— Я тебя обманула. Нет ничего — есть только моркови семена. Слышал про средство такое, чтоб не обрюхатиться? И куда, правда, рожать? Война… И ты ж на мне не женишься. Правда?
Дедюшин молчал. Она тоже замолчала, прижавшись к любовнику.
Потом вдруг встрепенулась:
— Слышь! А у меня новый ухажер объявился.
Такого заявления Андрей никак не ожидал. Оно застигло его врасплох и заставило дернуться, будто дотронулся до горячего.
— Давно ли?
Варя лукаво улыбнулась.
— Да вот, второй месяц захаживает. Дров два раза приносил. Из тех, что на вылазках добывали. Хлебом поделился.
— А медку не носит? Нет? Не такой запасливый? И кто ж это таков? Я его знаю?
— Может быть. Может быть, и знаешь. — Варвара расхохоталась, довольная, что разозлила любовника. — Да что ты так взъярился, Андреюшко? Я ж тебе все одно не изменяю.
— Так ли? — Андрей, насупившись, отвернулся.
Только этого и не хватало! Мало того, что Катя, не скрываясь, постоянно общается с этим пришлым толмачом, так теперь еще и Варя, в верности которой Дедюшин, что бы там об ней ни говорили, почему-то был уверен…
— Так, Андрюшенька, так, — продолжала заливаться смехом стрельчиха. — И хотела бы изменить, да пока ничего не выйдет.
— Пока? Что значит «пока»?
— Пока не выйдет. Мальчонка это. Совсем малец. Санькой зовут. Он все при боярине с прутиком да Фрисе ходит. А теперь вот стал ко мне наведываться. Видать, приглянулась я ему…
Дедюшин понял, что и ему придется рассмеяться. Ну и ведьма! Два раза подряд обдурила.
— Мальчонки любят кого постарше! — Андрей взял поданную Варей чарку с горячим отваром. Отхлебнул. — Вкусно завариваешь.
— Гляди, язык не ошпарь. А то потом с тобой долго целоваться нельзя будет. Придется с Саней попробовать. Я его враз научу!
И она вновь зашлась смехом.
…Андрей ушел от Варвары заполночь. Им все еще владело странное смятение, и он не мог успокоиться. Шальная мысль — назло Катерине взять и жениться на Варьке — не отступала. В посаде Варвару многие считали гулящей, да и слава ворожеи и гадалки не добавляла вдовушке почета, хотя этими ее услугами иные пользовались, не таясь. Какая ж из нее жена дворянскому сыну? Но как быть с Катей, как спровадить Колдырева? Тот ходит в героях, воевода его отличает, а Катерина, это с ее-то гордым нравом, последнее время просто смотрит ему в рот!
«Вот кабы и я мог какой-нибудь там подвиг совершить!» — подумал Дедюшин и внутренне сам над собой посмеялся. Он знал, что не отличается отвагой, и когда-то пытался с этим бороться: на праздниках норовил вслед за крестьянскими ребятами прыгнуть через костер, как-то хотел на спор переплыть, когда еще гостили с родителями в столице у Шейных, ставшую бурной после дождей Москва-реку, но одумался и вовремя вернулся на берег. Ничего не получалось — с годами он так и не стал храбрецом. Может, из-за этого Катя всегда и была меж ними первой? Ей-то сигануть через огонь, да еще когда он взмывает особенно высоко, либо переплыть стремнину туда и обратно ничего не стоило.
И так всегда было. Совсем они были мелюзгой, а на Царь-пушку тогда полезла только она. Бронзовая монстра своим ужасным жерлом смотрела на Ильинку, выстрел картечью из этого тюфяка смел бы все живое, как уж бывало, на протяжении всей улицы. Царь-пушка очень привлекала кремлевскую детвору, но охраняли ее крепко. Дедюшин уж не помнил, как им удалось подобраться вплотную, но только тогда был апрель, и дождик только что прошел. Катька поскользнулась на округлом верхе Царь-пушки, полетела вниз… Не убилась, но на левой скуле у нее навсегда остался шрам.
И верхом она ездила лучше, и стрелять ее Михаил научил неплохо. Вот она и принимала Андрея как верного друга, умного собеседника, но и только… Назло еще всему, Дедюшин боялся высоты, и Катя это знала. На смех не поднимала, но видно было, что ей это неприятно: как это — мужчина, ее друг и боится глянуть вниз с башни Московского Кремля! Они детьми тогда взбирались туда наперегонки, и Катерина, опять же, была быстрее.
Сам того не замечая, Андрей добрался до стен крепости, до Днепровских ворот. И чего его сюда понесло? Домой-то в другую сторону. Андрей подошел и тотчас узнал старшего по страже — высокого плечистого стрельца Ивана Довотчикова. Вот странно: вроде бы все спокойно, а на часах старший по страже…
— Здрав буде, Андрей Савельич! — Довотчиков хорошо знал Дедюшина и не стал останавливать. — Ты куда это?
— По своей надобности. Томно на душе отчего-то… Хотел вот на стену подняться, кругом поглядеть. Дозволишь?
Спросил он это просто, чтобы выказать стрельцу уважение. Тот обязан никого не выпускать из ворот без особого указания воеводы, а уж на стену-то не пустить не может. Но, к удивлению боярина, Довотчиков насупил брови под бараньей шапкой:
— С чего это тебе захотелось? Мороз крепчает, ветер поднялся — гляди, как бы не сковырнул тебя оттудова!
Эти слова, однако, еще больше раззадорили Дедюшина. Ах, так! И этот считает его неженкой, размазней! Нет уж! По крайней мере, с этим давним страхом надо, наконец, справиться.
