Это был крест, грубый, сделанный из двух кусков древесины, не больше пяти дюймов длиной. Я провел по нему рукой. Древесина была гладкая от постоянного соприкосновения с известью. Эти куски удерживались вместе веревочным узлом, прогнившим и хрупким. Но в этом темном укрытии ни один ветерок не мог потревожить этот узел, и вряд ли какой-нибудь прохожий мог увидеть этот крест. Только тот, кто пришел посмотреть на место смерти своего отца, мог обнаружить его.
— С вами все в порядке, Фин? — крикнул Радж, но не сдвинулся с места.
— Да, да. Все в порядке.
— Что вы делаете?
Что я делал? Прикасался к склепу. К хрупкому мемориалу, созданному моей матерью.
Я встал:
— Пошли.
Радж выглядел встревоженным:
— Я думал, что вы упали, может быть, в обморок.
Я вытер липкую тину о брюки:
— Нет, я просто почувствовал себя нехорошо, мне надо было побыть одному некоторое время. Вот и все.
Радж понимающе кивнул:
— Я никогда не знал своего отца, поэтому его смерть ничего для меня не значила. Для вас муки должны быть огромны.
Мне казалось, что я тоже не знал своего отца.
Я улыбнулся:
— Ты хороший парень, Радж.
Радж застенчиво кивнул головой.
Я еще раз украдкой взглянул на хижину. Мать упокоила отца здесь с простым крестом. В Англии он лежал на своем месте на клотсволдском кладбище. Здесь мне было больше нечего делать. То, что я должен был сделать, осталось в прошлом, пять лет назад, когда я поднял трубку телефона.
Но о чем думал отец в момент смерти? Самоубийство или случайность? Юридическое объяснение выражалось в двух словах, но они объединялись одним — словом «стыд». Постыдные действия, виновный стыд.
Моя мать восславляла его. Крестом. Да, но она не знала о той лесной нимфе.
Я повернулся и опять посмотрел на Башни. Гриф взгромоздился на грязный камень и теперь наблюдал за нами.
— Поехали в Версову, — сказал я.
Мать была абсолютно права. Версова была антиподом Башен. По крайней мере до определенной степени. Несмотря на живописный закат на пляже, ничто не могло заглушить демонов, спорящих у меня в голове.
Пока мы с Раджем прогуливались по шумному побережью, преследуемые вереницей кричащих ребятишек, вид маленьких лодок навел меня на размышления о простом желании насытить желудок не для престижа, партнерства и даже не для богатства. А просто для того, чтобы остаться в живых. Если бы мы могли ясно видеть цель жизни, тогда жизнь была бы не такой противной.
Я знал, что все это очень наивно. Это лишь фантазия западного человека на пасторальную идиллию. Женщина оперлась о центральную балку небольшой лодки, прикрепляя поплавки к сети. Она бы отдала все, чтобы иметь то, что у меня есть, даже со всей этой ерундой, творившейся в последнее время.
— Они ловят бомбил, — сказал Радж. — Потом высушивают это там. — Он показал рукой вдоль побережья.
В сумерках я все еще мог различить целую кучу рамок, с которых свисали черные полоски.
Рыбьи виселицы.
— Они делают бомбейскую утку из этой рыбы. — Радж не стал вдаваться в объяснения.
Лицо обдувал легкий ветерок. Воздух был наполнен рыбным ароматом, гораздо более концентрированным, чем запах морского порта на Саут-стрит. Здесь все было по-настоящему. Яркое доказательство того, чему служила эта земля.
Неподалеку посмеивались мужчины. Они играли в какую-то игру, но я не мог рассмотреть, во что именно. Они сидели в круге под рамками с рыбой, размахивали руками, кулаками бороздили песок.
Темнело быстро. Уже не было никакого заката. Над нами нависло мрачное облако. Уйдут ли рыбаки, если пойдет сильный дождь? Лодки не выглядели особенно надежными. Конечно, это не было проблемой, когда Аравийское море медленно омывало волнорезы на пляже. А что с ними будет в случае настоящей бури?
— Вы думаете об отце? — Радж так посмотрел на меня, словно я лежал на смертном одре.
На самом деле я уже не думал о нем. Я наблюдал за рыбаками, размышлял о них. Я нашел другой Бомбей, который пробуждал во мне другие чувства, а не причинял боль.
Я улыбнулся Раджу.
— Я думал о том, как плохо быть рыбаком, — я посчитал, что Радж начнет объяснять мне сложности жизни, рассказывать о том, как эти люди не могли заработать себе на кусок хлеба, о том, как их эксплуатировали, и о том, что их существование можно было назвать адом.
— По-моему, это очень престижно, — сказал он.
Стемнело. Лампы светили на пляже и уходили дальше в воду. Точки света медленно качались — туда-сюда, туда-сюда, туда-сюда.
Я спросил Раджа, ловили ли они рыбу ночью.
Я мог представить себе ночную охоту на рыбу. Это было продолжением дневного цикла жизни, который не изменился за тысячи лет, и который будет продолжаться даже после того, как «Клэй и Вестминстер», «Джефферсон Траст» и вся Уолл-стрит превратятся в пыль. Может быть, рыболовные традиции и не проживут так долго, но мне нравилось так думать.
