в проявлении. Свирепость и благость — два полюса, расходящиеся из центра его бытия. Проявляясь в специфических формах или действиях, его тотальное бытие присутствует в них. Являясь Охотником и Мстителем, он в то же время Великий Йог и Владыка Животных. Животные, дикие создания, живущие в лесу, у него в милости. В человеке-микрокосме животные — это страсти. Поскольку Отец, совокупляясь с дочерью, действует согласно своей страстной натуре, он становится жертвой Рудры. Шива, Великий Йог, приручает и покоряет животных, т. е. символизируемые ими страсти. На печати из Мохенджо-Даро Владыка Йоги восседает на троне, вокруг которого спокойно и умиротворенно располагаются лесные животные.
Дикий Охотник — это Рудра, бушующее пламя, которое набрасывается, выпускает стрелу в критический момент. И все же не предотвращает и не уничтожает содеянное Отцом. Он расстроил деяние Отца лишь частично; или он сам был его соучастником? Рудра — это Агни. Огонь бушует в нем. Внутренний огонь Рудры — это также его тапас, жар йогической аскезы, господином которой он является. Рудра — свирепый охотник (astr). Это слово означает метателя оружия. Оно не имеет отношения к луку. Слово, обозначающее стрелка, — isvasa, метатель стрел. Своей стрелой Рудра поражает в момент порождения будущей жизни Отца, изливающего себя в творение и разрушающего этим действием состояние, предшествующее возникновению мира. Рудра стал причиной того, что семя Отца упало на землю. Но не за свое ли собственное деяние мстил тогда стрелок? Как Агни, он своим собственным жаром приготовил семя для Отца. Теперь он нападает на Отца. Айтпа-рея-брахмана свидетельствует, что семя Отца проливается обильно, образуя озеро, окруженное и поглощаемое Агни, и «тот бог» ужаса, созданный богами, заявляет свое право на все, что осталось на месте пожара95. «Тот бог», Рудра, потребовал то, что принадлежит ему как Пашупати и как Вастошпати. Как страж и господин места, он претендовал на то, что оставлено на месте. Оставленное принадлежит ему, ведь именно он стал причиной падения семени. События следовали одно за другим. Они заложены в готовом виде в значении мантр Ригведы и занимают значительное место в изобразительных искусствах, когда посредством «непрерывного» или «единолокального» рассказа один рельеф или живописное изображение показывает различные эпизоды или фазы истории. Как части истории, они выложены одна рядом с другой. Их одновременное присутствие демонстрирует всю историю, и каждая вербальная версия проясняет ту или иную часть мифа.
Рудра есть Агни, Огонь, воспламенивший первую в мире страсть и обратившийся против самого себя при поглощении ее последствий. Небесный Отец — только сосуд, в который он помещает свою поглощающую энергию. Все, что пламя оставляет в нем, это гнев.
Начиная с поздневедической эпохи темой этого мифа о творении человека считается инцест между Отцом и дочерью. В начале вещей, однако, когда существовали только Отец и сотворенная им (или отделившаяся от него) дочь, едва ли возможна речь об инцесте. Кроме того, осуждение инцеста предполагает существование общества с господствующими ценностями, в соответствии с которыми оценивается все происходящее. Рудраический миф о творении не является утверждением или отвержением общественных условностей. Боги из Раудра-брахмана оценивать что-либо с нравственной точки зрения не пытались. Напротив, об этом происшествии, нарушении предсуществовавшей целостности, боги в своем прозрении создали поэму, обладающую магической мощью, и из ткани своего творения они сформировали господа жилища, Вастошпати, хранителя сакрального порядка. Семя упало на землю, на место
жертвоприношений, откуда человек и боги посредством жертвоприношений восходят на небо.
Матсья-пурана составлена во времена, равноудаленные как от ведической, так и от современной эпохи, в III—V вв. н. э. В ней царь размышляет о страсти Творца к своей дочери: «Скажи мне, почему не считали, что он совершил страшный грех?»96 Ответ в том, что лишь людям свойственны подобные сомнения, ибо у них есть физические тела, и им, с их грубыми телами, очень трудно понять акт творения — довременной, божественный и невыразимый. Причиной его было сознание, превосходящее человеческое. Великую тайну понять может лишь разум того же порядка. Богам запреты неведомы, существам же с физическим телом не следует и думать о том, чтобы вести себя подобным образом97.
Матсья-пурана снимает с Творца обвинение. Проступок Творца — не его насилие над дочерью. Божественное соитие Отца с дочерью — только символ, метафора онтологической истины. Изначальное существо, ближайшее к целостности Непроявленного, объединяет в себе мужской и женский аспекты. Агни — «бык-корова»98, слияние противоположностей, пламенное двуполое божество, огромное, как космос. «Дакша рожден от Адити, Адити — от Дакши» ". Слова, означающие отношения полов, детородные органы — настолько же ясные в своих коннотациях, насколько таинственные в своих импликациях, смыслах, подтекстах — служат универсальными символами процесса творения. В этом контексте плотское соединение, возбуждение, рождение — метафоры, повествующие о событиях, где превосходятся пределы возможного и допустимого для смертных. Подобные образы поражают, поскольку касаются таких сочетаний и взаимодействий пружин жизни, которые неизвестны смертным и даже не могут быть ими восприняты. Метафоры человеческих тел, символически перенесенные на животных или на невоплощенные сущности, вступают в комбинации, играющие на струнах значений и вызывающие глубочайший резонанс.
