Для отца она была женщиной, которая ловко водит машину, а значит, была больше чем женщина. Компания лесбиянок на «Пушкинской» были женщинами, которые бесстрашно присваивают мужские паттерны поведения и занимаются сексом с женщинами. Хотя они и были для него менее привлекательны, чем Настя, они бесспорно заслуживали его уважения и интересовали его. Наблюдая за ними, отец допил уже выдохшееся пиво и с сожалением отметил, что это не пиво, а кислая моча. Он спросил меня, до которого часа пускают в общагу, я ответила, что до двенадцати, но я поеду к Насте. Услышав ее имя, отец оживился и настоятельно попросил передать Насте арбуз и виноград из сегодняшней покупки. Я не спорила, ягод было много, и мне одной их было не съесть.
Летом 2010 года мы въехали в Москву. Дым и правда был густой, Федор не соврал. На некоторых участках дороги было видно только на два метра вперед, и отец ехал с включенными фарами. На стоянке мы приняли душ и переоделись. Отец надел светлую футболку, шорты, а на ноги полиуретановые шлепки (в дороге они запылились, и отец вымыл их под краном у туалета). Я надела последний чистый лонгслив, за неделю я сносила всю одежду, и теперь она лежала под сиденьем в оранжевом пакете от арбуза. Ехать в город в гавайских шортах я стеснялась, к тому же они были несвежими. Из рюкзака я достала свои джинсы и кроссовки: больше на ноги надеть мне было нечего. Из-за поздней погрузки и плохой видимости нам пришлось переночевать в кармане на подъезде к Москве. Укладываясь спать, я поленилась спуститься с тягача и почистила зубы, свесившись из кабины. Пока я чистила зубы, не заметила, как нечаянно смахнула одну сандалию на землю. Ночью ее утащила собака, жившая за мусорными баками на стоянке: больше подумать было не на кого, кому она могла понадобиться. Я побродила по свалке и кустам вокруг кармана, но ничего не нашла. Собака же, пока я ходила по ее территории, трусливо наблюдала за мной и тихо скулила. Отец смеялся, что собака меня разула, а мне было жалко обуви, я долго выбирала эти сандалии в дисконтном центре спортивной одежды и очень гордилась, что купила хорошую обувь за две тысячи триста рублей. Правая сандалия еще долго пролежала под пассажирским сиденьем. Каждый раз проезжая мимо, отец заезжал на эту стоянку и звонил мне, чтобы сообщить, что приехал навестить воровку моей сандалии. Через пару лет собака пропала, возможно, она умерла от какой-нибудь собачьей болезни. Может быть, она прибилась к стае или перешла на более сытную свалку.
Я сказала отцу, что мне нужно на «Юго-Западную»: там в здании РУДН был офис компании ISIC, где можно было купить авиабилеты со скидкой. Мы доехали до «Домодедовской» и спустились в метро, в клапане паспорта я хранила маленький вкладыш с картой Московского метрополитена. В вагоне было пусто: все, кто мог, уехали из города, и в метро спускались только рабочие и мигранты. Я подняла голову от карты и увидела наше отражение в окне. Белая футболка не придавала мне опрятности, а долгая дорога, тревожный сон в неудобном положении и неясные отношения с отцом придавали моему лицу страдальческое выражение. Отец выглядел угрюмым, его изъеденное степью лицо казалось злым в холодном отражении. Он, задумавшись, смотрел перед собой. Двое пьяных работяг весело переговаривались в паре метров от нас. Напротив нас сидела женщина, ноги ее были обуты в пляжные тапочки, а поверх малиновых шаровар надето плотное цветастое платье, Рядом с ней была тихая девочка в нарядном синтетическом платье, которая без стеснения смотрела мне в лицо, а я рассматривала ее. Темные, отороченные густыми ресницами глаза женщины были прикрыты. Она дремала и крепко сжимала плечо дочери. Коричневый вагон был неприглядный, и все в нем говорило о тяжести и нищете. Мы были одними из тех, кто вынужден ездить в метро и ходить по городу в белой ядовитой дымке лесных пожаров.
Прежде чем выезжать, отец спросил меня, на какой улице находится РУДН, я сказала: на улице Миклухо-Маклая. О, глубокомысленно отозвался отец, великий ученый, и потянулся к бардачку, чтобы достать атлас российских дорог. Он полистал его и открыл страницу с картой юга Москвы. Что-то бурча себе под нос, он поводил пальцем по странице и закрыл атлас. Пешком от метро дойдем, сказал он. Мы вышли из метро, и отец указал на торговый комплекс через дорогу. Пойдем туда, сказал отец, там, видишь, есть книжный магазин, купим газету. Мы зашли в «Читай-город», и отец начал копаться в периодике. Я впервые увидела столько книг. В Новосибирске, откуда я приехала к отцу, был один большой книжный магазин «Капиталъ», но я стеснялась в него заходить, потому что не понимала, как себя там вести. Пока я училась на заочном отделении НГТУ, книги можно было брать в библиотеке, и я этим пользовалась. Но потом я не явилась на первую сессию, и меня отчислили. На свой ноутбук я закачала пиратские файлы с текстами, так я прочитала Лимонова и Ричарда Баха. Литературный критик Лена Макеенко давала мне почитать книги, которые привозила с ярмарок в Красноярске и Москве, благодаря ей я прочла прозу Михаила Елизарова и стихи Елены Фанайловой. Когда я участвовала в поэтических чтениях, то подходила к книжной лавке в баре «Бродячая собака» и рассматривала книги. Денег на них у меня не было, но больше всего я стыдилась того, что я не знала, что выбрать, не разбираясь даже в скромном наборе книжной лавки.