— Я туда и обратно! — весело крикнул Андрей и, дойдя до боковой лестницы, принялся подниматься. Иван ему еще что-то кричал, но он только махнул рукой.
Вот и верх стены. Ничего страшного. Да, ветер тут сильный, но с ног не сшибает. А теперь подойти, нагнуться в просвет между зубцами и посмотреть вниз. Если голова закружится, он успеет вовремя отступить.
Просвет был не так широк, и Андрей уперся обеими руками в обледенелые края зубцов, чтобы, в случае чего, сохранить равновесие. Зажмурился, потом открыл глаза.
Внизу, под стеной, тянулась белая снежная равнина с лесом печных труб на месте посада. Ветер гнал легкую поземку к чернеющему Днепру — и дальше, по гладкому льду. Река встала только на днях, и сквозь тонкий ледок чернела толща воды.
Как раз в это время облака разошлись, показалась луна, сделав и без того печальную картину совсем тоскливой: еще недавно здесь кипела жизнь, шумел город, вились дымки. Ныне все мертво, и мерцают лишь огни польского табора по ту сторону реки.
А это что такое? На снегу виднеются цепочки чьих-то следов!
Андрей совсем позабыл про страх высоты, даже нагнулся еще сильнее. Да, следы! Еще миг — и Дедюшин увидел тех, кто их оставил: несколько человек крались в ту сторону, где прежде был мост через Днепр, теперь же торчали лишь обгорелые остатки опор.
Приглядевшись, Андрей увидал, что они одеты в польское платье — в свете луны были хорошо видны подбитые мехом жупаны и темные магерки. На боку у каждого сабля. Двое несли какие-то доски.
Дедюшин даже присвистнул. Ничего себе! Кто ж это такие? Следы тянутся прямо от ворот. Значит, они воспользовались тем, что стража сидит в палатке возле костра, и… А Довотчиков? Ну, он мог в этот момент быть далеко от ворот, а луна-то еще не вышла. Стоп! Но ведь засов задвинут. Значит, они не из ворот вышли, а из дверцы в них. У кого-то был ключ. Выходит, этот кто-то не простой беглец, доведенный до отчаяния бедственным положением крепости!
Шедший первым перебежчик (в том, что это снова перебежчики, Андрей не сомневался), обернулся, чтобы бросить взгляд на стену. Ему определенно не понравилось, что так некстати появилась луна — теперь их могут увидеть.
Это был… Боже Милостивый! Не может быть! Нет, точно, никакой ошибки: во главе небольшого отряда крался к остаткам моста Григорий Колдырев! И на боку не сабля, а шпага — боярин с прутиком.
Андрея будто кипятком окатило. Вот оно что! Вот, какой, оказывается, герой — новый Катин дружок… Что это он задумал? Переметнуться к полякам? Или собирается рассказать им, что делается в крепости, передать планы новых укреплений, возведенных воеводой, да и потихоньку вернуться? С его-то наглостью возможно и такое!
— Иван! Довотчиков! — Дедюшин позабыл даже про свой страх высоты — прямо-таки скатился с лестницы. — Слушай: там… там беглецы!
— Какие еще беглецы? У тебя, верно, голова закружилась!
— Да не показалось мне! К Днепру они идут. И среди них — Гришка Колдырев. Я его узнал. Всего их шестеро. Одеты в польское платье.
— Да ты что, Савельич, верно обознался! — как-то слишком уж уверенно рыкнул старший по страже. — Может, разведка польская?
— Да он это! Богом клянусь!
Услыхав громкие голоса спорящих, из палатки выскочили двое стрельцов, подбежали к старшему.
— Отворить дверь, Иван? Поглядеть? — спросил один из них.
— Поглядите! — как-то нехотя разрешил Довотчиков. — Только осторожно: если это ляхи, то ведь обстреляют.
Иван невероятно долго искал в связке ключ от дверцы. Наконец она, скрипнув, отворилась. Вдали, уже возле самой реки, мелькнули и пропали тени.
— Следы и правда есть! — воскликнул Иван, вглядевшись в заметаемые порошей вмятины. — Кто-то к самой стене подобрался… Верно, пытались дверь отворить, но не смогли. И петарды не видать. Ушли, гады!
— Да, говорю ж тебе! — от волнения Андрей стал заикаться. — Говорю тебе: это Григорий! Надобно воеводе донести!
— Врешь ты! — взорвался Довотчиков, но затем, помрачнев, бросил: — Ладно. Пойду и доложу.
Он запер дверь, повернулся и, толкнув Дедюшина плечом, и даже не извинившись, зашагал прочь.
Там, на стене, у Андрея не кружилась голова — страх высоты почти прошел. А вот теперь он испытывал головокружение. Неужели это правда?! Если Колдырев — изменник, то это все меняет! Катерина ни за что не сохранит любовь к предателю. Пойти сказать ей? Может, еще прибавить, что он, Андрей, давно обо всем догадывался, да не хотел делать любимой больно, надеялся, что ошибается? Фу, что за подлые мыслишки! Нет, нет — не будет он действовать так грязно. Просто расскажет ей о том, что видел… Да и старший по страже сейчас донесет воеводе. Надо поспешить следом. Пускай Катя, если не спит, узнает все от него. А если и спит — ради такого случая и разбудить не грех.
В воеводской избе горел свет — Шеин и не думал ложиться. Поднимаясь по лестнице на второй этаж, где жили Евдокия с детьми и Катерина, Андрей через полуоткрытую дверь услыхал слова воеводы: