— А после осмотра вещей у вас не сложилось впечатление, что Урбонас не собирался возвращаться? — задала я один из главных вопросов и пристально посмотрела Антошкину прямо в глаза.
— Что вы имеете в виду? — спокойно спросил Антошкин. Оказывается он умел держать удар. Ответил сразу, без паузы, вопросом на вопрос, выиграв таким образом время необходимое для подготовки к ответу.
— Ну, Павел Евгеньевич, полноте, мы же с вами коллеги и делаем одно дело. Зачем лукавить? Я же не подозреваю вас ни в чем, просто хочу разобраться. Вам бояться нечего, поверьте мне.
— А я и не боюсь. Хватит, отбоялся уже. Хорошо. Я отвечу прямо. Я действительно не заметил ничего такого, что говорило бы о том, что Урбонас не собирается возвращаться на турбазу. — Антошкин проговорил это медленно с расстановкой, как на диктофон.
— Ну хорошо и последний вопрос. Была ли у Урбонаса печатка треугольной формы? Если была, опишите ее.
— Урбонас постоянно носил ее на левой руке..
— Он был левша?
— Да. Так вот. Старинная серебряная печатка треугольной формы. Причем треугольник обращен вершиной вниз, как у массонов. В орнаменте из веревок, сплетенных в Кафинский узел — набор символов вольных каменщиков: угольник, циркуль, отвес и мастерок…
Я сидела в кафе напротив больницы и глядя как официант уже минут пять пытается ввинтить штопор в пробку бутылки с вином вместо того чтобы принести заказанный мной полчаса назад апельсиновый сок, пыталась структурировать полученную информацию.
Как не прискорбно, но приходилось сознаться самой себе, что моя, как выразился генерал «вкусная» версия с Урбонасом летит ко всем чертям. Из показаний Антошкина выходило, что Урбонас не при делах. Да он производил арест и допрашивал некую гражданку Федорову — вероятную любовницу Каменева, а затем был сослан начальником лагпункта в Мыюту, где по стечению обстоятельств отбывала срок некая гражданка Рассказова. Которую в свою очередь разыскивал по всей Германии Тетерников. Ну, а дальше-то что? Какая здесь связь с экспедицией на Алтай? А с пропавшими бумагами Тетерникова или тем более с архивом Каменева? Совершенно непонятно. Итак, начнем сначала.
— Ваш сок, — бесцеремонно отвлек меня от размышлений наконец вспомнивший обо мне официант и с грохотом поставил передо мной заказ.
— Спасибо, — ответила я и, отодвинув стакан в сторону, достала ручку и блокнот.
Минут пять я старательно выводила на бумаге фамилии фигурантов и географических названий. Соединяла их стрелками, обводила в кружочки и рамки, делала сноски и примечания, старательно изображая на бумаге их связи. Зачеркивала и снова рисовала. Когда на листке не осталось уже пустого места, я поумерила свой пыл и с удовлетворением стала рассматривать результат проделанной работы. Выходило, что в процессе, расследования, которое обрастало все новыми и новыми связями фигурантов и второстепенными деталями, мы все дальше уходили от главной цели. Детали головоломки, которые я старательно пыталась сложить в единое целое, упрямо рассыпались прямо на глазах. Кстати. А что конкретно мы ищем? Бумаги Тетерникова, исчезнувшие из его кабинета в 59-м году или архив Каменева пропавший в 1937-м? Почему мы изначально, априори так сказать, отождествляем эти два момента? Мы же не знаем, наверняка, а только предполагаем, что там было в этих бумагах. Хорошо, зайдем с другой стороны.
— Что нибудь еще? — передо мной внезапно снова возникла долговязая фигура официанта с перекинутым через руку мокрым полотенцем.
— Нет. Спасибо. — Еле сдерживаясь, чтобы не послать его вместе с навязчивым общепитовским сервисом куда подальше прошипела я, давая понять, что занята.
Официант недовольно фыркнул и быстро ретировался, растворившись в сумраке зала.
— Итак, — попыталась я сосредоточиться на главном, — что мы имеем на сегодняшний день? Профессор Каменев находит на Алтае древний щит и привозит его в свой институт в Москве. Все началось с этого. Будем считать — отправная точка здесь. Наиболее частыми из известных нам контактов профессора являются — Тетерников — его ученик, Федорова — любовница и тот, кого Каменев по словам Антошкина регулярно навещал в Большом Гнездниковском переулке. Назовем его мистер «Х». Нет это слишком избито. Лучше — «Z», нет только Зорро нам не хватало. Ладно, пусть будет «F». — я с удовлетворением воззрилась на букву «F», изображенную витиеватым росчерком пера и запоздало подумала, что набирая эту букву на компьютере, придется каждый раз переключаться на английскую раскладку клавиатуры.
— Что дальше? А дальше Каменев стреляется у себя в кабинете. А его бумаги пропадают. Из этой троицы с Урбонасом контактировала Федорова и, возможно Тетерников, и, опять таки возможно мистер «F». То есть все. — я отхлебнула апельсинового сока и, поерзав на стуле, продолжила:
— Урбонас проконтактировав с вышеупомянутыми лицами уезжает в Мыюту. Хорошо. Там его контакты, слава богу, разнообразием не отличаются. Доподлинно нам известно только о гражданке Рассказовой. Стоп. И ее же разыскивает в Германии Тетерников. Получается что эта почти мифическая Рассказова, как мостик соединяет наших двух основных фигурантов — Тетерникова и Урбонаса. Нет, — я в досаде бросила ручку на стол, — так не пойдет! Потому как Урбонас с таким же успехом мог иметь контакт и с «Х». Почти как в анекдоте про бразильские мелодрамы — все друг друга знают, все друг друга любят и никто не женится.