— По-моему, рыбаки не выходят в море ночью, — сказал Радж. — Эту рыбу надо ловить днем.
Радж знал, как удивить приезжего.
— Ну что, поедем домой? — сказал я.
— Хотите поужинать? — спросил Радж.
Я очень не хотел обижать его, но мне надо было побыть одному. Наверное, следовало найти компромисс?
— Знаешь что, давай перекусим в ресторане отеля, а потом я пойду спать. Немного устал. Пойдет?
Радж положил руку мне на плечо:
— Хорошо.
Мы миновали рыбацкие лачуги и вышли к припаркованной машине в мир транспорта и консервной промышленности. Мы пришли в суматоху современной жизни, и было сложно поверить в то, что всего на расстоянии ста ярдов позади нас женщина спокойно привязывала поплавки к рыболовной сети.
30
Я надеялся по возвращении в отель найти под дверью своего номера пару конвертов — бутылок с оптимистичными новостями, прибитых приливом к моему побережью.
Ничего. Побережье было девственно чисто.
Было еще рано, только половина девятого. Кэрол точно еще не вернулась, скорее всего, она еще и не уходила. Я позвонил ей из своего номера, но услышал голос автоответчика. Я не оставил сообщения.
Радж жадно поедал бириани, но я не притронулся к еде. Он понимал, что я хотел остаться один, поэтому ел торопливо. Он вытер рот, сказал мне, что я хороший друг и что я могу прийти в его квартиру в любое время, днем или ночью, если мне будет нужно плечо, чтобы выплакаться. Радж также сообщил мне, что у него пока нет телефона, но однажды… Сказав это, он вылетел из ресторана отеля.
Сделав глоток холодного «Кингсфишера», я достал соглашение из сейфа. На какой-то момент я даже забыл год своего рождения, у меня в голове были лишь грифы, грязь и деревянный крест.
Сев за письменный стол, я пролистал первые несколько страниц соглашения. С одной стороны, все выглядело стандартно. В обмен на консультации, хороший сервис и еще целую кучу других стимулов брокер получал эксклюзивные права на ведение сделок по акциям клиента.
Но с другой стороны, все это абсолютно не сходилось с запрошенной ценой за компанию. Стороны, заключившие это соглашение, предвидели миллиарды активов. А клиент был неизвестен, ни одного громкого имени. Это был не «Голдман», не «Фиделити», не «Сити», не «Джефферсон» в конце концов. Какая-то мелкая оффшорная сошка.
Я перешел к страницам с подписями. Как правило, на заглавной странице прописывались названия ведущих компаний, а второстепенные обозначались словом «другие». Пришлось пролистать все до конца, чтобы найти участников.
Том, Дик и Гарри. Все оффшоры. Скрытые бастионы затуманенных интересов.
Затем шла голландская компания, или, скорее, с голландских Антильских островов. Как бы там ни было, название заинтересовало меня. «Гакстейбл БВ».
Оно вернулось ко мне через пять лет. Это было название того недоеденного куска. Оно бросилось на меня из тумана отцовского виски. Его бомбейский завтрак из лжи и яиц.
И кто же подписался от «Гакстейбл»? Идентифицировать по этой закорючке фамилию подписчика было невозможно. Если, конечно, человек не видел эту подпись раньше. А я видел.
Я узнал бы ее где угодно — это была подпись Эрни Монкса.
Я открыл вторую бутылку пива и взялся за телефон. Набрал домашний номер Полы. В Штатах сейчас было около половины восьмого утра, и, возможно, я как раз мог застать ее перед уходом на работу.
— Ты проснулась?
Пола простонала и засопела:
— Знаешь, я еще не накрасилась.
— Я отвернусь, — я дал Поле пару минут собраться с мыслями. — Ты слушаешь?
— Нет.
— Хорошо. Теперь достань ручку.
— Я уже взяла ее. В чем дело?
— Позвони Марти Смиту из «Кэллаганс» с голландских Антильских островов и заставь его найти «Гакстейбл БВ». Данные были мне нужны еще вчера, так что поторопи там всех. «Гакстейбл» могла быть и голландской компанией, но я не уверен. Голландия слишком хороша для такой компании.
Я хотел, чтобы Марти покопался в ее прошлом.
— Попроси его разузнать обо всех держателях акций. Это может быть проблематично, но если он постарается, ему это понравится.
— Что-нибудь еще? — Теперь Пола проснулась окончательно.
— Да. Я хочу, чтобы ты покопалась в архивах. Возможно, найдешь какие-нибудь свидетельства нашего сотрудничества с «Гакстейбл». Ты можешь найти это в делах, связанных с Эрни Монксом или, — я колебался, — моим отцом.
— Конечно, — сказала Пола, в ее голосе не было ни удивления, ни любопытства. — И к какому расходному листу я должна приписать «Кэллаганс»? Сам знаешь, что будет, если Кинес пронюхает. Он займется счетом по полной программе, если ты не будешь осторожен.
Пола говорила дело, и очень хорошее дело, даже в столь ранний час в Штатах. Я немного подумал и сказал:
— Привяжи его к файлу слияния с «Шустер Маннхайм», — счет на этом файле был огромен, и ни один человек не захотел бы заниматься им. Я мог приписать туда счет за новое дело, и никто бы не заметил этого.
— Плохой мальчик, — сказала Пола.