Когда повстанческий отряд, несмотря на попытки задержать его, покинул пределы России, царское правительство приняло это известие с определенным облегчением: его куда больше устраивало, что Разин устремился к чужеземным берегам, чем если бы он действовал внутри страны. На первый раз социальная опасность, исходившая от князей казачьей вольницы, благополучно для класса феодалов миновала. Сравнительно быстро улеглись волнения и в связи с возвращением разинцев с Каспия через Астрахань и Царицын на Дон.
Однако администрация Алексея Михайловича получала все новые и новые подтверждения тому, что после плаванья за «зипунами» его участники и не думали возвращаться к прежней жизни на Дону. У властей были серьезные основания для опасений. Разин слишком явно продемонстрировал, что свободно может стать хозяином на Нижней Волге и Москва будет не в состоянии тягаться там с ним силами.
И вот предприимчивый «батька», как уважительно называли казаки своего атамана, опять что-то затевал. Но что именно? Куда и с какой целью снаряжает он новый поход? Эти вопросы не давали покоя царю и его окружению. Ответ на них должен был привезти в Москву специально посланный ранней весной 1670 года в Черкасск дворянин Г. Евдокимов. Ему же надлежало позаботиться о том, чтобы «закрыть» Дон: «учинить заставы крепкие» и прекратить доступ в казачий край людей и товаров.
В Черкасске государев посланец, официально прибывший якобы для того, чтобы объявить станичникам монаршье «благоволение», был с почетом принят старшйной во главе с К. Яковлевым. Собрался круг, на котором казакам прочли милостивую царскую грамоту. «Домовитые» донцы клятвенно заверили Евдокимова, что будут верой и правдой служить царю, в подтверждение чего в Москву должна была быть отправлена специальная казачья депутация. Но на другой день в Черкасск вихрем ворвался Разин с отрядом. Он потребовал собрать новый круг и велел цареву гонцу держать ответ перед ним. Разгневанный атаман уличал Евдокимова в том, что тот — боярский лазутчик. Сколько-нибудь убедительных опровержений Евдокимов представить не мог и за то, что вздумал на Дону шпионить, поплатился жизнью. Та же участь постигла другого посланца из Москвы — воеводу И. Хвостова. Расправе подверглись и те представители старшины, которые пытались противодействовать разинцам. Крайне обострились отношения между С. Т. Разиным и К. Яковлевым — новым и старым властителями Дона. Первый все более утверждался в казачьей среде как признанный лидер, второй, напротив, утрачивал былой авторитет, но не желал с этим мириться. Разин, хотя и чтил Яковлева как войскового атамана и как своего крестного, не хотел терпеть никакого вмешательства с его стороны в свои дела. Однажды, вскипев, он на него «с ножем метался», а когда Яковлев принялся поучать крестника, что, мол, не следовало убивать Евдокимова и, дескать, не сносить теперь ему за это головы, Разин резко ответил: «Ты де владей своим войском, а я де владею своим…»
О разделении донцов на два стана свидетельствует широко известная народная песня:
Степан Тимофеевич
В войсковую канцелярию
Он совсем не хаживал…
С казаками-то во кругу
Дум горьких он не думывал…
…Степан Тимофеевич
Думал думушку со своей голью,
Он голью голытьбою…
«Ты голытьбушка ли моя,
Голь моя разбессчастная,
Голь моя несчастная!
Собирайся-ка ты, голытьбушка…
…Побываем мы, погуляем На Волге широкой реке».
Существование на Дону двух социально противоположных лагерей было состоявшимся фактом, но ни одна из сторон не решалась вступить в открытую борьбу против другой: «домовитые», группировавшиеся вокруг К. Яковлева, сочли за лучшее выждать, так как перевес сил был явно не в их пользу, а голутвенные, шедшие за Разиным, не сомневались в том, что их главный враг за Доном, на Руси. Готовясь выступить в новый поход, они не подозревали, что оставляют у себя за спиной не надежного союзника, каким издавна привыкли донцы считать своего брата казака независимо от его достатка и положения, а вероломного противника. Разинцы слишком поздно отсекли от себя казачью верхушку, и это запоздалое прозрение дорого им обошлось.