Чего стоишь, сказал отец, выбери себе книги, ты же будущий писатель, у тебя должны быть книги. Я оглянулась, в глазах зарябило от корешков, а от тревоги мир стал мягким и тягучим. Я не понимала, как устроена навигация в магазине и чего мне хотеть в этом изобилии. Разнообразие, когда не знаешь, зачем оно нужно, кажется шумом. Отец подошел с газетами в руках, ну что стоишь, спросил он, иди выбирай. Меня поражала та простота, с которой он входил в пространства, казавшиеся мне чужими. Я обернулась на стойку кассы и ощутила, что моя враждебность не была моей выдумкой.
Девушка привстала со своего кресла за компьютером и внимательно наблюдала за нами. Она следила, чтобы мы ничего не украли. Но мы и не собирались ничего красть, мы просто хотели купить книги и газеты. Чувствуя ее взгляд на своем затылке, я подошла к корзине с надписью «Акция – 30%» и выбрала две книги. Бернара Вербера я выбрала потому, что однажды скачала его антиутопию про муравьев на пиратском сайте и прочла за воскресную смену, пока в кофейне не было менеджера и посетителей. Вторая книга была написана британкой индийского происхождения, имени которой я не помню. В аннотации к ее книге я прочла, что «Возвращение» – автобиографический роман о том, как удочеренная британцами индианка спустя сорок лет возвращается в Мумбаи, чтобы найти своих родителей и сестер. Я взяла эти книги и быстро, чтобы кассирша не успела ничего подумать, отдала их на оплату. Меня нагнал отец и положил сверху свои газеты. Он стоял рядом и, не чувствуя тяжелый взгляд кассирши, неторопливо копался в кармане, собирая мелочь, чтобы получилось без сдачи. Он пришел, чтобы купить книги и газеты, и делал это. Мы взяли предложенный кассиршей фирменный пакет магазина и сложили туда мои книги и газеты. Я еще долго его потом использовала: он был плотный и хорошо подходил для хранения зубной пасты, щетки и бритвенного станка.
Когда мы вышли из торгового комплекса, oтец закурил и оглянулся. Я старалась не курить в Москве: от дыма голова гудела, а горло постоянно пересыхало. Нам туда, сказал отец, показав рукой, куда нам идти. Он бросил окурок в урну, и мы пошли. Он вел меня по проспектам, дворам и улицам, но мы шли не наугад, он запомнил карту. Внимательно посмотрев на нее с утра, он сохранил ее у себя в голове, так голубая стрелочка навигатора ползет по экрану. Мы шли мимо плотно закрытых окон и пустых уличных кафе. У одного кафе отец обратил внимание на грифельный рекламный щит, выставленный на газоне. Он прочитал вслух написанное мелом слово «Мо-хи-то» и повернул ко мне голову: что это такое, спросил он. Я ответила, что это холодный напиток на основе газировки, мяты и льда. Здесь рекламируют безалкогольный, но обычно в него добавляют ром. Интересно, сказал отец, давай, когда билеты купим, выпьем этого мохито.
В паре кварталов от РУДН мы снова наткнулись на кафе с мохито и решили зайти именно сюда. Отцу понравилось, что у этого кафе была своя веранда, на ней можно было сидеть в тени и курить. Так он сказал. На что я ответила, что из-за дыма нет никакого света, а если света нет, то и тени нет никакой. Отец поднял голову и посмотрел на небо. Оно было серое, и посередине еле светилась белая плошка. Да, подтвердил отец, вон, даже солнца не видно.
На обратном пути мы зашли в кафе, к нам на веранду вышла молодая официантка в накрахмаленной белой рубашке и коричневом фартуке. Увидев нас, она оторопела, но все-таки нехотя подошла к нам. Я попросила меню и пепельницу. Отец тут же закурил. Я открыла тяжелое меню в чехле из кожзаменителя и, пролистав, нашла вкладку летних напитков. Она все это время стояла у стойки и внимательно наблюдала за нами. Я махнула ей рукой и попросила два безалкогольных мохито. Официантка скрылась, отец попросил достать ему из пакета газету. Прошло минут пятнадцать. На веранде напротив нас сидел стерильный юноша в белоснежных кроссовках и туго затянутом галстуке, который не отрываясь смотрел в свой маленький MacBook. На его столе стояла тарелка с недоеденным клаб-сэндвичем и большой чайник чая. Я работала в баре уже два года и знала: чтобы приготовить два мохито, нужно не более трех минут. Похоже, официантка не передала наш заказ и ждала, когда мы уйдем. Я не хотела говорить о своих подозрениях отцу, не хотела, чтобы он понял, в чем дело. Я встала из-за стола, подошла к официантке и напомнила ей о наших напитках. Не знаю почему, но мне хотелось защитить его от злости и недоверия, которые явно испытывала к нам официантка. Возможно, я чувствовала ответственность, ведь я показывала ему знакомый мне мир. Ведь это я знала, что такое мохито. Он знал мир придорожных кафе, в которых не имело значение, кто ты и как ты выглядишь, там кормили всех, кто был готов заплатить за еду. Сейчас же несправедливость была в том, что мы готовы были заплатить за мохито, но нам не верили и нами пренебрегали. Я быстро вернулась на место, пепельница уже была переполнена отцовскими окурками, a сам он невозмутимо читал новостную заметку о лесных пожарах и задымлении Москвы. Через три минуты из кафе на веранду вышла официантка, на подносе она несла два высоких стакана, полных льда и мяты, из каждого торчало по две трубочки. Вместе с напитками она принесла счет и демонстративно положила его на стол. Она не ушла, поставив напитки