Шпресс.
Князь
Командира пандейских разведчиков звали Ахтысол Вараду, и был он в звании фрунт-майора; в отличие от нас, переменявших систему воинских званий, а заодно и знаки различия, по три раза после каждой революции, в Пандее сохранили старую, что была при Империи. Я представился по форме, таиться было уже не от кого, однако Чака пока раскрывать не стал.
Фрунт-майор осторожно заметил, что область долины Зартак формально не принадлежит ни Республике, ни Пандее, считается территорией неосвоенной и потому не демаркированной, а тут ещё горцы… ничем не спровоцированные нападения на его рекогносцировочный отряд… Я сказал, что ни я сам, ни мои подчинённые (я строго покосился на Зораха, он всё понял), ни экспедиция в целом не претендуют на данные земли; однако же, похоже, имеется какая-то неустановленная третья сила, пытающаяся развязать конфликт…
Ну и так далее.
Вараду за последние двое суток потерял половину своей группы и утратил связь с базовым лагерем. Утрата связи за чрезвычайное происшествие не считалась, поскольку постоянно вызывалась эманациями Мирового Света и иногда продолжалась по нескольку дней; но вот то, что двое бойцов были подстрелены неизвестными снайперами в местах, где снайперу вроде бы совершенно нечего ловить, один влетел в «электросеть» – надо быть слепым и глухим, чтобы в неё влететь, – и двое ушли ночью с лёжки, одного успели поймать, но он долго ничего не понимал и не видел и всё порывался туда, в темноту, на зов… – в общем, это начинало тревожить.