Сверхчеловеческие силы в космосе оплодотворяют и порождают друг друга подобно идеям в человеческом мире. Адити, «безграничная», всеохватывающая женственность, и Дакша, «умелый», мужская энергия, действующая через царство Адити, взаимно порождают друг друга. Огонь горит и в мужском, и в женском начале, объединяя их в образе гигантского космического «быка-коровы», пребывающего на границе человеческого понимания, за которой нет слов и образов100. Дочь, с которой Отец сожительствует, — это ипостась самого Отца. Прежде чем он познал ее, она была едина с ним. У Ардханаришвары, Господа Шивы, правая половина мужская, а левая — женская. Как говорят пура-ны, Шива — это тот, кто разделяет себя на бога и богиню (Siva и Siva). Затем он тысячи лет не прекращает свое пылкое любовное соитие с Богиней101. Эту любовь никто не может счесть инцестом.
Мифы о творении, содержащиеся в Ригведе, существовали задолго до того, как были воспеты ведическими провидцами. Среди тех, кто впоследствии пересказывал их, не все обладали тем же уровнем понимания. Табу на инцест беспокоило и отвращало их, ибо они не смели или не были способны повернуться лицом к Непроявленному, метафизической полноте. Они вынуждены были остановиться перед одним из «семи барьеров»102 в конце пути человеческого понимания.
Согласно Айтарея-брахмане, богов явно ужаснули близкие отношения Праджапати с собственной дочерью103. Их шок можно понять в метафизическом и, путем переноса, в астрономическом плане. Праджапати, пронзенный, взметнулся в небо и стал созвездием Мрига (Mrga — антилопа, Орион). Стрелок, поразивший его, обратился в звезду
Мригавьядха (Mrgavyadha — Охотник на антилоп; Сириус); Дочь Праджапати стала звездой Рохини (Альдебаран). Стрела превратилась в созвездие Триканда (Пояс Ориона)104. История «записана в звездах». Когда садилось солнце, в небе наблюдалось приближение Праджапати к дочери.
Боги Ригведы ответили на любовный акт отца с дочерью и пролитие семени созданием поэмы. Только много позднее, в Брахманах, боги показаны потрясенными106. В Ригведе106 соитие отца с дочерью было центром священного ритуала, проводимого Агни. Если боги из Айтарея-брахманы были шокированы, значит, они судили по человеческим меркам, по общественным нормам. Эта пара, однако, не была уникальна, даже в Айтарея-брахмане. Заря была сотворена Отцом, и он соединился с ней. Неизвестна мать, которая дала бы ей рождение. Ушас появилась перед Небесным Отцом как заря первого утра. Небесный Отец покрыл эту румяную деву — часть его самого, но отличную от него — только для того, чтобы быть единым с самим собой. Они — не две личности, но единая самоза-рождающаяся и рождающая сущность. Прежде чем Ушас появилась, она пребывала в Отце, теперь Отец находится в ней. Их мифологическое соитие относится к тому разряду, который Айтарея-брахмана — в другом контексте — допускает даже среди людей, когда говорит о сыне, который обладает своей матерью и сестрой107. Парадоксально, но никакого инцеста не подразумевается. Контекст этих, казалось бы, инцестуальных отношений иного порядка, шире и в то же время более тесный, чем в отношениях четырех персон — отца, сына, матери и сестры. Физические отношения служат здесь символом постоянных переходов субстанции Непроявленного.
«Отец входит к жене,
Став семенем, он входит в мать,
В ней, обновленной, Он рождается...
Боги сказали человеку:
„Это снова твоя мать“.
...Так сын своей матерью
И своей сестрой обладает.
Это широкий и благоприятный путь,
По которому люди и дети идут без страданий»108
В Махабхарате говорится (не столь откровенно), что человек, обладающий своей женой, от нее же потом родится109. В Иогататтва-упанишаде читаем:
«Грудь, которую он сосал, сейчас он ласкает и получает наслаждение, удовлетворяется теми вратами, из которых был рожден. Та, что была его матерью, сейчас его жена, а та, что была женой, теперь его мать. Тот, кто был его отцом, будет сыном, а тот, кто был сыном, станет отцом»110.
Порождение и продолжение жизни не является постоянно обновляющимся инцестом, совершаемым с той, кого «боги и провидцы доставили как ярчайший блеск»111. Она поднялась тем первым утром, когда Отец, видя ее возле себя, приблизился к ней, чтобы стать ее сыном. Именно тогда пролилось семя — бессмертная субстанция Непроявлен-ного, которое было нарушено.