В волнении ходил воевода Прозоровский но крепостной стене, поглядывал то на повстанцев, то на защитников города — на стрельцов, пушкарей, затинщиков, а те отворачивали свои лица от горячего взгляда воеводы, молча, не отрываясь смотрели на разинское войско.
Прошли разницы мимо города и встали в версте на песчаных отмелях. Стояли, не разгружали свои суда, лишь вышли на берег; оттуда же Разин послал лодку к Астрахани и в ней двух человек — астраханского попа Василия Маленького и слугу князя Львова, которые перешли на сторону повстанцев под Черным Яром.
Причалила лодка к берегу, подошли к крепостной стене разинские гонцы, передали речи своего атамана. А речи были короткими: приказывал Степан Разин воеводе Прозоровскому не изменничать, кровь зря не проливать, сдать город. В этом случае обещал Разин воеводе и всем служилым людям жизнь, если же начнет воевода кроворазлитье, то обещал ему Разин смерть.
Внимательно выслушал Прозоровский речи, что кричали около стены разинские гонцы, а потом выслал по них московских стрельцов. Бросились бежать гонцы к лодке, но не успели, около самой воды схватили их стрельцы, притащили в город, поставили против воеводы. Стал их воевода спрашивать, сколько людей у воров, сколько пушек, что чают делать они и куда идти, и много ли своих людей есть у них в Астрахани, и кто именем. Стояли перед ним поп и холоп князя Львова, молчали. Тогда приказал воевода бросить попа в острог, а холопа допросить с пристрастием здесь же, на площади. Стали ломать холопу руки, жечь огнем, но холоп молчал, не сказал даже своего имени. Стояли молча угрюмые толпы астраханских жителей вокруг площади, смотрели, как били и жгли разинского гонца. Потом стрельцы потащили холопа к Никольским воротам, подвесили там петлю, просунули в нее холопа.
После казни велел воевода разогнать людей, чтобы не глазели зря на Стенькино войско. Расходились астраханцы так же молча и угрюмо, как стояли, уползали в свои окраинные углы и там уже кляли воеводу всласть. Доносили Прозоровскому тайные его люди, что «астраханцы, служилые и жилецкие люди меж себя говаривали, хотели боярина и воевод и начальных людей побить»,
Как только схватили гонцов, снялись с песков казаки И пошли протоками вокруг Астрахани, обошли город со всех сторон, обложили, подошли с южной стороны к самим садам; там, на Жареных Буграх, разбил Разин свой «'?аи. Еще высаживались повстанцы на берег, а Разин уже расставлял вокруг города заставы. Протоками же ушли вдоль садов струги, пешие отряды растекались вдоль стен, охватывая их плотным кольцом. «А в Астрахань и из Астрахани Волгою и береговою посыльных людей никаких не пропускает, поставлены у него везде заставы», — доносили воеводам по городам верные люди. Попытался воевода тут же послать гонцов берегом в Саратов, хотел сообщить, что начала Астрахань от воров сидеть, попросить помощи, но переняли их казацкие заставы, привели к Разину.
Атаман допросил их на ходу, стоя, без креслица, быстро спросил, куда шли они и с чем, пробежал глазами отнятые у гонцов грамоты, сказал окружившим его казакам: «Видно, плохи дела у князя Ивана, если помощи просит, говорил я ему добром, чтобы не сидел, сдал город, теперь сам себе дурно сделал». Воеводских гонцов приказал отвести к берегу и посадить за караулом на насад, потом тут же направился к садам, спускавшимся пышными языками от городских стен к берегам протока, казаки уже шныряли меж деревьев, грызли незрелые еще яблоки, персики, ломали сапожищами виноградные лозы. Степан подошел к одному, взял у него из рук зеленое яблоко, повертел в руках, усмехнулся: «Чье это ты ешь-то? Своих же товарищев, голутву, обкрадываешь, — повернулся к есаулам: — Скажите, чтоб берегли сады, не мустошили, и плодов бы не рвали, и деревья не ломали, это все добро здешних простых людей. Возьмем город, они же нас поить-кормить будут».
Побежали сотники и десятники по садам вынимать оттуда своих людей. Разин прошел через сады, осмотрел стены, вгляделся в маячивших наверху караульных, отдал новый приказ: «Делать лестницы, на чем бы к городу можно было приступать».
Весь день и еще полдня вязали казаки лестницы. Ночью к ним через бахчи, огороды и сады потянулись астраханцы. Перелезали они по веревкам через городские стены, бежали, пригнувшись, в сторону разинского стана, шли потайными тропинками. Всех их тут же вели к атаману. Разин не спал, не разбивал шатра и не разводил огней, Темен, но возбужден и говорлив был повстанческий стан, казаки тащили готовые лестницы ближе к стенам, вязали новые, перетягивали с насадов на землю пушки и везли их вокруг стен — туда, где собирались пойти на приступ, тащили вслед за пушками ядра.
Проходили астраханцы через военную суету казацкого стана, дивились на великое множество ратных людей, а потом еще больше дивились на самого атамана. Принимал их Разин как своих близких друзей, угощал из стоявшего рядом бочонка вином — сам же не брал в рот ни капли, — просил рассказать про все астраханские беды, и, когда говорили астраханцы, как мучает боярин жителей, как насильничает над ними и позорит их, в ярости принимался топать ногами, кричал: «Ах, мясники! Ах, мясники этакие!»
