В самых больших апартаментах – «Королевское побережье» – всегда останавливался Джонатан Алкайтис. Уолтер подумывал переместиться туда – они были куда роскошнее служебного крыла, к тому же человеку, присматривающему за отелем, следовало бы жить непосредственно в отеле, – но мысль о том, чтобы спать в постели Алкайтиса, вызывала у него отвращение, и вдобавок Уолтеру нравились свои комнаты. Он обошел все номера и оставил двери в них открытыми.
Странно, но он не чувствовал себя одиноким в окружении пустых коридоров и комнат. Казалось, отель населен призраками, но самыми дружелюбными: комнаты наполняло чье-то незримое присутствие, словно вот-вот приедет лодка с новыми гостями, Рафаэль выйдет из кабинета и начнет жаловаться на проблемы с персоналом, а Халиль и Ларри будут готовиться к ночной смене. Он вышел на террасу. Отсюда открывался вид на пустую пристань, по которой бегали тени в ранних зимних сумерках. Он немного постоял здесь, пока не понял, что ждет – по старой привычке, которая теперь была совершенно нелогичной, – прибытия лодки.
«Мне и самому не верится, – сказал он сестре по телефону в 2018-м, – но сегодня утром я проснулся и понял, что в феврале будет десять лет, как я остался присматривать за отелем». Трудно поверить, но прошло десять лет с тех пор, как он остался один в служебном крыле и работал гидом для нечастых потенциальных покупателей, приезжавших на водном такси; раз в неделю ездил в Порт-Харди за покупками, делал уборку в отеле, подстригал газоны, иногда встречался с ремонтниками, днем читал книги, учился играть на заброшенном рояле Steinway в лобби, прогуливался до деревушки Кайетт, чтобы выпить кофе с Мелиссой; десять лет он бродил по лесу, наблюдал весной, как сквозь темную землю пробиваются первые бледные цветы, плавал у пристани жаркими летними днями, читал на балконе при ясном осеннем свете, укутавшись в одеяло, и сидел в одиночестве с выключенным светом в лобби, когда за окном бушевала зимняя вьюга.
– Но мне кажется, тебе там до сих пор нравится, – сказала сестра.
– Да. Очень.
– Ты в уединении, но не одинок?
– Вот так было бы правильно сказать. Я и сам такого от себя не ожидал, – сказал он, – после того как всю жизнь проработал в отелях, но получается, что я счастливее всего, когда вокруг нет людей.
Когда он повесил трубку, он вышел из служебного крыла и пошел коротким путем через лес к густым зарослям травы позади отеля. Он вышел через заднюю дверь и мысленно отметил, что сегодня надо бы подмести в лобби и помыть пол. Без мебели лобби напоминало населенный тенями бальный зал, громадное пустое пространство с панорамой дикой природы за стеклом: озера, зеленые берега и пристань без лодок.
Пол сидел в пабе в Эдинбурге, и чай ему почти не помогал.
– Я всегда был амбициозным, – слышал он собственный голос, – но никогда не думал, что у меня что-нибудь получится.
Элла кивала и смотрела на него. Как долго он разглагольствовал о себе? Не заснул ли он на секунду? Он и сам не знал. Он боролся со сном.
– Все эти видео или красивые, или интересные, но сами по себе недостаточно красивые и интересные, чтобы использовать их без музыки. – Кажется, он уже это говорил?
– Вы выглядите уставшим, – сказала Элла. – Не пора ли разойтись по домам?
Он взглянул на часы и с изумлением обнаружил, что уже почти час ночи. Она рассчиталась с официанткой.
– Что ж, доброй ночи, – сказала она, – и удачи вам, Пол.
– Думаете, она мне понадобится? – спросил он с неподдельным любопытством, но она лишь улыбнулась и снова попрощалась с ним. В тот момент, когда он встал из-за стола и оставил ее одну в баре, он ее ненавидел – о, это самодовольство людей без зависимостей, – но она, разумеется, была права, он и сам знал, что без удачи ему не обойтись. Месяц назад он очнулся после передозировки в приемной скорой помощи («И снова добро пожаловать, Лазарь», – сказал ему врач). Он совершенно спокойно прожил почти десять лет на героине, даже более того, он был поразительно продуктивен, достаточно лишь было знать свой лимит и не совершать глупостей, но теперь под видом героина на рынок по морю и воздуху иногда проникал не героин, а фентанил, в пятьдесят раз сильнее героина и дешевле. Недавно до него дошли слухи о поставках карфентанила, и он ужаснулся: это вещество было в сто раз сильнее фентанила и использовалось только в качестве успокоительного для слонов. Еще он прочитал о новой реабилитационной клинике в штате Юта и завис на ее сайте, разглядывая фотографии невысоких белых зданий под пустынным небом. Рассуждая отвлеченно, он понимал, что лечь в клинику было бы не худшей затеей. Надо просто решиться, взять и покончить с этим. Дождь на улице шел во всех направлениях, напоминая Полу одновременно и Британию, и Британскую Колумбию, – морось обволакивала его со всех сторон.
