— А вы не помните, где она отбывала наказание? — спросила я, уже зная наперед ответ.
— В Мыюте, по-моему. Но точно не могу сказать. Вернетесь — проверите.
Вот он момент истины! Хотела воскликнуть я, всего несколько минут назад, а теперь вместо этого устало и тихо сказала:
— Спасибо. Вы даже не представляете, как нам помогли и сколько сэкономили наших сил и времени. И последний вопрос — чем закончился ваш допрос Тетерникова?
— А ничем. Я записал его показания и все. Инкримировать ему по большому счету было нечего. Контакт с полковником армии США? Так американцы вроде как в союзниках тогда ходили. Весна 45-го. Сами понимаете. Было распоряжение по возможности лояльно относиться к фронтовикам. Тем более Тетерников в то время — комендант Гюстрова, старший офицер, орденоносец, герой, прошедший всю войну. Да и общая обстановка тогда была ох какая непростая. Пьянящая радость Победы. В воинских частях до предела обострилось чувство боевого братства многократно усиленного алкоголем. Я бы тогда, в те весенние дни 1945-го, честно говоря, и не рискнул бы без веских на то оснований производить арест боевого офицера. Подобного рода действия с моей стороны могли повлечь за собой самые печальные последствия. Вплоть до попыток отбить любимого командира с оружием в руках. Это чуть позже стало попроще. Когда части, бравшие Берлин переформировали, перетасовав личный состав, раскидав его по разным частям. Когда дивизии стали массово пополнять до полного штата свежими силами и оружие для рядового состава стало недоступным. А весной 45-го — нет. Тем более Тетерников вел себя адекватно. На вопросы отвечал спокойно, без выпендрежа. Не бил себя в грудь, не козырял военными заслугами. Не кричал: «Я кровь на фронте проливал, а вы, тыловые крысы, фронтовика по застенкам допрашиваете!». В общем, отнесся с пониманием. Ну и я тоже. У человека горе, пропала дальняя родственница. Можно было войти в положение. Конечно, для порядка я послал запрос на Рассказову. Все подтвердилось.
— Что подтвердилось? — тихо спросила я.
— Да немногое, конечно. Все тоже самое — Мария Николаевна Рассказова, 1918 года рождения, уроженка Москвы была угнана немцами в Германию в 1941 году. А что еще? Время-то какое было? Неразбериха полная. Кто — на фронте, кто — в эвакуации, кто — погиб. Архивы по большей части уничтожены или эвакуированы. Информация, конечно, пришла скудная. Не без этого, но и на том спасибо. Опять-таки, встречался он с американским военнослужащим, который в нашей зоне оккупации находился вполне легально и ни в чем предосудительном замечен не был. В то время все еще искренне думали, что США — наши верные друзья навеки. Это потом уже… Так что на тот момент предъявить ему было нечего. Да и, честно говоря, заниматься им было особо некогда.
— Что, так просто взяли и отпустили? — не поверил Суходольский.
— Нет, не просто. Я написал рапорт и в течении суток в комендатуру пришел приказ о демобилизации Тетерникова из армии. Он ведь не кадровый был. Так он быстренько собрался и отбыл по месту жительства. Умный был, не жаловался, не возмущался, рапорта не строчил — сразу понял, что легко отделался. И вовремя, потому как вскоре пришел приказ исключить в советских частях случаи мародерства и насилия, особенно по отношению к местному женскому населению. Виновных расстреливать на месте. Тетерников ведь был военным комендантом города и, следовательно за все случаи мародерства на подчиненной территории пришлось бы отвечать и ему тоже. А в нашей оккупационной зоне такое творилось! И это несмотря на то, что еще 19 января 1945 г. Сталин подписал специальный приказ «О поведении на территории Германии». А аналогичный приказ, призванный направить чувство ненависти людей на истребление врага на поле боя и карающий за мародерство, насилия, грабежи, бессмысленные поджоги и разрушения…
— Это знаменитый Приказ Рокоссовского за номером 006? — спросила я.
— Точно. От 21 января 1945 г. Рокоссовский подписал его уже в Восточной Пруссии. А 27 января такой же приказ издал командующий 1-м Украинским фронтом маршал Конев. А в начале февраля во всех батальонах 1-го Белорусского фронта был зачитан приказ Жукова, который строго запрещал красноармейцам «притеснять немецкое население, грабить квартиры и сжигать дома». Приказы тогда были доведены до каждого офицера, до каждого солдата. В его дополнение и развитие командование и политорганы фронтов и воинских соединений тоже составляли соответствующие приказы. Конечно, того что живописали фашисты не было. Но пропаганда Геббельса уже сделала свое черное дело. Немцы боялись наших солдат до ужаса. Советских военнослужащих представляли узкоглазыми монголами, безжалостно убивающими немецких женщин и детей. Заживо сжигающими огнеметами священников, насилующих монахинь и детей. Геббельс орал на митингах, что немецких женщин наши солдаты превратят в проституток, а мужчин отправят умирать на каторгу в Сибирь. Вот такой фашистский бред. Но отдельные случаи все же были. Но за это расстреливали на месте, без суда и следствия… Да и с союзничками нашими отношения, прямо скажем, уже в июне 1945-го были совсем не те. Чувствовалось, витало что-то в воздухе. Эйфория от Победы у нас быстро прошла. Черчилль вон еще 13 мая по радио призвал англичан проявлять бдительность и сказал, что от наказания гитлеровцев за их преступления пользы не будет, если на их место придет тоталитарный или полицейский режим. Понятно же кого он имел ввиду, хотя и не сказал прямо. Каков гусь?
