Фотограф из «Пост» сделал снимок — у несчастного был такой кроткий и невинный вид! Полиция впоследствии объявила, что этот старик был тузом, причем не простым, а очень известным преступником, на совести которого убийства Малыша-Динозавра и Плакальщика и попытка убийства Черепахи, нападение на «Козырные тузы», воздушный бой над Ист-ривер, чудовищные кровавые обряды, которые совершались в Клойстерсе, и еще множество менее значительных преступлений. Многие тузы выступили в поддержку этого заявления, но общественность это не слишком убедило. Опросы показали, что большинство людей верит в теорию заговора, выдвинутую «Нэшнл информер»: все эти убийства были совершены независимо друг от друга различными могущественными тузами, известными и неизвестными, которые с полнейшим пренебрежением к закону и общественной безопасности использовали свои сверхчеловеческие способности, чтобы осуществить личную вендетту, а потом сговорились друг с другом и полицией и свалили все свои зверства на одного старого калеку, который весьма кстати погиб, притом явно от рук какого-то туза.
Уже объявлено о выходе нескольких книг, каждая из которых претендует на объяснение того, что «действительно» произошло, — беспринципность издателей не знает границ. Кох, который всегда держит нос по ветру, приказал возобновить несколько уже закрытых дел, а отделу служебных расследований обратить пристальное внимание на роль полиции во всем этом деле.
Джокеров жалеют и презирают. Тузы обладают огромной силой, и впервые за многие годы значительная часть общества перестала им доверять и начала опасаться этой силы. Неудивительно, что демагоги вроде Лео Барнетга в последнее время обрели такую власть над общественным мнением.
Поэтому я убежден, что наше турне было организовано со следующей — неявной — целью: обелить нашу репутацию, развеять страхи, вернуть утраченное доверие и заставить всех забыть о Дне дикой карты.
Признаюсь, я испытываю смешанные чувства к тузам, потому что кое-кто из них определенно злоупотребляет своими способностями. Однако, будучи джокером, я отчаянно надеюсь, что наши усилия увенчаются успехом — и отчаянно боюсь последствий в том случае, если этого не произойдет.
Сегодня вечером у нас очередной официальный ужин, но я отпросился, сославшись на недомогание. Несколько часов свободного времени, чтобы спокойно отдохнуть в своем номере и сделать запись в дневнике, сейчас как нельзя кстати. И мои сожаления были далеки от притворных: боюсь, напряженный график и насыщенная программа нашей поездки начинают брать свое. Меня одолевает тошнота, хотя я и постарался сделать все возможное, чтобы скрыть от окружающих свое состояние. Если Тахион что-нибудь заподозрит, он обязательно настоит на обследовании, а как только правда выплывет наружу, меня могут отправить домой.
Я не допущу этого. Мне очень хотелось увидеть все те знаменитые далекие края, о которых мы вдвоем с Мэри когда-то так мечтали, к тому же становится ясно, что предпринятое путешествие куда важнее любой увеселительной поездки.
Куба не имеет ничего общего с Майами-Бич, по крайней мере для тех, кто удосужился заглянуть за пределы Гаваны; на тростниковых полях джокеров умирает куда больше, чем кривляется на сценах кабаре. А Гаити и Доминиканская Республика оказались неизмеримо хуже, как я уже отмечал на этих страницах.
Голос, который мог бы во всеуслышание заявить о чаяниях джокеров, — вот что сейчас нам отчаянно необходимо, если мы хотим чего-то добиться. Я не могу позволить себе сойти с дистанции по медицинским причинам. Наши ряды и так уже сократились на одного человека — Дориан Уайльд предпочел не лететь в Мехико, а вернуться в Нью-Йорк. Признаюсь, его решение вызвало у меня противоречивые чувства. Когда мы отправлялись в путь, я не питал особого уважения к «королю поэтов Джокертауна», чей титул столь же сомнителен, как и мое мэрство, хотя и подкреплен вполне весомой Пулитцеровской премией. Похоже, он получает какое-то злорадное извращенное удовольствие, размахивая своими липкими, слизкими щупальцами перед носом у людей и выставляя напоказ свое уродство в стремлении вызвать определенный отклик. Подозреваю, что это его агрессивное бравирование вызвано тем отвращением к себе, которое побуждает столь многих джокеров скрывать свои лица за масками, а кое-кого подвигло даже на попытку ампутировать изувеченные части тела. Кроме того, одевается он едва ли не хуже Тахиона, с нелепым пристрастием к жеманной манерности — в стиле короля Эдуарда, а привычка перебивать запах немытого тела чрезмерным употреблением духов делает его общество пыткой для любого, кто не лишен обоняния. Мое, увы, с возрастом совсем не притупилось.
Не достанься ему «Пулитцер», сомневаюсь, чтобы он когда-нибудь мог отправиться в эту поездку, но немногим джокерам удалось добиться столь высокого, можно даже сказать, мирового признания. Я лично не нахожу в его творчестве ничего особенно заслуживающего восхищения, точнее сказать, его бесконечные заумные вирши кажутся мне отвратительными.
Несмотря на все вышеизложенное, я должен признать, что в определенной степени восхищаюсь его импровизированным выступлением перед семейством Дювалье. Подозреваю, наши политики устроили ему суровую выволочку. Когда мы улетали с Гаити, Хартманн долго разговаривал с «Божественным Уайльдом» с глазу на глаз, после чего вид у Дориана был сильно подавленный.