Москва, Лубянка, ноябрь, наши дни
— Теперь по персоналиям. — начала я доклад, — Каменев — все более менее ясно. Темное пятно — поездки в Большой Гнездниковский. Тетерников — донос на Каменева. Цель не ясна. Архив и части скифского щита — местонахождение неизвестно. Федорова — любовница Каменева. Осуждена в 1937, родила дочь Лизу в 1938, умерла в лагере Мыюта в марте 1941. В НКВД считали, что именно она хранительница архива Каменева. Но признательных показаний так и не дала. Ее дочь Лиза в 1956-м взяла фамилию отца. Не ясно только как и откуда узнала, что она дочь профессора Каменева. Поступила в дом малютки НКВД в младенческом возрасте, фамилию ей дали Афанасенко. Я вижу два варианта: настоящую фамилию ей сообщил Тетерников, нашедший ее через свои связи, что маловероятно, так как он был на фронте с лета 1941-го до середины 1945-го. Получается чисто физически Тетерников не мог этим заниматься. Здесь считаю более вероятна версия с Урбонасом. Вот кто мог не особо напрягаясь выяснить в какой детдом отправили ребенка Федоровой, а также ее новую фамилию. Непонятно только зачем ему это все. На филантропа не похож. Богатствами Федорова не владела. Будем работать в этом направлении. Теперь Рассказова — о ней вообще ничего толком неизвестно. Впервые о ней упомянул егерь во время нашей таежной эпопеи. Девушку с фамилией Рассказова искал после войны Тетерников. Причем, так активно, что даже вышел на представителя Красного креста полковника армии США некоего Вуди. Развил в 1945-м году в Германии такую бурную деятельность, что попал под колпак СМЕРШа. Поскольку америкосы по отношении к нам даже сразу после Победы особым альтруизмом не страдали, то наверняка что — то потребовали от Тетерникова взамен. В этой связи я считаю, что это пусть косвенно, но косвенно подтверждает получение американцами от Тетерникова некой важной для них информации.
— Вы хотите сказать, что ситуация для нас выглядит предельно прозрачной? То есть американцы мониторят фильтрационные лагеря в своей зоне оккупации и в зонах союзников и не без труда, но находят девушку, Тетерников взамен передает им некие секретные сведения. Или не секретные? Что-то уж слишком легко он отделался от СМЕРШа. Ваше мнение?
— Дело в том, что военными секретами в силу своего невысокого служебного положения Тетерников не владел. Конечно, будучи военным комендантом Гюстрова он мог каким либо способом пролоббировать интересы американцев, но не более того. И то в этом случае речь шла бы лишь о небольшом превышении должностных полномочий.
— Например, — поинтересовался Мишка.
— Например дать разрешение на вывоз с улиц вверенного ему города металлолом. Я слышала, союзники не мудрствуя лукаво грешили этим налево и направо. Здесь хуже другое — официальный запрос по всем базам данных и картотекам, ясности, как я и ожидала не внес, а запутал все еще больше. Полученные на Рассказову данные полностью совпали с информацией полученной в ходе опроса Антошкина и… заканчиваются 1941 годом. После этого архивы никакими данными об интересующем нас человеке не располагают. Правда здесь есть кое что новое. Так свидетель Антошкин не указал нам факт наличия у Рассказовой судимости.
— Ну-ка, — генерал даже встал из-за стола, — это уже интересно. Как думаете — почему?
— Скорее всего не знал сам. Нами получены копии следственного дела и личного дела заключенного. Так вот, — я положила на стол пачку листов и черно-белую фотографию — гражданка Рассказова Мария Николаевна, 1918 года рождения, уроженка, Москвы, из служащих, буфетчица, место жительства — Замоскворецкая улица, дом 4, место работы — станция Москва-Курская Горьковского направления, была осуждена в 1938 году на пять лет лишения свободы по ст. 113 УК РСФСР. Наказание отбывала в Лагпункте «Мыюта» ГУЛАГ НКВД СССР…
— А в это же время начальником Лагпункта «Мыюта» был гражданин Урбонас Я. М. — закончил за меня генерал. — Очень интересно. Что думаете? Связь между Каменевым и Рассказовой прослеживается?
— В том то и дело, что нет. В марте 1941 года она освободилась по УДО, но в Москву почему-то не вернулась, а сразу поехала в Брянскую область и уже в апреле 41-го работала сторожем в местной школе поселка Знобь. А в августе того же года была угнана немцами в Германию. На этом все.
— А помните, лесник с такой еще смешной фамилией.. — Суходольский щелкнул в воздухе пальцами, подбирая нужное слово.
— Кутуля. — подсказала я, — только он-то тут причем?
— Вот этот Кутуля говорил, что Рассказову последний раз видели на станции Знобь. Вот и получается, там станция Курская, тут станция Знобь…