невольно округлялись всякий раз, когда ее знакомили с ними. Винсент не отходила от Джонатана, пока он не извинился и не удалился для приватной беседы с потенциальным инвестором. Тогда она подошла к бару, где заказывала джин с тоником высокая женщина в ослепительном платье цвета фуксии. Винсент уже успела обратить на нее внимание – она была одной из очень немногих сверстниц Винсент в этой комнате. Они одновременно взяли свои напитки и чуть не столкнулись, когда отходили от барной стойки.
– О нет, – воскликнула Винсент. – Надеюсь, я не пролила вино вам на платье?
– Ни капли, – ответила женщина. – Меня зовут Мирелла.
– А меня Винсент. Привет.
– Я как раз собиралась выйти на террасу, не хочешь со мной?
Они вышли на террасу, оформленную с претензией на дух Италии. Там было еще несколько женщин примерно одного возраста с ними или моложе, но все они, судя по всему, были знакомы между собой и увлечены разговором или своими телефонами. Винсент нравилось, что отсюда был виден океан, почти такой же синий, как Средиземное море.
– Ты когда-нибудь бывала на более скучной вечеринке? – обычно Винсент вела себе осторожнее, но Мирелла как будто бы тоже скучала, поэтому с ней можно было расслабиться.
– Да. На точно такой же вечеринке в прошлом году.
Рядом с ними крутился мужчина в темном костюме. Он стоял чуть поодаль и рассматривал террасу.
– Он с тобой? – спросила Винсент.
– Всегда, – ответила Мирелла, и Винсент поняла, что мужчина был телохранителем. Мирелла обитала на вершине социальной иерархии.
– А это не давит? Когда за тобой кто-то постоянно ходит?
Они прислонились к балюстраде и разглядывали террасу. Собеседница Винсент напоминала стайку тропических птиц. Винсент впервые была во Флориде и заметила, что люди здесь одеваются гораздо ярче, чем в Нью-Йорке или Коннектикуте.
– Забавно, что ты спросила, – ответила Мирелла. – Я как раз недавно об этом думала. Почувствовала, что меня кое-что слегка беспокоит.
– Расскажи.
– Теперь даже бывает, что я вообще его не замечаю. Мне бы не хотелось становиться человеком, который смотрит сквозь других людей, но что поделать.
– А давно… – Винсент не знала, как спросить, но ей было любопытно, сколько времени ушло на то, чтобы перестать замечать других людей. Она постоянно ощущала присутствие прислуги в доме Джонатана Алкайтиса, и мысль о том, чтобы перестать их замечать, казалась привлекательной и вместе с тем вызывала отвращение.
– Давно он с тобой везде ходит?
– Шесть лет, – ответила Мирелла. – Не именно он. До него были другие. Было странно только первые пару месяцев. – Она посмотрела на левую руку Винсент. – А твой муж – кто он?
– Может быть, ты его не знаешь, он нечасто бывает в этом клубе. Его зовут Джонатан Алкайтис.
Мирелла улыбнулась.
– Я знаю Джонатана, – сказала она. – Мой бойфренд вложился в его фонд.
Миреллу всегда сопровождал телохранитель, потому что ее друг Файзаль был саудовским принцем. Десять лет назад девушку его двоюродного брата похитили и потребовали выкуп, и после этого события он стал параноиком.
– Он будет королем? – спросила Винсент у Миреллы спустя неделю после вечеринки, когда они встретились на Манхэттене. Бо́льшую часть года Мирелла и Файзаль жили в лофте в Сохо.
Мирелла улыбнулась.
– Никаких шансов, – ответила она. – В Саудовской Аравии примерно шесть тысяч принцев.
– А сколько принцесс?
– А принцесс никто даже не считает.
Позже они вчетвером ужинали в ресторане: Файзаль с Миреллой и Джонатан с Винсент. Файзаль оказался необыкновенно элегантным мужчиной за сорок; он предпочитал носить костюмы, сшитые на заказ, и белые рубашки с расстегнутыми верхними пуговицами, всегда без галстука. Он нигде не работал. Они с Миреллой обосновались в Нью-Йорке, потому что здесь он ощущал свободу, объяснил Файзаль. Не то чтобы ему не нравился Эр-Рияд, откуда он был родом, просто так здорово жить на расстоянии от толпы родственников. В этой части планеты ему словно легче дышится. Тем не менее он с трудом переносил зимы в Нью-Йорке, поэтому однажды провел весь февраль в Майами-Бич, учился играть в гольф в клубе и там же познакомился с Джонатаном.
Файзаль всегда был разочарованием для своей семьи. Он единственный ничего не хотел, кроме как ходить в джаз-клубы, проводить вечера в опере и читать никому неизвестные литературные журналы на французском и английском; он один среди всех своих братьев отправился на другой конец света и не проявлял интереса к женитьбе, не говоря уж о детях. Но потом он вложился в фонд Алкайтиса и рассказал о нем нескольким родственникам. Вклады принесли настолько впечатляющую прибыль, что его больше не считали паршивой овцой в семье, и ему явно льстила такая перемена.
До переезда в Нью-Йорк Мирелла и Файзаль пару лет прожили в Лондоне, а потом ненадолго уехали в Сингапур.
