— Михайло Борисович!
На пороге горницы толпились стрельцы.
— Проверили мы подвал. Ход здесь был, похоже, вел за Стену. Но обвалился. А под воеводскую избу пролезть можно.
Шеин беззвучно выругался.
— Шастала крыса под самым носом… А мы на кого только ни думали! Надо ж было мне умом тронуться — помыслить, что Лаврентий меня предает!
— Ну, в этом, положим, я виноват, — мрачно проговорил Григорий.
— А ты с меня на себя не перекладывай! — в сердцах воскликнул Михаил. — Ты Лаврушку не знал почти. Но я-то, я!
— И ведь Лаврентий, умирая, пытался имя назвать! Нам показалось, что он сказал «оба». Мы гадали, значит ли это, что крысы у нас две, либо что еще? А сказал-то он не «оба», а «Зобов»!
— Эх, нет Лаврентия! Тот, кто убил Зобова, бумаги на столе оставил, словно бы подсказал нам: вот он, предатель. Сейчас бы Лаврушка мой лысину потер, да что-нибудь и высказал… Неужто Климка осерчал за что и своего покровителя порешил? Больше ему прятаться было и негде. Домашних Зобова допрашивали?
Григорий махнул рукой.
— С этого и начали. Но жена его умерла с неделю назад… говорят, странно как-то умерла. Сыновей он давно, еще до осады, в Нижний отправил по своим торговым делам. Еще у него дочь есть замужняя, в Москве живет. Здесь осталась младшая, но ей и пяти не сравнялось, она-то точно ничего не знает. Но про то, что у Зобова жил какой-то стрелец и что он сюда раненный притащился, двое из слуг рассказали. Где он теперь, не знают.
— А откуда взялось письмо про посад — ведь почитай два года где-то пролежало? — вопрошал сам себя Шеин.
Григорий пожал плечами:
— Нет, без Лаврентия мы что котята слепые. Даже непонятно, с какого конца браться.
В дверях появился Фриц. Он тоже осматривал дом, но снаружи, пытаясь обнаружить какие следы. Однако вернулся немец с пустыми руками.
— Стой-ка! — Михаил, стремительно шагнул к раскрытому кабинету, на верхней крышке которого стояла плоская резная шкатулка. — А ну-ка, что там?
Он взял ларчик, из замка которого торчала головка ключа. Поворачивать ключ не понадобилось — шкатулка оказалась открыта. И пуста.
— Для чего бы купцу понадобилось держать на запоре, да еще в этом мудреном ларе, пустую шкатулку? Значит, из нее что-то взяли. Что?
Подойдя к кабинету, Шеин оказался около окна. Он смахнул капли пота со лба и, шумно выдохнув, распахнул створки окон, словно красиво сотканные из разноцветных стеклышек.
— Глядь как распогодилось-то… Ни звука, ни ветерка… — Шеин стоял у окна, потирая рукой ослепленные ярким солнцем глаза. Выстрел грянул в абсолютной тишине словно удар кнутом. Михаил удивленно ахнул и, взмахнув правой рукой, рухнул навзничь.
Фриц одним прыжком подскочил к окну, вскинул пистоль и, как показалось Грише, просто пальнул куда-то в небо — не целясь. На самом деле он отлично прицелился. Человеческая фигура, темневшая на кромке крыши соседнего терема, саженях всего в пятнадцати, качнулась, нелепо замахала руками и полетела вниз.
— Ты что наделал? — вскрикнул Григорий. — Он нам живой был нужен!
— Он и есть еще живой! — отозвался Фриц и ринулся к двери. — Стрельцы, ви смотреть, что с воевода!
— Я целил в живот или ниже и попал, — объяснил Фриц на бегу. — Там, внизу — земля, невысоко. Если Климка умудрился свернуть себе шею, у него просто неудачный день.
Они действительно нашли стрелка живым. Пуля Фрица пробила ему левую ногу на уровне паха. Бежать он не мог, но все пытался уползти. Соседние дома большей частью опустели, жившие здесь посадские умерли, многие из домишек уже стали разбирать на дрова, и убийца надеялся укрыться среди развалин.
Разряженная пищаль валялась невдалеке, но в руках у Клима Сошникова (оба не сомневались — это он) был пистоль. Фриц толкнул друга на землю, зная, как любит Гриша соваться под любую пулю. Пуля свистнула возле головы Майера.
— Что, руки дрожьят? — Фриц налетел на стрелка, вырвал оружие и пинком швырнул того лицом вниз. — На этот раз ти стрелять плёхо!
— Ничё! — стрелок поднял измазанное землей лицо и осклабился, хотя даже сквозь густую бороду было видно, что губы у него дрожат. — В воеводу я попал. Некому больше тут командовать. Это ему за Никиту Прокопьевича!
— Ты есть дурак, — спокойно возразил Майер. — Твой хозяин убиваль совсем не воевода.
И тотчас Фрицу пришлось перехватить руку Григория со шпагой. То, что перед ним — убийца Катерины, затмило разум.
— Ты сам говорил, что он нужен нам живым! — пальцы немца, точно каменные, стиснули запястье Колдырева. — А раз так — терпи.
Узнав об убийстве Зобова, Санька отпросился со Стены. Начальнику стражи ж самому хотелось узнать, что же такое приключилось в тереме городского толстосума.
Но едва Санька слетел по веревке на землю, его окликнули.
— Слышь-ко, ты Санька, что ль? — Запыхавшийся мужик был вроде ему знаком. — Тебя Варька-стрельчиха везде ищет. Аж взволновалась вся — видать, крепко ты ей нужен. А мое дело — передать.
