– Прим. «РЭО».)
6
Есть ли выход из этой ситуации? Если речь идет о макрозадаче сохранения территориальной целостности большой России, то, несомненно, да. Этот выход состоит в полном изменении парадигмы отношений между «центром» и «периферией». Речь не идет о том, что «центр» должен быть упразднен, ослаблен, или часть его функций должна быть делегирована каким-нибудь «подцентрам». Должна быть упразднена как таковая сама «периферия». До тех пор, пока территория России за пределами Садового кольца будет казаться враждебной и осаждающей Кремль туземной окраиной, сохранится и центробежная тенденция, которая касается не только титульных этнократий, но во все возрастающей степени собственно российских территорий («Уральская республика» Э. Росселя).
Единственным способом ликвидации периферийного синдрома станет отказ от этнических номенклатурных субъектов, управляемых коррупционными кланами. Но это не означает отказ от республики как формы административного «бытия». Каждая такая республика должна быть региональной и многонациональной, дающей возможность своему населению превратиться в политическую нацию с ярким и острым чувством истории и политической целесообразности. Россия, понятая как союз политических наций, надэтнических «республик» будет иметь гораздо больший успех, чем Евросоюз, где каждая политическая нация закоснела в своей идентичности, вырастила слишком самодостаточную национальную бюрократию. Свободная от этих минусов, Россия превратилась бы в евразийский союз равных республик, где этническая идентификация русских и чеченцев, татар и якутов не имела бы ни малейшего значения, а административный бренд определялся бы лишь геополитической целесообразностью: Большой Кавказ, Дальний Восток, Западная Сибирь и т. д. Робким намеком на это можно считать деление России на федеральные округа. Если придать им статус сверхэтнических республик, то можно было бы рассчитывать на реализацию в недалеком будущем мечты первых большевиков о всемирном СССР.
Синтез сакрального и политического (интервью)
сайт "Кавказский узел", 29.12.2006
Беседовали Александра Кондрашева и Лилия Пайзулаева
Кавказский узел. Гейдар Джахидович, празднование Курбанбайрама приходится на время, когда в России отмечают наступление Нового года. Это как-то отражается на традиционной программе мусульман в этот день?
Гейдар ДЖЕМАЛЬ. С точки зрения Ислама безразлично, с чем этот праздник совмещается, потому что Новый год является праздником фиктивным, абсолютно светским. Он празднуется в другую дату, чем так называемое Рождество. Конец декабря – это время солнцестояния, с момента которого начинается рост дня и, как говорится, путь Солнца к его победе. Новый год – это условная точка смены календаря, на протяжении европейской истории постоянно меняющаяся (были периоды, когда Новый год начинался совершенно с других дат,– в зависимости от политических и культурологических установок). Поэтому, на какое число или событие приходится Курбанбайрам – абсолютно все равно. Он выше любых дат и праздников.
Что касается самого Курбан-байрама, то можно сказать, что это единственный на сегодняшний день ритуал, тесно связанный с памятью нашего праотца Ибрагима, который был намерен, повинуясь Всевышнему, принести в жертву своего первенца Исмаила. Своей жертвенной готовностью выполнить приказ Бога он положил начало присутствию монотеизма в условиях глобальной тирании и несправедливости. Возникла точка света, оппозиции. У Ибрагима появилась группа последователей, которые веками через борьбу с Вавилоном, с фараонами, с Византией, Ираном и другими великими мировыми тираниями пробились к той полуторамиллионной Умме, которая является залогом воли людей к свободе и справедливости. Эта Умма есть суть религиозных чаяний и надежд, потому что политические и социальные чаяния людей на самом деле имеют теологическую и религиозную подоплеку,– а вовсе не экономическую и не бытовую, как об этом говорили марксисты. Точка отсчета, которая стоит в основе нашей истории, началась именно тогда. И Курбан-байрам – это соединение события, которое имело место быть 4300 лет назад, и нас сегодняшних, подтверждающих, что мы как партия Аллаха существуем на протяжении этих 4300 лет.
К.З. К моменту празднования Курбан-байрама уже будет закончен хадж – ежегодное паломничество мусульман всего мира в Мекку. С Вашей точки зрения, насколько важен опыт паломничества в жизни мусульманина?
Г.Д. Несомненно, паломничество является уникальным инструментом политического единства мусульман, единобожников. Совершая это путешествие, они соединяют всю землю в одной точке силы, прокладывают радиальные пути со своих родных мест к центру мировой оси,– единственному уникальному месту, которое связывает современную историю с праотцом Ибрагимом и его сыном Исмаилом. Каждый мусульманин обязан хотя бы один раз в жизни совершить хадж. Если же мусульманину не удалось совершить паломничество в Мекку, то это очень прискорбно, однако этот факт не выводит его за пределы Ислама.