– Моя жизнь везде была примерно одинаковой, – ответила Мирелла на вопрос Винсент. Они были знакомы уже около месяца или двух. Винсент сводила Миреллу в свою любимую галерею в музее Метрополитен. У Винсент не было образования в области искусства, но ее глубоко трогали портреты, особенно людей, которые казались на удивление узнаваемыми, как пассажиры в метро, только в одежде другой эпохи.
– По-моему, все эти города не похожи друг на друга, – заметила Винсент.
– Они не похожи, но моя жизнь везде была одинаковой. Просто менялась обстановка. – Она взглянула на Винсент. – Ты ведь не из богатых?
– Нет.
– И я нет. Знаешь, что я поняла про богатство? Я думала, почему же моя жизнь почти не изменилась в Сингапуре после Лондона, и поняла, что богатство – это отдельная страна.
Винсент старалась не задумываться еще кое о чем: разница между ней и Миреллой заключалась в том, что Мирелла жила в стране денег с человеком, которого любила по-настоящему. Это было заметно по тому, как она смотрела на Файзаля и всякий раз оживлялась, когда он входил в комнату.
Если считать, что деньги – отдельная страна, в ней были жители, которые нравились Винсент гораздо меньше Миреллы. Они с Джонатаном ужинали с Ленни Ксавье, музыкальным продюсером из Лос-Анджелеса. По пути в ресторан Джонатан был молчалив и рассеян. «Он мой самый важный инвестор», – прошептал он, когда он вошли, затем поймал взгляды Ленни и его жены в дальнем конце зала и растянул губы в улыбке. Ленни был в дорогом костюме с кроссовками и с нарочито небрежной укладкой. Его жена Тиффани была очень красива, но не слишком общительна.
– Вообще, мы познакомились на прослушивании, – сообщила она, когда Винсент попыталась завести светскую беседу, и после этого едва ли произнесла пару слов. Раньше она была певицей, но теперь уже не пела. К концу вечера Джонатану удалось разговорить Тиффани, а Ленни, явно перебрав алкоголя, повернулся к Винсент и пустился в пространный монолог о девушке, с которой когда-то работал, – очередной девушке, мечтавшей стать певицей.
– Беда в том, что не все могут увидеть возможность, – объяснил он ей.
– Согласна, – сказала Винсент, хотя от его слов ей стало не по себе. Ей нравилось проводить время с Джонатаном, но, когда он подошел к барной стойке в отеле «Кайетт», она явно увидела возможность.
– У нее был настоящий потенциал. Настоящий потенциал. Но если ты не можешь использовать свои возможности… это фатальная ошибка.
– А что с ней сейчас? – спросила Винсент. Ларри говорил об этой девушке в прошедшем времени, что немного ее насторожило.
– С Анникой? Да хрен ее знает. Последний раз я ее видел году в 2000-м или 2001-м. – Ленни налил себе еще один бокал красного вина. – Тебе правда интересно? Она вернулась в Канаду и стала играть со своими друзьями странную электронику.
(«Но проблема в том, – рассказывала Тиффани Джонатану, – что, когда заказываешь украшения в интернете, непонятно, насколько они массивные»).
– Ты с ней больше не работаешь?
– Нет, потому что она полная идиотка. В общем, эта девушка, Анника, когда я с ней познакомился, ей было девятнадцать. Она была просто нереально красивая, понимаешь? Прямо нереально красивая. Не сказать, что дико талантливая, но вполне ничего. Отличная фигура. Голос более или менее, но знаешь что? Над голосом можно поработать. Она пишет стихи, и тексты у нее неплохие. Она играет на скрипке, и, хотя этот инструмент на фиг никому не сдался в поп-музыке, у нее хотя бы есть музыкальные навыки. И вот мы начинаем с ней работать, готовим альбом, строим планы, как ее лучше продвигать, как подать для публики. Я уже говорил, она красивая, но еще в ней есть изюминка, довольно редкое качество, когда девушка очень секси, но не выглядит вульгарно, понимаешь? Когда она не выставляет все напоказ, а в ней остается какая-то тайна.
– Тайна?
– То есть она немного отстраненная, но не как Снежная королева, а скорее – даже не знаю – отстраненная в интеллектуальном смысле – есть типаж девушек, которым такая манера очень идет. – Его взгляд быстро скользнул по груди Винсент. – В общем, у нас процесс в самом разгаре, мы собираем группу подтанцовки, ищем хореографа, а она к нам приходит и говорит: «Я хочу уйти». Мы такие: «Что, прости?» Мы в полном шоке, и я, и мои партнеры. Мы взяли ее в этот проект. Мы оплачивали ей уроки вокала, уроки гитары, платили композиторам, личному репетитору. Любой музыкант, да любой артист убил бы за возможности, которые у нее были. Мы ей все это высказали, а она: да, мол, я понимаю, я ценю то, что вы для меня сделали, но вы мешаете развиваться моей творческой личности. – Ленни замолчал и сделал глоток вина. – Умора, правда?
Винсент улыбнулась, не зная наверняка, что именно должно показаться ей уморительным. («О, это? Я думаю, это топаз, – говорила тем временем Тиффани Джонатану. – А вокруг него маленькие бриллиантики».)
– Мы ей говорим: «Что-что? Твоей творческой личности? Тебе девятнадцать. У тебя пока еще толком нет личности». Ну ладно, допустим, как личность она сформировалась, как человек, но