— Пан инженер! — срывающимся голосом крикнул десятник. — Вы где?!
Ответил ему только легкой порыв ветра, погладивший его по щеке невидимой холодной рукой. А потом в двух шагах от него, прямо на земле вдруг вспыхнул огонек. Конь прянул под паном офицером.
— Это еще что? — ахнул десятник.
«Тс-с!»
С этим странным звуком с земли привстала обыкновенная заснеженная кочка, и в тот же миг хлопнул выстрел. Понять, что огонек был зажженным фитилем, пан Лаховский так и не успел…
Минутами ранее Санька шепнул «Скачут!», и вся троица разом, по отработанной привычке, повалилась ничком в снег, совершенно слившись с белым полем. Место для засады указал Фриц. Если Луазо выбирает позицию для оставшейся у поляков осадной пушки, то его внимание неизбежно привлечет холмик на приличном удалении от крепости.
Сперва им показалось, что Санька ошибся — было тихо, только слышалось, как перекликаются часовые в таборах. По ночам между польскими лагерями вообще не было никакого движения. Ну, а видная отсюда черная громада Стены, казалось, поглощает и свет, и звук. Но вот все явственнее заскрипел снег, взрываемый подковами, и вскоре вблизи показались неясные контуры всадников. Три, четыре, пять… Один двигался впереди, постоянно озираясь вокруг.
Лазутчики замерли: верховые почти поравнялись с ними. Вот фыркнула одна из лошадей, вот вторая. Конечно же, они почуяли людей, но запах человека не вызвал у них тревоги — в лагере все так пахнут.
Григорий с Фрицем обменялись знаками на пальцах — они? они! ты берешь этих двух, а я этих, — как раздалась громкая польская речь, со страшным акцентом: «Пан Лаховский, не прикажете ли вы остановиться? Прошу прощения, но у меня возникла необходимость…»
Свалив Лаховского и мгновенно сунув за пояс разряженный пистолет, Григорий вскочил и ринулся со шпагой на оставшихся поляков. Те, завопив поначалу больше от изумления, нежели от страха, схватились за сабли. Однако с двух сторон грянули еще два выстрела, и двое, в свою очередь, рухнули с седел на землю. Кони заржали, вскинулись на дыбы.
Фриц метнул кинжал, но не попал, и последний, видя, как три ожившие снежные кочки расправляются с его спутниками, дал коню шпоры и помчался назад, к королевскому лагерю.
— Оставь! — Майер, видя, что Григорий окоченевшими руками пытается перезарядить пистолет, схватил его за руку. — Пускай удирает, не до него. Выстрелы все равно уже слышали: в мороз звук разносится далеко. Скорей хватай коня! Быстро в седла! Алекс! — тут он перешел на русский, — слишаль? На коня! Шнейль! Гриша, принимай добычу!
Фриц с необычайной ловкостью подхватил с земли бесчувственного Луазо, которого до того прикрывал на земле своим белым плащом, и вскинул поперек польского седла, в которое уже взлетел Колдырев.
— Ну и смердит, — перекосился Григорий.
Они уже миновали первый табор, уже неслись на всем скаку вдоль Днепра, когда со стороны королевского лагеря устремились на перехват лихие венгерские кавалеристы. Но и в этот раз они безнадежно опоздали.
Отдѣлъ 10Иди и смотри(1611. Январь — апрель)
Знаете, что делается в Смоленске: там горсть верных стоит неуклонно под щитом Богоматери и разит сонмы иноплеменников!
Тайна(1611. Январь)
— Клянусь вам, пан воевода! Клянусь, я рассказал все, что мне известно! Я только выполнял приказы короля!.. Но я совершенно уверен, что его величество и не собирался больше вести подземную войну. Это слишком дорого, слишком долго и слишком опасно. Король потерял в этих тоннелях множество своих солдат! Мощные пушки тоже не дают полной гарантии, но они хотя бы позволяют сохранить людей, армию… Я как раз и должен был рассчитать позицию для уцелевшей пушки, когда меня захватили ваши люди.
— Это нам известно и так. И мы помним, скольких наших потеряли из-за твоих инженерных расчетов.
— Но я же просто наемный инженер!.. Я действовал по приказу! Да переведите же это пану воеводе!
— Переведу, когда будет, что переводить, — Григорий хмуро смотрел на вжавшегося в угол пленника, лицо которого белизною сливалось с покрывавшей кирпичи известкой и было залито потом, хотя все остальные ежились от холода. Длинные волосы на концах слиплись, образовав отвратительные крысиные хвостики.
Допрос захваченного в плен инженера происходил уже утром, в просторном подвале воеводской избы. Прежде здесь хранили запасные доспехи и оружие — пики-сулицы, бердыши, сабли, саадаки… Луками, обзаведясь оружием огненного боя, стали пользоваться редко, но теперь в дело пошло все, и подвал почти опустел.
Сюда воевода и поместил господина Луазо. Лаврентий, само собой, хотел забрать его в свои собственные подвалы — они находились под теремом в стрелецкой слободе, в котором жили его «соколы». Но Шеин впервые, достаточно твердо возразил своему товарищу:
— Мне инженер этот целеньким нужен, Лаврушка! Он еще пригодиться может. А твои костоломы перестараются, и останется мне мешок на дыбе. Да и спокойнее так. Всякое у нас тут уже случалось. Сам помнишь, как Климка Сошников ни с того ни с сего со стены сверзился. А кто знал, что его брать будут? Ты, я да те, кого ты за ним послал… То-то!