Он был почти уверен, что его отель располагался по направлению к Королевской Миле – а она, в чем он почти не сомневался, была после поворота налево в конце следующей улицы. Он снова подумал об отеле «Кайетт» и заодно о Винсент. Улица, по которой он шел, казалась смутно знакомой, но он точно не знал, находилась ли она рядом с отелем или он просто стал ходить кругами. Он остановился и сел на пороге, потому что устал и в его нынешнем состоянии дождь его не беспокоил, сел на ступеньки и положил голову на руки. Может, отыскать Винсент, связаться с ней, предложить ей часть своего состояния? Нет, ему нужны деньги. Все, без остатка. «Я никогда толком не понимал, в чем заключаются мои обязанности», – говорил он ей. Теперь, когда он разговаривал с Винсент, она иногда молча смотрела на него и слушала. Сидеть на пороге оказалось на удивление удобно. Он решил, что немного вздремнет, отдохнет здесь пару минут, а потом найдет свой отель и выспится как следует.
Но он был здесь не один. Он чувствовал, что на него кто-то смотрит. Когда он оглянулся, на другой стороне узкой улочки стояла женщина. Она была в какой-то униформе с длинным белым передником и платком на голове. Должно быть, повар из соседнего ресторана, подумал он, решила выйти на улицу во время обеденного перерыва в ночную смену, но в таком случае она вела себя очень странно, потому что смотрела на него вместо того, чтобы что-то есть или курить сигарету. Ее лицо смутно кого-то напоминало, хотя это не могла быть Винсент, но…
«Винсент?» – спросил он, и она исчезла, то ли реальная, то ли нет, но он до конца своей жизни будет рассказывать, что она в самом деле была там, будет преподносить эту историю как козырную карту всякий раз, когда зайдет речь о призраках: «Я сидел на ступеньках в Эдинбурге и вдруг вижу, как на другой стороне улицы стоит моя сводная сестра, а потом она пропала, буквально растворилась. Я начал ее искать и через пару недель узнал, что она умерла в ту ночь, возможно, даже в ту самую минуту, за тысячи миль отсюда…» Он всегда будет говорить об этом случае как о чем-то реальном, словно он не бредил, а видел Винсент, и Винсент была призраком, а призрак стоял рядом с ним на улице, что бы это ни означало, – ведь что значит быть призраком? что значит находиться «там» или «здесь»? Люди или вещи могут преследовать человека по-разному, но неопределенность виде́ния всегда заставляла его сомневаться. Позже он не был уверен, действительно ли видел ее на улице в фартуке или его воображение дорисовало фартук, когда он узнал, что она работала поваром, а еще его всегда преследовал вопрос, даже тогда, когда он сидел на ступеньках под дождем и едва не засыпал: правда ли он видел, как она стояла на улице? Или просто был пьян и под кайфом, заблудился в чужом городе вдали от дома, бредил от усталости и видел людей в темноте?
XVIВинсент в океане
Начнем с конца:
стремительное падение за борт
горизонт моментально опрокинулся, потом еще раз, камера вылетела из рук
похоже, я приземлилась на осколки льда.
Нет, начнем с того, что было двадцатью минутами ранее:
– Где ты была прошлой ночью? – спросил Джеффри. – Я искал тебя после смены.
Сейчас декабрь 2018-го, мы уже несколько лет вместе, то сходимся, то расходимся. Между нами порой возникают противоречия: однажды он сказал, что хочет на мне жениться, но я давно решила, что ни за кого не выйду замуж и больше никогда не буду зависеть от других людей; он говорит, что хочет уйти из океана и жить вместе со мной, но у меня нет желания возвращаться на сушу. Сегодня мы вместе, хотя недавно ссорились, и он лежит рядом со мной в кровати. Мы наблюдаем, как по полу моей каюты катается чемодан. Третий день продолжается шторм.
– Я вышла прогуляться.
– Куда? В моторный отсек?
– На палубу.
– Нам нельзя выходить на палубу, – говорит он, – ты же знаешь. Мы обречены сидеть внутри, пока погода не улучшится.
– Ты расскажешь капитану? – я улыбаюсь, но внезапно понимаю, что он рассержен.
– Это опасно, – говорит он. – Пожалуйста, больше так не делай.
– Я просто хотела снимать океан.
– Что? Винсент. Только не говори, что ты перевешиваешься через перила, когда снимаешь во время шторма.
– Джеф, можешь говорить потише? Стены тонкие. Слушай, я знаю, что выходить сейчас на палубу – сомнительная затея, но оно того стоило. Там было красиво.
На палубе я чувствовала себя бессмертной. В шторме было столько силы и величия. Только посреди шторма и океана корабль вроде Neptune Cumberland мог казаться маленьким.
Он встает с постели, натягивает на себя одежду и по-прежнему громко говорит:
– Сомнительная затея – не совсем правильное выражение, Винсент. Ради бога, не делай так больше.
В жизни есть масса вещей, которые я не люблю, но больше всего я ненавижу, когда мне указывают, что делать. Я могу это терпеть на кухне, но не в спальне, говорю я ему.
– Я не указываю, что тебе делать, просто чтобы указывать. Я прошу тебя не выходить наружу в шторм, потому что не хочу, чтобы ты погибла.