Все так и подпрыгнули, когда Хейден вдруг заорал:
— Да выключит кто-нибудь эту сраную песню в конце концов?
То ли его услышали и послушались, то ли потому, что это был его мир и здесь он был босс, но музыка оборвалась. Саймон поблагодарил поклоном и продолжал:
— Мало того что песня сама по себе глупая, но вы видели клип к ней? За группой гонятся по пустыне огромная ящерица и какой-то мужик в серебряном скафандре.
— И Джордж Буш. Про него не забудь.
— Верно, Буш тоже за ними гнался. А помните, чем заканчивается клип? Буш ловит всю группу и съедает.
— Съедает? — Изабелла телевизор не смотрела, поэтому клип не видела.
— Ага — президент Буш съедает черных рэперов. Вместе с одеждой.
Официантка принесла напитки и сообщила, что цыпленок будет готов через несколько минут. Когда она ушла, Изабелла спросила:
— А что дальше?
— Где?
— В этом клипе. Если Буш съедает музыкантов, то песня вроде как кончается, или нет?
Лени фыркнула.
— По идее должна, но не тут-то было.
Женщины продолжали разговаривать. Хейден перестал их слушать, а сосредоточился на воспоминаниях о песне и клипе. Точнее, о том моменте, когда он слышал ее в последний раз, перед смертью. Он как раз сидел в автомойке на бульваре Ла Сьенега в Лос-Анджелесе. Три дня назад его выгнали с работы. Еще месяцем раньше женщина, с которой он жил, попросила его съехать из ее дома. Теперь он вспомнил все подробно, до мельчайших деталей. Когда он попал сюда впервые, то даже не знал, что умер.
— Саймон.
Голос Лени донесся до него словно издалека. Он сделал вид, что не слышит. Лишь совсем недавно он начал ясно и с истинным пониманием видеть события своей кончившейся жизни. А теперь перед ним впервые во всех подробностях предстал тот предпоследний миг, и он хотел рассмотреть его, чтобы понять…
— Саймон!
— Что, Лени?
— Чем ты занят?
— А что?
— Да посмотри вокруг! Чем ты занимаешься?
Вернувшись к настоящему, он увидел, что все исчезло — и ресторанчик, и виноградники, абсолютно все, — а они втроем стоят в полной пустоте.
— Что случилось?
Лени схватила его за плечо.
— Об этом я тебя и спрашиваю. Что ты только что делал?
— Думал о том моменте, когда я умер.
— А еще о чем?
— Ни о чем, Лени, только об этом.
— Тогда что здесь стряслось?
Он покачал головой:
— Не знаю.
Они продолжали бы в том же духе, и, может, дело дошло бы до ссоры, если бы четверо музыкантов «Тормашек» в одинаковых белых спортивных костюмах и белых бейсболках набекрень не появились неизвестно откуда и не промчались в полном молчании мимо. Слышен был только свист развевающейся на ветру материи, топот ног да тяжелое дыхание четверых перепуганных мужчин, спасающихся бегством.
В нескольких футах от них один из четверки — самый неповоротливый — затормозил и повернулся к Хейдену.
— Сматывайся отсюда. Твоя подружка только что облажалась с нашей песней. — И он показал на Изабеллу. — Хаос ее слышал. Он давно собирался ее поймать, потому и слушал. Но сожрать он хочет тебя. Мы для него только закуска. Сечешь, о чем я?
Хейден бросил быстрый взгляд на женщин, потом снова повернулся к парню в белом:
— Почему меня?
— Потому что все в этом мире вышло из твоей памяти. А он хочет все уничтожить.
Не мешкая ни минуты, Хейден скомандовал:
— Изабелла, Лени, бежим.
Те ни о чем не спрашивали, у него и так на лице все было написано. А именно: верьте мне, мы в опасности, я боюсь, и вы тоже должны бояться.
Они побежали. Парень в белом бежал впереди, они — следом. Но вокруг все исчезло. Они бежали через пустоту навстречу пустоте.
— Где мы?
Хейден не знал, где они находятся, зато знал, что происходит. Хаос гнался за ними. Если теперь у него все получится, то он сотрет мир, созданный из воспоминаний и жизненного опыта Саймона Хейдена. Мы — это дни, прожитые нами, опыт, уместившийся в них, и то, что мы обо всем этом помним. Сотри их, и что останется от нас? Если Хаос разрушит его мир, то разрушится мир, в котором укрылась Изабелла ради своего неродившегося ребенка.
Они уже слышали его приближение. Он накатывался на них, словно летняя гроза.
На бегу Хейден протянул руку и схватил Лени за плечо.
— Помнишь, как ты вызвала ту версию меня? Ну, того парня, каким ты меня запомнила?
— Да, Саймон.
Он остановил их.
— Сделай это еще раз, Лени. Сделай сейчас же. Вызови все версии меня, какие только сможешь придумать, всех, какие вспомнишь.
Она не спрашивала зачем. Времени не было.
В считанные секунды она окружила их Хейденами, десятками, сотнями Хейденов, вызванных из воспоминаний Лени Саломон о времени, которое она провела с Саймоном, когда они оба были еще живы.
