Я засунул обновленную схему в карман и вышел из кабинета. Было самое время нанести визит Терри Вордману.
Дверь в кабинет Терри была открыта. Я видел только его затылок. Он сидел за письменным столом с абсолютно прямой спиной и смотрел в окно на ряды других офисов, которые, в свою очередь, смотрели на него. Некоторое время я наблюдал за ним. Он совсем не шевелился и был похож на джентльмена из викторианской эпохи, который ждет, пока фотограф закончит выстраивать экспозицию, чтобы сделать официальный портрет. Зазвонил телефон, но Терри даже не шелохнулся. После нескольких звонков включился автоответчик.
Я похлопал себя по карману пиджака, чтобы проверить, на месте ли письмо из гостиничного номера. Я постучал в дверь.
Терри не отреагировал.
Я вошел в его кабинет. Второй раз за все пять лет моего пребывания в Нью-Йорке. Ничего не изменилось, все было так, как я запомнил. Кабинет Терри больше напоминал научную лабораторию, в которой не было места посторонним предметам. Целую стену занимал стеллаж со скоросшивателями с арочным зажимом и с белыми ярлычками, на которых курсивом было описано содержание папок. Это был урок географии по миру правил, связанных с ценными бумагами: документы по Комиссии по ценным бумагам в США, по Агентству по финансовому регулированию в Англии, по Комиссии по биржевым операциям во Франции.
Я кашлянул, и Терри обернулся.
Его лицо с невыразительными мелкими чертами было невозмутимым. Невозможно было понять, знает Терри о смерти Эрни или нет, горюет он или нет. Его маленькие голубые глаза пронизывали меня насквозь. Казалось, они могли неутомимо всасывать юридическую пищу из опухших папок документов, которые различные мировые регулирующие комиссии производили с неистощимой энергией.
— А, это ты, — произнес Терри. Он говорил с едва различимым северо-лондонским акцентом, на который не повлияло долгое пребывание в Штатах. Терри повернулся к столу и поправил блокнот. Для большинства юристов стол был детской песочницей, где они забавлялись разнообразными игрушками и могли бездельничать. Но стол Терри был пуст: монитор компьютера, клавиатура, телефон и блокнот, в который он записывал сведения только о том деле, которым занимался в данный момент. Все бумаги были рассортированы и хранились в синих папках «Клэй и Вестминстер», стоявших вдоль стен.
— Слышал новости? — спросил я.
Терри пристально рассматривал свои ухоженные ногти в поисках частичек грязи.
— Да, — спокойно ответил он.
— Соболезную, — сказал я. — Я знаю, что ты и Эрни были друзьями. Он был и моим хорошим другом.
Терри тяжело дышал. Он отвлекся от ногтей и переключился на кутикулы. Он тер каждую до тех пор, пока не убеждался в том, что ничто уже не угрожает их внешнему виду. Закончив, он положил руки на стол.
— Хорошие друзья редко заходят, — наконец произнес он.
Да, это так.
— Насколько я знаю, у тебя проблемы, — продолжал Терри. Я заметил сегодняшнюю газету в кабинете. — Эрни упоминал что-то. Нет, не сплетни. Я знаю, что все думали об Эрни, но он был надежным человеком и не болтал попусту. Кажется, он говорил, что тебе придется нести свой крест. Но он не вдавался в подробности. Если Эрни был прав, тогда я очень сожалею. Хотя было время, когда я бы очень обрадовался тому, что у тебя проблемы.
Я не мог представить себе, что Терри мог радоваться по поводу чего-либо, а еще меньше я мог представить себе, что он мог радоваться моим проблемам.
— Мне кажется, я тебя не совсем понимаю, — я пододвинул стул и сел.
— Ты ведь знаешь, что я не квалифицированный юрист? — начал Терри. Я кивнул.
Мы все знали это. Фишка Терри, как мы это называли: судебный исполнитель в стае высоко образованных юристов. Ему платили много денег, но он не был из офицерского состава, не был настоящим членом нашего сообщества.
— Когда твой отец был жив, — продолжал он, — я попросил Чарльза Мэндипа предоставить мне годовой отпуск, чтобы повысить квалификацию. Мне нужно было много времени, чтобы как следует изучить правовые нормы, — Терри махнул рукой на ряды папок вдоль стены. — Видишь ли, моя ниша очень узкая. Это все, что я знаю. Мне надо было изучить основы, правовые нормы, относящиеся к недвижимости.
— И Чарльз не дал его тебе? — спросил я.
— Он сказал, что не видит никаких проблем, но что есть еще один важный человек, который не профинансирует мой отпуск. Чарльз сказал, что я слишком много значу для компании и что меня нельзя отпускать на такой длительный срок.
— Лестно, но несправедливо, — сказал я.
— Может, да, может, нет. Я думал, твой отец хотел удержать меня от карьерного роста.
Я был поражен. Насколько я знал, мой отец никогда особенно не интересовался стремлениями персонала. Он был как Чарльз — заботился только о развитии клиентской базы и о проведении сделок. По-моему, мой отец не стал бы мешать члену персонала, который решил повысить свою квалификацию. По-моему, мой отец даже не задумался бы об этом.
