Но мне пришлось пережить немало отказов. Ни одному писателю не нравится, когда его произведения отвергаются, но это неизбежно, нужно просто привыкнуть. Однако несколько таких отказов стали для меня особенно обидными. Речь идет об эпизодах, когда у редакторов не было претензий к моим сюжетам, характерам героев или стилю, более того, они даже говорили, что с удовольствием читали мои рассказы. Тем не менее их не брали… потому что они не были научной фантастикой.
В «Ночной смене» речь шла о ночной смене в беспокойном космическом порту, откуда стартуют и где садятся корабли. По словам редактора, они с тем же успехом могли бы быть грузовиками. Другой редактор утверждал, что рассказ «Мистфаль приходит утром» напоминает ему попытки отыскать лох-несское чудовище. Даже «Второй вид одиночества» подвергался нападкам. «С тем же успехом вы могли бы написать рассказ о смотрителе маяка», — заявил один редактор, отказывая мне. Рассказ вовсе не о звездном кольце или завихрениях нуль-пространства, а о «довольно жалком» главном герое и его надеждах, мечтах и страхах.
Нет, я серьезно — что пытались сказать мне эти ребята? Я публиковался в «Аналоге», я продал научно-популярную статью… и это отнюдь не истории про Бэта Дарстона!
Конечно, я и в самом деле написал «Ночную смену», опираясь на опыт отца, работавшего портовым грузчиком, к тому же я и сам несколько недель трудился в диспетчерской службе, управлявшей грузовыми перевозками…
Должен признать, что идея написать «Мистфаль приходит утром» посетила меня, когда я прочитал статью в газете про ученого, который привел в Лох-Несс целую флотилию лодок, оснащенных эхолокаторами, чтобы выманить Несси или доказать, что ее не существует…
Да, «Второй вид одиночества» населен моими собственными демонами и написан на основе эпизодов из моей жизни, как и «Песнь о Лии».
И даже «Песчаных королей», написанных через несколько лет, открывал эпизод о парне, которого я знал по колледжу.
Но что с того? Действие рассказов переносилось на другие планеты, в них появлялись инопланетяне и космические корабли. Какой еще научной фантастики они от меня могли требовать?
Все годы моей юности, когда я взрослел, читая фэнтези, ужасы и научную фантастику, меня никогда не волновали границы этих жанров. Что такое настоящая фэнтези, литература ужасов или научная фантастика? Моим основным продуктом потребления в пятидесятые годы были книги в мягких обложках и комиксы. Я знал о существовании научно-фантастических журналов, но они редко попадали мне в руки, поэтому я пребывал в блаженном неведении о существовании Бэта Дарстона и громах и молниях, которые метал в него Гораций Голд. В те годы я не знал даже названий жанров. Я любил читать про чудовищ, о космических приключениях, о мечах и магии или о сверхъестественном.
Но теперь, когда я стал профессиональным писателем, которого печатают, а также автором «Аналога», если на то пошло (с пенисом, большое вам спасибо), мне приличествовало бы выяснить, что же такое настоящая научная фантастика. И тогда я перечитал «В поисках удивительного» Дэймона Найта, «Издания под рукой» Джеймса Блиша, «Записную книжку научной фантастики» Л. Спрэга де Кампа, кроме того, я заглянул в «Локус» и «Сайенс фикшн ревью». Я также отнесся с большим вниманием к колонке «Измерения научной фантастики» Алексея Паншина в «Эмейзинг». Я с интересом следил за дискуссией между Старой и Новой волнами, поскольку враки Новой волны также не имели ничего общего с настоящей научной фантастикой, если верить ребятам из Старой волны. И конечно же, я уделял пристальное внимание различным определениям научной фантастики. Л. Спрэг де Камп давал определение научной фантастики в «Записной книжке», а Кингсли Эмис писал совсем иначе в «Новых картах ада». Тэд Старджон дал свое определение, как и Фред Пол, Дэвид Хартвелл, Алексей Паншин, а рядом пристроился Дэймон Найт, который утверждал что-то свое. Г. Л. Голд, естественно, предлагал собственное определение, поскольку твердо знал, что Бэт Дарстон в него не вписывается.
Я постарался осмыслить все определения и постепенно начал различать очертания настоящего научно-фантастического рассказа, имеющего мало общего с тем, что пишу я.
Образцом истинного научно-фантастического рассказа являлись «Брошенные на Весте» Айзека Азимова, опубликованные в «Аналоге» в 1939 году. Позднее Азимов напишет и более знаменитые и удачные рассказы — по правде говоря, почти все, что он написал позже, нравится мне больше, — но «Брошенные» были чистой научной фантастикой, где все основывалось на том факте, что вода в вакууме кипит при более низкой температуре.
Когда я это понял, то крепко задумался. И хотя у меня имелось немало предварительных заготовок для рассказов, которые я собирался написать в следующем году, ни в одном ничего не говорилось о температуре кипения воды. Откровенно говоря, мне казалось, что Азимов сказал все возможное по данному вопросу, ничего не оставив остальным, за исключением… Бэта Дарстона.
Все дело в том, что чем больше я думал о старине Бэте и Азимове, Хайнлайне, Кэмпбелле, Уэллсе и Жюле Верне, Вэнсе и Брэкетт, Уильямсоне и де Кампе, Каттнере и Мур, Андерсоне и Ле Гуин, Кордвайнере Смите и Доке Смите, Джордже О. Смите и Нортвесте Смите и всех остальных Смитах и Джонсах, тем больше я понимал то, чего так и не понял Гораций Голд. Мальчики и девочки, они все писали истории Бэта Дарстона!