Астраханцы рассказали Степану, что уже в день прихода Разина приказал боярин завалить камнями все городские ворота изнутри, а сделал это для того, чтобы не могли открыть жители ворота им, казакам; на всех стенах расставил воевода сильные караулы из верных ему стрельцов и иноземцев, шныряют его лазутчики по городским улицам и площадям, подслушивают, вынюхивают, что замышляют они, астраханцы, хватают неосторожных людей, тащат в приказную избу, допрашивают с пристрастием — с дыбой, батогами и огнем, казнят всех его, атамана, друзей и приятелей, навешали их по всем стенам.
Слушал Разин, выходил из себя так, что страшились стоявшие рядом есаулы, топал ногой, сжимал кулаки, грозил: «Ах, кровопийцы, ну, разделаюсь я с ними!» Ярость и ненависть душили Степана, хотелось сейчас же, немедля броситься в город, достать гордого, надменного воеводу, который давно уже встал ему поперек дороги.
Шла ночь, и новые люди бежали к Разину, говорили, что меньше всего охраны у воеводы на южной стороне, как раз там, где сейчас укрылись казаки. Сады и бахчи повсюду подходят здесь к самым стенам, и казаки могут тайно подойти к самому городу; беглецы из Слободки нищих Тимошка Безногий с товарищами обещали поджечь Белый город в тот же час, как пойдут казаки на приступ. А лучше всего брать город, говорили астраханцы, через солончаки. Стены там самые низкие, народ живет кругом свой, там же будут ждать казаков верные люди.
На следующую ночь прибежали другие люди и сказали, что обещали помочь стрельцы и астраханские татары и что двух жителей Слободки, которые собирались поджечь Астрахань, служилые иноземцы полковника Бейли переняли на обратном пути в ту же ночь; повинились жители под пыткой — тут же их и повесили.
22 июня Прозоровский произвел последние приготовления к обороне города; обошел еще раз все стены, осмотрел крепостные пушки, сам расставил по бойницам стрельцов и пушкарей.
По приказу воеводы на стены взгромоздили кучи камней, чтобы обрушить их во время приступа на головы казаков, сюда же поднесли огромные чаны с кипятком и кипящей смолой. Кипяток и смолу надлежало лить тогда, когда полезут казаки по лестницам вверх на стены. В тот же день по указу митрополита Иосифа вода из митрополичьих прудов, где разводили служки рыбу карпа, была спущена на солончаки, которые подходили вплотную к самым низким стенам земляного города на южной стороне.
Воевода еще не кончил свой обход, а со стороны собора подходил крестный ход во главе с митрополитом Иосифом. С церковными хоругвями и образами святителей и защитников Христовой веры, с пением шли митрополит, архиереи, протопопы, и попы, дьяконы и протодьяконы, блистали на солнце парчовые ризы, светились золотые и серебряные оклады стародавних икон, запах ладана шел волнами вдоль узких астраханских улиц.
Около каждых ворот крестный ход останавливался, митрополит служил молебен, кропил стены святой водой, потом хоругви и образа плыли дальше, растворялись в Цирком полуденном мареве.
В это же время на реке Бутлер разнес в щепы рыбацкие лодки, сжег свой корабль, чтобы не использовали их воры для приступа, а Бейли спалил бунтарскую татарскую слободу. Потом на дворе у воеводы собрались все лучшие люди — дворяне, приказные, стрелецкие головы, пятидесятники, говорили, как лучше оборонять город.
Готовился и Степан. Он покинул свой стан на Жареных Буграх, посадил свое войско снова на суда и колесил вокруг Астрахани. Прошел по Болдинскому протоку, обошел город с восточной стороны, оттуда двинулся в проток Черепаху и очутился в речке Кривуше. Вот они и солончаки, о которых столько говорили ему астраханские беглецы. Но что это? На месте солончаков стоит вода, она подходит к самым стенам крепости, кое-где по рытвинам и ямам еще бурлят водовороты, стоят совсем рядом низкие стены земляного города, но теперь их уже не достать. Это было неожиданным. Повернул Разин свое войско назад и в тот же вечер устроил совет с есаулами и беглыми: астраханцами: все замыслы пришлось менять на ходу. Решили главный удар нанести через виноградники и сады, подойти под покровом темноты основными силами к южной стене, тихо, без шума поставить лестницы и при поддержке верных стрельцов тайно войти в город, а потом уже ударить вдоль улиц. В это же время часть повстанцев должна была шуметь около центральных Вознесенских ворот, отвлекать силы Прозоровского.
День 24 июня уже подходил к концу, как вдруг разом зазвонили боевые колокола на крепостных башнях. Это казаки со штурмовыми лестницами наперевес бросились к Вознесенским воротам. Разинские пушки ударили по стенам, следом началась ружейная пальба. Прозоровский выбежал из своих хором одетый в панцирь, с обнаженной саблей в руке, вскочил на боевого коня и в сопровождении толпы дворян, приказных людей, стрелецких начальников, родственников поскакал к стенам.
Трубили боевые трубы, били барабаны, духовные пастыри звали народ постоять за великого государя и пресвятую богородицу. Около ворот Прозоровский встретил уже прибежавших сюда Бейли и Бутлера, а также отряды иноземцев и кызылбашей во главе со своим поело На стенах в порядке и готовности стояли стрельцы пушкари. Воевода взобрался вверх и увидел, как суетились, сгущались внизу казаки, ставили лестницы, кричал я стрельцам, чтобы сдавались, не проливали зря кровь; особенно усердствовали беглые астраханцы и черноярские стрельцы.