Хотя я согласен далеко не со всеми утверждениями Уайльда, тем не менее считаю, что у него должно быть право высказывать свое мнение. Нам его будет не хватать. Хотелось бы мне знать, почему он уехал? Я задал ему этот вопрос и попытался убедить его остаться — ради всех его собратьев-джокеров. В ответ он перечислил несколько довольно оскорбительных мест, куда я, по его мнению, мог бы засунуть свой хобот, оформив свой совет в виде едкого стишка. Занятный тип.
Теперь, когда Уайльд уехал, мы с отцом Кальмаром, похоже, остаемся единственными истинными выразителями взглядов джокеров. Говард М. (в миру Тролль) — весьма колоритная личность: девяти футов ростом, с отливающей зеленью кожей, жесткой и прочной, словно рог. Я успел узнать его как человека исключительно порядочного и сведущего, притом весьма разумного, но… По характеру он ведомый, а не ведущий; есть в нем какая-то застенчивость, сдержанность, которая не дает ему высказывать свое мнение. С его огромным ростом он не затеряется ни в одной толпе, но временами мне кажется, что именно таково его самое заветное желание.
Что же до Кристалис, о ней ничего подобного сказать нельзя. Конечно, эта женщина обладает своим, совершенно неповторимым обаянием. Не спорю, она пользуется уважением в общине и является одним из самых видных (ну вот, получился плохой каламбур) и влиятельных джокеров. И все же я никогда ее не любил. Возможно, отчасти тому виной мой эгоизм. Именно с появлением «Хрустального дворца» начался закат «Дома смеха». И все же существуют и более глубоко скрытые причины. Кристалис обладает значительным влиянием в Джокертауне, но употребляет его исключительно на собственное благо. Она всегда была вызывающе аполитична, тщательно отмежевывалась от любых движений за права джокеров. Когда пришла пора открыто заявить о своих взглядах, решительно выступить на стороне тех, кого она поддерживает, Кристалис продемонстрировала приверженность лишь к своим мундштукам, британскому акценту, ликерам и собственной принадлежности к высшему классу.
Словом, Кристалис говорит только от имени Кристалис, а Тролль, как правило, молчит, следовательно, говорить от имени джокеров остается нам с отцом Кальмаром. Я с радостью исполню эту роль, но я так устал…
Я задремал и проснулся от шума — мои коллеги возвращались с ужина. Насколько я понял, все прошло лучше некуда. Превосходно! Нам сейчас очень нужны громкие успехи. Хартманн произнес блестящую речь и совершенно покорил президента; Соколица, судя по рассказам, сразила своей красотой всех прочих мужчин в зале. Интересно, другие женщины не ревновали? Мистраль превратилась в очень хорошенькую девушку, Фантазия зачаровывает всех, едва стоит ей начать танцевать, да и Радха О'Рейли тоже неотразима — черты ее индийско-ирландских предков, смешиваясь, придают ее облику неповторимый экзотический колорит. Но Соколица затмевает их всех. И что они о ней думают?
Тузы-мужчины определенно относятся к ней одобрительно. Здесь, на борту самолета, образовалась некая «деревня», соответственно слухи разлетаются очень быстро. Поговаривают, будто доктор Тахион и Джек Браун пытались подъезжать к ней, но оба получили от ворот поворот. Пожалуй, самые близкие отношения связывают Соколицу с ее оператором-натуралом, который летит вместе с остальными журналистами. Она решила сделать об этой поездке документальный фильм.
Хирам тоже находится с Соколицей в приятельских отношениях, но, хотя в это беспрестанное добродушное подтрунивание друг над другом подчас вкрадывается легкий оттенок флирта, дружба их носит скорее платонический характер. В жизни Уорчестера всегда была и остается лишь одна истинная любовь — еда. Вот уж к чему он питает поистине пылкую страсть. Кажется, ему известны все самые отменные рестораны в каждом городе, где бы ни приземлился наш самолет. Его круглые сутки осаждают местные повара, которые правдами и неправдами пробираются в его номер со своими фирменными блюдами, умоляя уделить им хотя бы минутку, отведать хотя бы кусочек, высказать хотя бы слово одобрения. Хирам ничуть не возражает; напротив, он явно пребывает на верху блаженства.
На Гаити Хирам отыскал где-то повара, который так ему понравился, что он, не сходя с места, нанял туземца, а затем уговорил Хартманна сделать несколько звонков в Службу иммиграции и натурализации и выбить для его протеже визу и разрешение на работу. Мы столкнулись с этим искусным кулинаром в аэропорту Порт-о-Пренса — он сражался с огромным сундуком, битком набитым чугунной кухонной утварью. Хирам сделал сундук настолько легким, что его новый подчиненный (он не говорит по-английски, но Хирам утверждает, что специи — универсальный язык) смог нести его на плече. Как рассказал мне Говард, во время сегодняшнего ужина Уорчестер непременно пожелал заглянуть на кухню и узнать, как тамошний шеф-повар готовит цыпленка под соусом «моле», — и за то время, что он там находился, соорудил какой-то умопомрачительный десерт в честь принимающей стороны.