Но как бы там ни было, легенда об угнанной в Германию дальней родственнице, по счастью, кажется вполне удовлетворила этого смершевца со смешной фамилией Кутуля.
Барнаул, Краевая клиническая больница, август, наши дни
«… Антошкин Павел Евгеньевич, 1916 года рождения, уроженец Нечунаево-Шипуновского района Алтайского края, член компартии с 1936, из служащих, русский, образование начальное (сельская школа), В ОГПУ — НКВД с августа 1930. Мл. лейтенант госбезопасности. Уполномоченный Залесского РАП ПП ОГПУ СибКрая, в ноябре 1933 награжден маузером от ЗСКИК (Западно-Сибирский краевой исполнительный комитет советов рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов). С декабря 1936 — 6 отделение 2—го отдела ГУГБ НКВД СССР…»
— О как! Даже наградной маузер у нас имеется. — Я отложила папку в сторону и внимательно посмотрела на лежащего в постели мужчину. Нет, пожалуй передо мной закрыв глаза лежал старик. Заострившиеся черты лица, запавший рот, пергаментная желтизна кожных покровов, темные пигментные пятна на руках. Только легкое дрожание белесых ресниц говорило о том что в этом непривлекательном, дурно пахнущем немощном старческом теле еще теплится жизнь. Да, последнее приключение в горах похоже окончательно добило гражданина Антошкина. Лечащий врач Барнаульской больницы позволил мне навестить больного с одним условием, что я не буду волновать пациента. Я обещала. Впрочем волновать Антошкина я и не собиралась. Правда кое — что крайне неприятное для себя больному вспомнить все — таки придется.
— Павел Евгеньевич, ваш доктор разрешил нам поговорить. Вы слышите меня? — громко сказала я и уловив движение высохшей руки на одеяле продолжила, — Скажите, когда, как и при каких обстоятельствах вы познакомились с гражданином Урбонасом Яном Мартыновичем?
— С Урбонасом я не знакомился. — Антошкин приоткрыл глаза и неожиданно твердым голосом продолжил, — просто мы служили в одном отделе. Вернее когда я пришел в отдел, он уже там работал. В какой — то начальный период времени он даже был моим наставником.
— В 6-м отделении 2-го отдела ГУГБ НКВД СССР? — прочитала я, сверившись с бумагой, — а чем занимался ваш отдел, вернее 6-е отделение? — поправилась я.
— Мы курировали Академию наук, различные НИИ и научные общества.
— Прекрасно, — я постаралась как можно дружелюбнее улыбнуться, — тогда не вспомните ли вы дело профессора Каменева?
— Не припоминаю такого, — быстро, на мой взгляд намного быстрее чем следовало бы, ответил Антошкин и закрыл глаза.
— Простите, я не совсем правильно выразилась. Дела профессора Каменева действительно не было, так как он погиб, — вздохнула я, — Но возможно вы или Урбонас допрашивали кого-то из его окружения?
— Послушайте, дамочка, — Антошкин так резко сел на кровати, что я от неожиданности вздрогнула, — сколько уже можно?
— Простите? — пробормотала я, удивленная такой бурной реакцией и на всякий случай отодвинулась подальше.
— Я спрашиваю вас сколько можно ходить вокруг да около? Если бы вы не спасли мне жизнь там, в горах, — Антошкин кивнул на окно, — я бы вообще не стал с вами разговаривать. Понятно? А теперь спрашивайте, что вам нужно и убирайтесь.
— Ну хорошо. Мы располагаем многочисленными фактами превышения гражданином Урбонасом своего служебного положения. Так будучи следователем…
— Изнасиловал подследственную? — закончил за меня Антошкин. — Было дело. Только непонятно, какая именно изнасилованная вас интересует. — усмехнулся Антошкин, видя как я изумленно открыла рот, — видите ли, барышня, дело в том что Урбонас делал это регулярно и потому я спрашиваю, кто именно вас интересует?
Вопрос поставил меня в тупик, причем в окончательный и бесповоротный. Следовало, не теряя инициативы проблеять хоть что-то в ответ. Но слова как назло не находились. Чтобы хоть как-то нивелировать ситуацию и выиграть время я встала и подошла к окну.
— Надо же, вот уже и вечер. А я и не заметила, — тихо проговорила я, заметив что жаркое августовское солнце уже почти скатилось с небосвода за большие кроны пыльных тополей, — меня интересует допрос молодой девушки, каким-то образом связанной с профессором Каменевым. Послушайте, я рада бы да не знаю, как корректно сформулировать вопрос.