К.З. Сегодня в СМИ все чаще в отношении Ислама на Северном Кавказе употребляется понятие «религиозный экстремизм». Как бы Вы опередили этот термин?
Г.Д. Экстремизм – это крайность. То есть для кого-то крайностью является поехать в какие-то места вроде Афганистана, для кого-то – высказать своему начальнику все, что он о нем думает, с риском остаться без работы. А религия ставит такие вопросы, как смысл существования человека, смысл каждой секунды, которую он проживает. Пыль мы на ветру или имеем какое-то предназначение. И Коран отвечает, что все, что сотворено, включая человека, сотворено не просто так. Таким образом, наше существование имеет смысл.
Если говорить строго, то экстремизм – это термин, взятый противниками Ислама или противниками использования религии как теологической базы социального сопротивления, который принят на вооружение политтехнологами действующих режимов с целью дискредитировать своих оппонентов. Иными словами, те, кто шельмуют своих оппонентов словом «экстремизм», обращаются к врожденному у обычного человека чувству страха перед неопределенностью и риском. В то время как Ислам, будучи чистой и верной своему источнику традицией, исходит именно из приоритетов духовного над вещественным, дальней жизни над настоящим. Мерилом всего является установление дальней жизни и стремление соответствовать тем задачам, который Всевышний ставит перед нами. А это уже есть разрыв со стабильностью, рациональностью. Поэтому фундаментальным принципом Ислама является полагание на Аллаха, которое является неизменным оружием мусульманина в критических ситуациях. Это есть совершенно органическое и естественное явление для внутреннего мира мусульманина, но при этом такое состояние можно назвать экстремизмом.
К.З. Как проявляется религиозный экстремизм в действии?
Г.Д. Религиозный экстремизм проявляется в строгом следовании заповедям Ислама. Это отстаивание чести, достоинства и неприкосновенности жилища, семьи и религиозных убеждений. Предполагается, что мусульманин является политически автономным и суверенным. Более того, он обязан подчиняться выходцам из его собственной исламской общины, а не чуждым элементам. Коран нам говорит: «Подчиняйтесь Аллаху, его посланникам и тем, кто наилучшим образом достоин власти». То есть, строго говоря, подчиняться лишь своим.
К.З. Чем религиозный экстремизм отличается от радикализма?
Г.Д. Мне кажется, что радикализм – это продуманная стратегия, в контексте которой присутствует сложная политико-дипломатическая игра с дальним прицелом. В то время как экстремизм предполагает непосредственную психологическую реакцию, бурный протест против явной несправедливости. Эта реакция вспыхивает внезапно и часто оказывается трагической для пафосных молодых пассионариев, которые непосредственно реагируют на происходящее без продуманной стратегии. Если обращаться к опыту русской революции, то большевики, отказавшиеся в 1907 году от индивидуального террора, чтобы потом захватить власть в условиях народного кризиса,– это радикалы. В то время как народовольцы, которые открыто шли убивать каждого чиновника, отдавшего несправедливый приказ,– это экстремисты.
К.З. Кого на Северном Кавказе можно считать радикалом, а кого экстремистом?
Г.Д. Я бы сказал, что Зелимхан Яндарбиев воплощал собой тип радикала, который пытался составлять долгосрочные стратегически продуманные планы, в то время как значительное число полевых командиров склонялись скорей к экстремизму и не были способны продумывать свои планы. Поэтому Яндарбиев не пользовался особой любовью и считался интеллектуалом в негативном смысле этого слова.
К.З. Любая религия, которая отвечает на вопросы предназначения человека,– экстремистская?
Г.Д. Нет, не любая. Религия – это неудачное слово. Слово «дин» (арабское – «религия») означает совсем не то, что религия в европейских языках. Латинское слово «религия» есть связь (от лат. «religare» – быть соединенным с чем-то; воссоединять, в смысле «восстановления» разорванной связи). Это некая связь либо общины между собой, либо людей и неба. Как построение моста между видимым и невидимым миром. Корень слова «дин» имеет иранское происхождение. Оно вошло в арабский язык задолго до появления ислама. Слово «дин» – значит фундаментальное установление закона, который охватывает все стороны жизни мусульманина. Это установленный волей Всевышнего закон, который касается мира, войны, брака, развода, наследства. Все это служение и поклонение Господу. «Дин» – это духовная конституция общества.
Тарикат («путь») гораздо ближе к слову религия в западном смысле, потому что тарикат означает еще и связь с устазом («учителем») – это определенная связь людей между собой. То есть религия означает взаимосвязи на платформе определенных установок. То, что говорят пророки,