— Прости, — было все, что я мог сказать. У меня не было никакого желания защищать светлую память об отце.
— Вот почему я избегал твоего общества последние пять лет.
Возможно, это объясняло ту легкую враждебность, которую Терри испытывал ко мне. Но он избегал всех, и мне показалось, что я был лишь чуть больше остальных неприятен ему.
— Почему ты не попросил Мэндипа об отпуске после смерти моего отца?
— Когда мне отказали в первый раз, они подсластили пилюлю большой суммой денег, которые я взял. Просить снова было вряд ли этично. Во всяком случае, смерть твоего отца не имела особого значения.
— Почему?
— Потому что теперь я знаю, что это был не твой отец. На самом деле он не запрещал предоставить мне отпуск.
Мне полегчало.
— Кто же это тогда был? — спросил я.
— Возможно, сам Мэндип. Эрни не был уверен.
Однако это не было в стиле Мэндипа.
— Так, значит, Эрни сказал тебе, — я констатировал факт.
— Вообще-то он сказал мне это прошлой ночью. Он позвонил мне вскоре после того, как добрался до отеля. Он был все еще возбужден после перебранки на приеме в «Шустер Маннхайм». Сказал, что слушает ангелов и глотает виски, ты же знаешь Эрни. Он тепло отзывался о тебе, говорил, что ты довез его до отеля, так как он не мог найти меня. Эрни также сказал, что это был не твой отец, и попросил меня поговорить с тобой. Мы как раз этим и занимаемся. Так что я выполняю последнюю волю покойного.
Мертвый Эрни возник у меня перед глазами. Я сомневался в том, что он просил Терри поговорить со мной.
Терри отвернулся.
— Я хотел бы быть с ним, — сказал он. Первый раз за все время разговора в его голосе появились какие-то эмоции.
Я достал конверт из кармана.
— По-моему, это для тебя.
Терри протянул руку, даже не посмотрев на меня. Он аккуратно вытащил письмо и развернул его на столе. Он всегда подносил бумаги близко к лицу, как будто охранял их от чужих глаз.
— Оказывается, твой секретарь Пола увольняется, — произнес он. — Мне очень жаль, но вряд ли это меня касается.
Черт, я перепутал конверты. Я забрал записку Полы и дал Терри письмо Эрни. К моему удивлению, Терри моя ошибка показалась забавной. По его лицу скользнула легкая улыбка.
Он посмотрел на письмо Эрни:
— Где ты его взял?
— Пока я не могу этого сказать, — ответил я.
Терри нахмурился, казалось, он хотел возразить, но потом передумал. Он был больше заинтересован содержанием письма, чем историей о том, как оно попало ко мне.
— Ты знаешь, что в письме? — Терри махнул рукой по странице, испещренной каракулями Эрни, которые выглядели еще более неразборчиво, чем обычно.
— Нет, — ответил я.
— Мне кажется, это какая-то инструкция, царство ему небесное, — сказал он, протягивая мне письмо. — Посмотри сам.
Я бегло пробежал письмо. Какая-то тарабарщина. Предложения оборваны, правила грамматики не соблюдены в принципе, огромное количество орфографических и стилистических ошибок. Из-за корявого почерка прочитать большую часть письма было просто невозможно. Но во всем этом был смысл, и я согласился с Терри, что Эрни пытался проинструктировать, как вести себя с каким-то человеком, рассказывая о его добродетелях, работе, честности, интеллекте.
— Господи, я не хотел бы заниматься разбором этого письма, — пробормотал я и перевернул его, — Как ты думаешь, что это? — На оборотной стороне листа были сотни цифр. Казалось, это были арифметические подсчеты, но не было никакой суммы, никакого решения.
Терри бегло взглянул на страницу.
— Не знаю, — ответил он.
— Может, он хотел сделать какие-то последние подсчеты? — предположил я. — Или, может быть, это ненужный листок, который он нашел, чтобы написать письмо. Ты же знаешь Эрни, он разрезал старые конверты и делал на них наброски писем, чтобы его секретарь мог потом их напечатать.
— Может быть, — сказал Терри, снова взяв письмо и просмотрев текст. — Эрни верил, что может спасти меня.
Я вопрошающе посмотрел на него.
— Видишь ли, — сказал Терри, — Эрни знал, что слияние с «Шустер Маннхайм» не принесет мне ничего хорошего. Он был очень сильно обеспокоен этим и даже сказал, что написал Мэндипу по этому поводу, разграничил все на белое и черное. Да, он был прав, что беспокоился. У меня нет квалификации, и я не пытаюсь самостоятельно снискать расположения нужных людей. Короче говоря, я не умею проводить политику, чтобы сделать карьеру в увеличившейся компании.
Я не собирался спорить с Терри. Его будущее было довольно тусклым под баннером «Шустер Маннхайм». Когда они разузнают, кто он такой и сколько мы ему платим, они захотят быстро от него отделаться.
— Вот так он и пытался помочь мне. — Голос Терри дрогнул, и на секунду я подумал, что он может даже заплакать, но он лишь слегка кашлянул и выпрямился. — Конечно, в этом письме нет ничего такого, что могло бы помочь мне, старый дурак. Но это красивый жест. Должно быть, Эрни был не в себе, когда писал.