Он сразу же подумал, что смерть зловредного купчины не так уж важна для него, и припустился в другую сторону крепости. И был почти уж у заветной баньки, когда из-за угла терема вдруг показалась Варя.
Такой Санька еще никогда ее не видел: вся встрепанная, с пунцовыми пятнами на щеках, с дико сверкающими глазами, она бежала, подхватив полы сарафана и рубахи, так, что босые ноги были видны чуть не до колен. Платок свалился с головы женщины, пряди полураспустившейся косы падали ей на грудь и на спину.
— Не ходи сюда, Саша! — отчаянно закричала Варвара. — Не ходи! Прочь ступай!
Остолбенев, Санька на миг и впрямь застыл на месте, но тотчас сорвался и побежал к ней еще скорее, всем существом ощущая, что ей грозит опасность.
И сразу увидал — какая. Следом за женщиной показался Андрей Дедюшин. Его лицо, всегда спокойное и красивое, теперь было искажено яростью.
— Стой, Варька! — ревел он. — Стой! Клянусь, я выстрелю!
В руке Андрея был зажат пистоль. Саньке показалось, что целит он не в Варю, а в него, но это паренька не остановило.
— Уходи! — задыхаясь, выкрикнула Варя. — Я не звала тебя, не верь! Это… это он мужику меда дал и велел тебе сказать, будто ко мне идти надо… Он убьет тебя, Сашенька! Беги!
И силы оставили Варвару. Она оступилась, пошатнулась, с трудом устояв на ногах. Поняв, что не успеет, не добежит, вдруг развернулась навстречу своему преследователю.
— Не стреляй, Андрей. Он сам тебе все отдаст, если я попрошу. Не бери грех на душу.
Дедюшин с разгона едва не налетел на нее, левой рукой сгреб в охапку, ухватил за косу.
— Стой, малой! — хрипло, с трудом, выдохнул он, обращаясь к Саньке. — Ты мне не нужен, не трону. Мне пистолик твой нужен. Только он.
— Отпусти Варю! — с мужской твердостью сказал Санька.
Андрей усмехнулся:
— Отпущу. Она мне тоже не нужна. Я её, дуру, желал богатой сделать, в золоте и шелках купать, а она, вишь, не хочет. Ну так подыхайте вместе, коли вам охота… Давай меняться: ты мне свой пистоль, а я тебе — Варьку.
— Ты умом повредился, боярин? На что тебе мой пистоль?
— Нужен. Не отдашь, я ее пристрелю.
Санька перевел дыхание.
— Отдам. Но сперва отпусти.
— Сначала брось пистоль. И забирай эту… с потрохами!
Темное дуло было возле Вариной головы. Санька кинул свое заветное оружие в пыль почти под ноги Дедюшину.
Андрей, хохотнув, швырнул женщину вперед и бросился к пистолю. Варя от толчка упала на колени, оперлась, поднимаясь на руку, другой рукой отчаянно махнув мальчику:
— Да уходи же ты, Саша Уходи! Скорее!
Но он, напротив, сделал к ней шаг. Потом другой.
Дедюшин, завладев пистолем, жадно глянул на рукоять — вот оно, заветное клеймо, которое он приметил в прошлый раз! И снова нацелил свой пистоль на Саньку:
— Ну, спасибо, парень. Теперь я, наконец, свободен… Только мне вовсе не нужно, чтобы ты щас сбежал к воеводе и донес на меня. Бегаешь ты проворно, я знаю!
И он нажал на спусковой крючок.
Взведенное мощной пружиной колесико под полкой с пороховой мякотью начало бешено вращаться, а сверху по полке ударил курок. Зубцы колесика врезались в кусочек пирита, зажатого в рычаге, вылетели искры, порох на полке вспыхнул, и через запальное отверстие пламя подожгло заряд внутри. Выстрел из оружия с колесцовым замком занимал лишь долю мгновение, а от Дедюшина до Саньки было не более восьми шагов. Промахнуться трудно… Но в этот миг Варвара, неизвестно как успев вскочить, с криком кинулась между ними.
— Ва-а-а-ря!
Санька успел подхватить ее, но не смог удержать. Тяжелея, она обвисла в кольце его рук и стала сползать на землю.
— Варя…
Санька больше не видел Дедюшина, не смотрел на него, не ощущал опасности. Ему было все равно.
Меж тем Андрей быстро вскинул и второй — добытый пистоль. Но тут перед его лицом метнулось что-то белое. Хищно растопыренные лапы с острыми когтями были направлены прямо ему в глаза. И вторая пуля ушла в небо.
Охваченный непонятным, отчаянным ужасом, Дедюшин кинулся со всех ног к ближайшим городским воротам.
— Варя! Варя! — повторял Санька, опускаясь на колени, чтобы легче было держать Варвару. — Варюшка, свет мой ясный, держись! Сейчас… сейчас я тебя к Наташке дотащу… Слышь, Варь, она тебя враз вылечит! Варечка!
Женщина приоткрыла веки. Глаза ее были по-прежнему совершенно черны, но при этом и незнакомо ясны, словно непрошенное чаровство навсегда ушло из ее души.
— Сашенька… — она попыталась и не смогла поднять руку, чтобы провести по его волосам. — Спасибо тебе… Ты… воеводе скажи: это Андрей нанял стрелка, чтоб Катю убить. Я давно догадывалась, а нынче он сам признался. А в пистоле том, в ручке — бумага какая-то… чтоб клад найти. Он теперь к полякам побежал. Передай Михайле Борисовичу.
— Варя, не надо говорить, молчи! Мы… мы с тобой знаешь, как жить будем! Я все для тебя сделаю. Я тебя люблю. Как есть люблю!
— Знаю. До тебя меня никто не любил и уж не будет любить. А ты… ты долго проживешь.