Хейден добрый, с иголочки одетый, забавный и очаровательный. Хейден небритый, с похмелья, эгоистичный и раздражительный. Напуганный и ранимый, удивленный и инфантильный, скупой и подлый. Подстриженный и волосатый, с грязными руками и со свежим маникюром, в костюме, в пижаме… Один за другим выныривали Хейдены из ее воспоминаний и окружали их троих, подобно толпе на станции метро в час пик. Они выныривали из ниоткуда полностью оформившимися. А поскольку они, как-никак, были разными версиями одного и того же человека, то немедленно вступали друг с другом в разговоры, сравнивая воспоминания. Лени, Изабелла и Саймон наблюдали за ними.
— Зачем тебе это понадобилось, Саймон? — спросила Лени.
— Затем, что Хаос пытается уничтожить мои воспоминания. Если ему это удастся, перестанет существовать и мой мир — этот мир. — Он посмотрел на Изабеллу. — И тогда она не выживет. Вот почему они обманом заманили ее сюда. Чтобы она застряла навсегда в том, что останется от этого мира. Что это будет, понятия не имею, может быть, краешек какой-нибудь.
— Но они-то тут при чем? — Изабелла указала на орды Хейденов вокруг.
— При том, что каждый из них что-то помнит, но все по-своему. Когда я психую, то запоминаю одно, а в нормальном настроении другое. Когда Хаос повстречается с этими парнями, ему придется вроде как профильтровать все их воспоминания, чтобы разобраться, где правда, а где нет, и только потом стирать. Это даст вам время куда-нибудь убраться. Вам двоим надо отсюда уходить; сейчас же, сию секунду.
— Куда уходить? И что будешь делать ты?
Хейден улыбнулся. Ни одна женщина еще не видела у него такого выражения лица.
— Теперь моя очередь. Останусь здесь и пущу в дело вот это… — он ткнул себя пальцем в висок, — чтобы сделать еще своих версий. Как можно больше. Столько, сколько успею до его прихода. А потом затеряюсь в толпе и буду надеяться, что какое-то время он меня не достанет. А теперь вам пора. Хватит разговоров.
— Куда, Саймон? Куда нам идти?
Он кивнул в ответ на ее вопрос. Он ждал этого вопроса, думал о нем и теперь готов был ответить.
— Если я все сделаю правильно, то Хаос надолго застрянет здесь с этими парнями и их воспоминаниями. Ему придется разобраться, кого из них создала Лени, а кого я. А еще ему придется понять, какие воспоминания настоящие, а какие нет. Это даст вам время найти в этом мире какое-нибудь место, которое еще существует. Ну а потом я не знаю, Лени. Придется вам двоим позже что-нибудь придумать. А сейчас уводи отсюда Изабеллу.
Растроганная, Изабелла запротестовала:
— А как же ты?
Он раскинул руки.
— Со мной все будет в порядке. Я здесь в отличной компании. Этих парней я знаю. — Он взял Изабеллу за правую руку, стиснул ее и отпустил. — А теперь идите. Со мной все будет в порядке. Увидимся. — И он сделал им знак, чтобы они уходили.
— Вот это да, Саймон. Вот это да. Спасибо.
— На здоровье. И удачи тебе с ребенком.
— Саймон? — Лени указала на все растущую толпу Хейденов вокруг. — Я только что подумала еще об одном Саймоне, которого можно к ним добавить. И, надо признаться, он меня чертовски удивил.
От ее комплимента напряженное выражение на миг покинуло его лицо. Он взмахнул на прощание рукой и шагнул прямо в толпу. Он шел сквозь нее, а она все прибывала и прибывала, так что под конец женщины перестали различать настоящего Саймона.
— Пойдем.
К огромному облегчению двух женщин, долго идти им не пришлось, скоро показались знакомые места. Сначала они не знали, чего ожидать, и ко всему относились с подозрением. Вокруг по-прежнему не было ничего; казалось, мир Саймона начисто стерли или они находятся у начала нового. Лени это напомнило самолет, заходящий на посадку в пасмурный день. Разные оттенки серого сменяли друг друга вокруг них, как облака в иллюминаторе.
Так продолжалось несколько миль. Пока они шли, серое вокруг них начало испаряться, и скоро перед ними замаячило что-то вроде контрольно-пропускного пункта. Они увидели, что идут теперь по примитивной, плохо вымощенной дороге. Она вела к небольшой будке и шлагбауму, какие обычно бывают у железнодорожных переездов в сельской местности. Самое абсурдное было в том, что стоило сойти с дороги и обогнуть будку со шлагбаумом, и можно было совершенно беспрепятственно оказаться на другой стороне. Никакой изгороди или барьера для того, чтобы задержать или не впускать, не было.
Местность вокруг была коричневой, голой и каменистой. Вдалеке виднелись заснеженные пики живописного горного хребта. Металлическая синева и белизна этих гор резко контрастировали с коричневой равниной вокруг.
Пораженные этим совершенно неожиданным зрелищем, вынырнувшие из удушающей серости женщины остановились, чтобы оглядеться. Но не успели они и слова сказать, как сзади затренькал звонок велосипеда. Обернувшись, они увидели краснолицего мужчину на велосипеде, нагруженном сверх всякой меры. Впечатление было такое, будто он сложил на него всю свою жизнь. Мужчина жал на педали изо всех сил, но из-за огромного груза езда у него все равно выходила медленной. Пыхтя и покряхтывая, велосипедист прокатил мимо, даже не взглянув на них.