«Торговцы космосом» (которых Голд выпускал сериями в «Гэлэкси» под названием «Доходная планета») — это рассказ про Мэдисон-авеню пятидесятых годов. «Вечная война» — про Вьетнам, «Нейромант» — каперский роман, написанный причудливым языком, а Галактическая империя Азимова подозрительно похожа на римскую. Иначе почему Бэл Риоз так сильно напоминает нам Велизария? И когда мы внимательно вчитываемся в «Брошенных на Весте», выясняется, что в нем ничего не говорится о температуре кипения воды. Речь там об отчаявшемся человеке, который пытается выжить.
Присмотритесь к обложке первого выпуска «Гэлэкси», и вы поймете, что такую же рекламу можно дать на обложке журнала вестернов, лишь с одним небольшим изменением. «ВЫ НИКОГДА НЕ УВИДИТЕ ЭТО В ИСТОРИЯХ С ШЕСТИЗАРЯДНЫМИ РЕВОЛЬВЕРАМИ, — мог бы провозгласить редактор. — Мы печатаем только лучшие образцы вестернов… искренние, достоверные, глубокие… написанные авторами, которые знают и любят вестерны… для тех, кто тоже их понимает и любит».
Поэтому уж я-то его увижу, этого вашего Бэта Дарстона, мистер Голд. И я выращу для вас и Уильяма Фолкнера, и «Касабланку», и даже самого Барда.
В фильме «До свидания, дорогая» Ричард Дрейфус играет актера, вынужденного, повинуясь указаниям «гениального» режиссера, изображать Ричарда III как шепелявящего женоподобного гомосексуалиста. Сейчас это уже не выглядит пародией. На лондонской сцене Дерек Джарман поставил печально известную версию «Эдуарда II» Марло, где главная часть гардероба Пирса Гавестона состоит из кожаного суспензория. Когда я в последний раз побывал в Уэст-Энде, там ставили «Кориолана», действие которого перенесли в революционную Францию. Самая свежая экранизация «Ромео и Джульетты» представлена в виде истории вражды двух уличных банд, с автомобилями, вертолетами и телевизионными репортерами. И если вы не видели «Ричарда III» Яна Маклеллана, снятого на фоне фашистской Англии тридцатых годов, вы пропустили самую потрясающую режиссерскую и операторскую работу, а также завораживающую игру Маклеллана, сравнимую с игрой Оливье.
Кто-то может возразить, что «Ричард III» повествует о войне Алой и Белой Розы, а не о фашистском движении тридцатых годов. Кто-то будет настаивать, что действие «Кориолана» происходит в Риме, а не в Париже. Кто-то захочет с яростью доказывать, что Меркуцио не был продавцом наркотиков. И они правы.
И все же… иногда, гораздо чаще, чем нам кажется, великие пьесы продолжают воздействовать на нас, какие бы дикие трюки ни устраивали гениальные режиссеры. Иногда, как это случилось в «Ричарде III» Яна Маклеллана, получается просто замечательно.
Кстати, мой самый любимый фантастический фильм всех времен вовсе не «2001: Космическая одиссея», «Чужой», «Звездные войны», «Бегущий по лезвию бритвы» или (ох!) «Матрица». Это все-таки «Запрещенная планета», больше известная знатокам как «Буря на Альтаире-4», где снимались Лесли Нильсен, Анна Фрэнсис, Уолтер Пиджон и… Бэт Дарстон.
Но как такое может быть? Как критики, театралы и любители Шекспира могут аплодировать этой продукции Бэта Дарстона, начисто оторванной от реальности?
Ответ прост. Автомобили или лошади, треуголки или тоги, лучевые пистолеты или шестизарядные револьверы — все это не имеет значения до тех пор, пока остаются люди. Иногда мы настолько поглощены проведением границ и навешиванием ярлыков, что забываем об этой простой истине.
«Касабланка» сформулировала проблему наиболее сжатым образом. «Это та же самая история сражений за любовь и славу, когда ты должен либо это сделать, либо умереть».
Уильям Фолкнер сказал почти то же самое во время получения Нобелевской премии по литературе: «Нужно навсегда забыть о страхе, убрать из своей мастерской все, кроме правды сердца, кроме старых и вечных истин: любви, чести, жалости, гордости, сострадания, самопожертвования». И далее: «Проблемы борьбы человеческого сердца с самим собой — лишь они порождают настоящую литературу, только о них стоит писать»[21].
Мы можем придумать множество определений научной фантастики, фэнтези и литературы ужасов. Мы способны провести границы и навесить ярлыки, но в конечном счете остается неизменная старая история о борьбе человеческого сердца с самим собой. А остальное, друзья мои, лишь меблировка.
Дом фэнтези построен из камня и дерева и меблирован в средневековом стиле. Люди путешествуют на лошадях и галерах, сражаются с помощью мечей, заклинаний и боевых топоров, связываются друг с другом благодаря магии или птицам, преломляют хлеб с эльфами и драконами.
Дом научной фантастики построен из дюраля и пластика, а меблирован в стиле «ложного будущего». Люди путешествуют на космических кораблях и флайерах, сражаются при помощи ядерного и биологического оружия, связываются друг с другом посредством ансиблей и лазеров и преломляют белковые брикеты с инопланетянами.