— Хорошо, я кажется понял, что вас интересует… Вы, конечно же думаете, что Урбонаса сослали в эту сра. ую Мыюту за половую, так сказать невоздержанность? Как бы не так! Если бы за подобные проступки и превышения, как вы выразились ссылали бы на периферию, то через месяц, от силы два в центральном аппарате не осталось бы ни одного сотрудника! Урбонас допустил гораздо более серьезную ошибку… Вы правы дела Каменева как такового не было, но его самоубийство повлекло за собой целую серию дел связанных с его научными изысканиями. Вы наверняка не знаете, что профессор работал над созданием первого советского невидимого самолета. И это в 1937 году! Не перебивайте меня, — упреждающе выставил вперед руку Антошкин, видя что я опять намереваюсь открыть рот, — Вернее сказать над этим проектом работали несколько человек. Одним из них и был Каменев. Правда странно? Археолог и самолет. И тем не менее. Он раскопал на Алтае скифский щит с древними текстами. Уж не знаю, что там в этих текстах было, но эти знания позволили бы шагнуть нашей авиапромышленности далеко вперед. Но… видно не судьба. На авиационном заводе номер 18 в Воронеже были собраны три опытных образца самолета-невидимки, два на базе моноплана У-2, а один на базе истребителя И 16. Испытания проходили на центральном военном аэродроме им. Фрунзе в Москве. Первые два контрольных полета проходили под контролем Кагановича. А третий — в Воронеже. Так вот там самолет взлетел, исчез и больше не вернулся. Учитывая собранный на Каменева и конструктора Ильина материал о контрреволюционной деятельности было принято решение о их аресте. Ильин при аресте скончался от сердечного приступа, а Каменев, как вы знаете застрелился. Архив Каменева бесследно исчез. Такова предыстория. Дайте воды, — Антошкин облизнул бескровные губы и показал рукой на стеклянный графин с водой, стоящий на тумбочке.
— Скажите, а под собранным материалом о контрреволюционной деятельности профессора Каменева вы имеете в виду донос его ученика Тетерникова? — решив не «миндальничать», прямо спросила я.
— Не только. — поставив стакан на тумбочку, ответил Антошкин. — Там и без Тетерникова материала было несколько томов. Взять хотя бы одну экспедицию на Тибет, причем был он там в одно и тоже время с экспедицией, предпринятой немцами. Ну и конечно исчезновение самолета, и не просто, а экспериментального образца. Хотя, возможно, что это все было чудовищным стечением обстоятельств. Но представьте как это выглядело в реалиях тридцатых годов.
— Давайте все же вернемся к Урбонасу. Что он-то натворил?
— Поскольку архив Каменева бесследно исчез, нам была поставлена задача найти эти документы. Начались аресты и допросы сотрудников института, возглавляемого Каменевым. Самым перспективным кандидатом на роль сообщника профессора и как следствие хранителя архива была некто Федорова Мария Дмитриевна, 1918 года рождения, работавшая вторым ассистентом. Все как один задержанные сотрудники института твердили о любовной связи лаборантки и профессора. На момент задержания, а арест проводил Урбонас, она была на восьмом месяце беременности. Тут необходимо сказать, что как только Урбонас с группой прибыл к дому номер 10 в Большом Гнездниковском переулке, а вам наверное известно что это был за дом и какие люди проживали там, оказалось, что гражданка Федорова уже ожидает их около парадного. Представляете? И что делает Урбонас? Сажает дамочку в «воронок», садится рядом сам, а в квартиру Федоровой для производства обыска отправляет двоих молодых сотрудников. Своими действиями он нарушил все инструкции, какие мог и даже больше. Не вам мне объяснять порядок действий оперативного сотрудника при производстве ареста и обыска. Так вот двое сотрудников НКВД поднимаются в квартиру, где их благополучно кладут из револьверов системы наган некие неустановленные лица, наряженные в милицейскую форму, которые с места происшествия скрываются. При этом сама Федорова показывает, что примерно в полпервого ночи в ее квартиру позвонили трое в форме НКВД, предъявили служебные удостоверения и ордер на обыск. После чего попросили гражданку Федорову одеться и спуститься вниз к подъезду. Что она без задней мысли и сделала. Спустилась, как ей приказали и стояла ждала у подъезда. Ну а тут подъехала группа Урбонаса.
— В результате — два трупа сотрудников и архив Каменева не найден. Я права?
— В точку. В квартире все перевернуто вверх дном. Сразу было видно искали быстро, но профессионально. Хорошо еще, что Федорова не ушла с места происшествия, а то Урбонасу тогда точно конец бы был. А так пусть ссылка в Мыюту, но хоть живым и при погонах. А могли бы и лоб зеленкой намазать.
— А что сама Федорова?
— А ничего. Твердила, что не знает, где архив. Довела меня до белого каления, я и позвал Урбонаса. А вишь чем закончилось.
— Чем? — спросила я, уже зная ответ.
— А тем самым. Урбонаса, если заведется не остановишь. Эх, что уж теперь говорить, — махнул рукой Антошкин.
— Ряженных милиционеров тогда взяли?
— Как же возьмешь их. Двоих положили при задержании, один сам яд принял. Немецкими агентами оказались. Документы, справки, пропуска — все в лучшем виде.
— Связи установили?
— Ишь ты какая быстрая. Тогда у нас компьютеров не было. Нет, связи установить не удалось. Но может их и не было. Тогда немцы частенько перебрасывали агентов через линию фронта не давая им связников на месте. Для разовых акций связник и не нужен. Сами перешли фронт, сами выполнили задачу и сами ушли обратно. Да и зачем им связник? Документы есть, оружия кругом навалом, адрес проведения акции тоже есть. Все. А больше ничего и не нужно.
— Агенты вышли только на адрес Федоровой или по другим адресам сотрудников института тоже засветились?