Лаврентий обиды не показал, сделав вид, что согласен, однако присутствовать при допросе пленника отказался, сославшись на дела. Никто не настаивал, и, таким образом, в подвале теперь были только воевода, Григорий да, на всякий случай, Фриц. И, разумеется, сам инженер, с которым обращались вполне пристойно. Стража даже в виде особого одолжения ему выдала чистые штаны.
Шеину случалось допрашивать пленных, он в этом разбирался и по перекошенному лицу инженера, по его дрожащим коленям живо понял: этот и так все расскажет.
— Переведите пану воеводе: я не мог не выполнять королевские приказы! — вновь залепетал пленник. — Со своей стороны я даже пытался… говорил, что затяжная война бессмысленна. Но его величество не желал ничего слушать. Переведите, пан… мсье!
— Скажи уж «сэр», — усмехнулся Колдырев. — Так, может, действительно поговорим откровенно?
Последние слова Григорий произнес по-английски.
— О! — то ли испуганно, то ли радостно воскликнул инженер. — Вы и английский язык знаете, сэр?
— Представь себе. А теперь лорд воевода хочет услышать, кто ты такой на самом деле, как тебя по-настоящему зовут и с какой целью ты сюда приехал. Только не ври, что ради одного лишь золота…
Пленник вздрогнул.
— Золота короля Сигизмунда! Поскольку ты изрядно труслив, то давно сбежал бы, если б у тебя не было тут особого интереса. Так вот и поведай нам: какой такой интерес.
Несколько мгновений пан инженер мучительно размышлял. Краем глаза он глянул на стоявший рядом сундук, в котором хранились старые кольчуги. На таком же сундуке сидел против него воевода, тогда как толмач и охранник стояли по сторонам. За охранника пленник принял Фрица с его грозной алебардой, не узнав его из-за бороды. Да и вообще Фриц сильно изменился с того дня, как они с ним пили вино из бочонка на смоленском пожарище.
— С… сэр! — трудно было сказать, обращается ли он к Шеину, или к Григорию. — Сэр, можно мне сесть? Ноги совершенно подкашиваются…
Колдырев перевел просьбу воеводе. Тот кивнул:
— Да пускай его хоть ложится, лишь бы говорил толком.
Сам он при этом встал и начал, по своей привычке, расхаживать по помещению.
Инженер плюхнулся на сундук, попытался рукавом шубы промокнуть лоб и проговорил, заискивающе переводя взгляд с воеводы на Григория и с Григория на Майера, вернее, на лезвие секиры:
— А если… если я открою одну очень важную тайну, тайну, которая может всем вам оказаться необычайно полезна, я могу рассчитывать на… особое отношение?
Колдырев перевел вопрос, и воевода рассмеялся:
— Сперва надобно узнать, что у него за тайна такая. И обещания мои сейчас недорого стоят: сами можем в любой день перед Богом предстать. Так что пускай говорит, басурманин, а там уж как выйдет. Только скажи, что если он хочет сообщить, что у нас тут какой-то клад зарыт, то сие мне ведомо. Неплохо было б, если бы он место точное назвал.
Выслушав перевод, инженер не удивился. Напротив: казалось, его даже обрадовало, что воеводе известно о спрятанном в Смоленской крепости сокровище. Раз Шеин об этом заговорил, значит ему это интересно!
— Я и не сомневался, сэр… милорд, в том, что вы знаете об этой тайне. У вас должна быть часть карты, которая может привести к сокровищу. Но лишь одна часть! Вторая давно уже находилась у короля Сигизмунда, и он тоже был посвящен в тайну. Третья часть хранилась с некоторого времени у меня.
— Вот оно что! — воскликнул Григорий.
Он уже наловчился переводить за пленником так быстро, что тот едва успевал завершить фразу, а опытный толмач уже ждал продолжения. Однако последние слова заставили его насторожиться. Насторожился и Шеин и, вслед за Колдыревым, задумчиво повторил:
— Вот оно что…
— О, милорд! Я берег этот кусочек пергамена, как собственную мою жизнь! — от волнения инженер едва не свалился с сундука. — Правда, однажды у меня вырвались неосторожные слова, и… и… Словом, польский король узнал мою тайну, и мне под угрозой пыток пришлось отдать свой кусочек карты.
— И у Сигизмунда их теперь два? — нахмурился воевода.
— Да, милорд… Но и у меня два!
Григорий и Михаил переглянулись.
— Это как же? — спросил Колдырев.
Тут в глазах лже-Луазо померк страх и неожиданно появилось торжество.
— Сэр! — обратился он к Григорию и тотчас обернулся в сторону воеводы и вставшего рядом с ним Фрица. — Милорд! Может быть, я кому-то покажусь наивным, но это не так! Когда я сразу же рассказал королю Сигизмунду о моем кусочке карты и безропотно его отдал, их величеству сие весьма понравилось! Он тут же пообещал, что, найдя сокровище, не забудет и меня. А поскольку я постоянно бывал ему нужен — ведь мои расчеты требовались тем, кто рыл эти ужасные тоннели… Так вот, король приблизил меня к себе, я часто бывал в его домике. А их величество в последнее время пил, постоянно пил! Я подсмотрел, куда он прячет ключик от шкатулки, и однажды, когда мы пили вместе, а офицер охраны ушел, открыл ее, достал оба фрагмента карты и скопировал их!