— Да, как раз в это время Берия от нашей разведки в Уайт-холле получил информацию о секретном приказе о массовом сборе и учете трофейного немецкого оружия с целью возможного вооружения вновь сформированных частей вермахта для участия в секретной операции «Unthinkable». То есть по сути Сталин получил сведения о планируемой англичанами Третьей мировой войне. Не удивительно, что после этого резко осложнились отношения с Черчиллем и в штабы союзников полетели многочисленные запросы о том, по какой причине немецкие солдаты, находящиеся в тылах союзных армий до сих пор не переведены в положение военнопленных. Ну, да ладно. — встала я из-за стола, — Может теперь чайку нам сообразите? А то чаю крепкого, кажется сто лет не пила. А за информации еще раз спасибо.
— Рад, что снова пригодился Родине. А чаю, это можно, — согласился Виталий Степанович, — а то и покрепче у меня кое-что найдется, — хитро подмигнул Суходольскому старик. — Только дровишек надобно занести. Они там, на дворе сложены.
— Дровишек — это можно, это мы мигом, — поднялся Суходольский, и, покосившись на лесника, который достал из рюкзака большую бутылку с темной жидкостью, со словами:
— Без меня не начинать, — скрылся за дверью.
Пока мужики пили ароматный самогон, настоянный на кедровых орешках, я, обжигаясь взяла горячую железную кружку с душистым крепким чаем и выйдя во двор, присела на ступеньку крыльца. Нужно было срочно упорядочить полученную информацию. Кто такая Мария Николаевна Рассказова, 1918 года рождения, угнанная немцами в Германию еще в 1941 году? И почему Тетерников ради нее, несмотря на огромный риск, все же пошел на встречу с американским полковником? Его даже не пугала перспектива оказаться на допросе в СМЕРШе. Что это безрассудная храбрость или у него не было другого выхода? Почему, если ему была так дорога эта, неизвестная нам пока женщина, он не обратился в Международный Красный Крест официально, отправив письменный запрос. Как это делали все после войны? Совершенно непонятно. И договорился ли Тетерников с американцами? Если да и они ему помогли, то какова была цена вопроса? Неужели генерал был прав и именно от Тетерникова ушла к американцам информация по экспедиции Каменева? Если это так, то становится очевидным, что архив Каменева каким-то мистическим образом все же оказался в руках Тетерникова. За это, кстати, говорит и его решение отправиться в экспедицию на Алтай в 59-ом. В свете всего этого связь: Рассказова — Мыюта — Урбонас — Тетерников — Каменев, вне всяких сомнений, существует и прослеживается очень четко. То, что человеком, написавшим донос на профессора Каменева, является Тетерников, я уже не сомневалась. Но вот зачем? Опять — тупик. Я многого пока не понимала, но чувствовала, что узнав, кто такая эта таинственная Рассказова, мы сложим воедино все части этой головоломки. Пока же ясно было одно — пора заканчивать эту затянувшуюся алтайскую эпопею и как можно скорее возвращаться в Москву. Но сначала нужно посетить нашего неуловимого свидетеля Антошкина.
Германия, Гюстров, июнь 1945
Этот офицер СМЕРШа, сидевший перед ним в выцветшей добела гимнастерке без знаков различия ему сразу не понравился. Тетерников, прошедший всю войну, неоднократно сталкивался со смершевцами и хорошо знал, что их напускное спокойствие и даже некоторое участие, в купе с улыбочками могло в любой момент обернуться самыми большими неприятностями… Вплоть до расстрела…
Они взяли его в двух кварталах от кафе «Wunderbar», где он встречался с этим американцем Вуди. Конечно, Тетерников знал, что рано или поздно его пригласят для разговора в СМЕРШ. Но что это произойдет так быстро… Принимая решение о встрече с американским представителем Красного Креста, он прекрасно понимал, что идет на риск и, потому постарался продумать все до мелочей. Сейчас же, сидя на стуле перед этим молодым офицером, который с приветливой улыбкой на широком добром лице, задавал свои вопросы, Тетерников чувствовал себя очень неуютно. Почему его не привезли в военную комендатуру, а допрашивали в каком-то доме без вывесок и охраны? Почему этот офицер сам вел протокол, неторопливо записывая его Тетерникова показания, старательно шевеля губами и прикусывая при этом кончик высунутого языка? Все в поведении этого человека, старающегося произвести впечатление недалекого и неловкого службиста, этакого деревенского увальня, одновременно настораживало и раздражало. Когда в комнату заглянула молоденькая немка и по-немецки спросила хотят ли господа офицеры чая, этот странный смершевец недоуменно уставился на нее, явно не понимая о чем речь и, когда Тетерников перевел вопрос, попросил сказать ей, что пока не нужно. Что это было? Проверка, владеет ли Тетерников немецким или он, действительно, просто не знал немецкого? Но ведь в комендатуре все прекрасно знали, что Тетерников почти свободно говорит не только на немецком, но и на английском и французском, испанском. Знание языков приветствовалось при назначении его на должность военного коменданта города, но в СМЕРШЕ, это наоборот было скорее минусом. И при любом, даже косвенном подозрении в связи с иностранной разведкой, могло стать поводом для серьезных обвинений в шпионаже. И потом — если сотрудник СМЕРШа делает вид, что не владеет немецким, то это выглядит также нелепо, как для историка незнание, например, даты Куликовской битвы.