Поскольку Евдокимов был разоблачен и убит, а Хвостов также не преуспел в своей шпионской миссии, царскому правительству пришлось воздержаться от посылки на Дон новых лазутчиков. Оно довольствовалось теми сведениями о разинском воинстве, которые поступали из южных уездов страны. Основным информатором московских властей был тамбовский воевода Я. Хитрово, с тревогой следивший за скоплением «мятежных» сил под Кагальником, так как полагал, что маршрут Разина вполне может лежать через Тамбов. Хитрово сообщал, что повстанцы пойдут «на Волгу или вверх Доном в Русь», ссылался на намерение Разина «з бояры повидатца». По словам тамбовского воеводы, вопрос о том, куда идти, несколько раз обсуждался на кругу. Большинство выкрикнуло «любо!», когда атаман призвал своих единомышленников «всем итти з Дону на Волгу, а с Волги итти в Русь против государевых неприятелей… чтоб… из Московского государства вывесть изменников бояр и думных людей и в городех воевод и приказных… и чорным людям дать свободу».
Подтверждались опасения господствующего класса: Разин замахивался на его власть, привилегированное положение, право безнаказанно угнетать народ и пользоваться плодами его труда. Если лейтмотив плаванья на Каспий — «зипуны», пожива, то цель второго похода — иная, и сообразно этому клич плаванья на Каспий «Мы веслом махнем — караван собьем» теперь звучал иначе: «Веслом махнем — Москвой тряхнем».
Правительство по полученным вестям спешно стягивало силы к Царицыну, в районе которого, как и три года назад, ожидался выход разинцев с Дона на Волгу. Сборный стрелецкий отряд численностью в 1200 человек под командованием головы Лопатина и воеводы Шереметева должен был преградить путь восставшим. Однако Разин, зная, что мешкать не в его интересах, опередил царских ратников и в середине мая берегом и водой вместе с атаманом Василием Усом подошел к Царицыну, имея под началом семитысячное войско. С тремя сотнями казаков Ус пытался присоединиться к повстанческой флотилии еще в 1668 году, но донской войсковой атаман М. Самаренин во главе отряда станичников предусмотрительно замкнул путь с Дона, в результате чего Усу не удалось осуществить свой план. Но следующие вехи его жизни тесно связаны с крестьянской войной, с именем С. Т. Разина.
Василий Родионович Ус был старше, искушеннее, опытнее Разина. Да и сил ещё хватало для большого атаманства. Как и всякий удалой донец, отличался он гордым нравом и не любил делиться с кем-либо славой — сам хотел быть первым. Но старшинство Разина сразу и безоговорочно признал, поверил в его живой казацкий ум, неистовую силу воли, упорную стойкость в делах, в его военную удачу и счастливую звезду.
Перед персидским походом, минуя Царицын и Астрахань, повстанцы были озабочены лишь одним: без помех пройти мимо этих городов и достичь дельты Волги, а затем выплыть на Каспий. Тогда в планы Разина не входил захват гражданских населенных пунктов и военных крепостей. Теперь же у него была именно такая цель. Он и его сподвижники хорошо понимали, что города — это стратегически важные опорные центры, заняв которые, они получат не только большие запасы оружия, боеприпасов, продовольствия, но и обеспечат при дальнейших боевых действиях безопасность своего тыла, смогут контролировать основные водные и сухопутные пути.
Задача, стоявшая перед восставшими, была сложной. Тогдашние города были укреплены по всем правилам фортификационного искусства: обнесены высокими и надежными стенами, защищены выдвинутыми вперед башнями, что позволяло встречать идущего на приступ противника губительным огнем из пушек и пищалей. Как бы искусен ни был Разин в военном деле, каким бы мужеством и боевой выучкой ни обладали казаки — ядро его воинства, все же и ему и им было ясно, что штурмовать города под силу только большой, хорошо обученной и обеспеченной всем необходимым армии. Разин и не собирался терять силы и время на затяжную осаду и кровопролитный штурм крепостных стен. Он обоснованно рассчитывал на поддержку городовых гарнизонов и местных жителей, так как уже знал, что они настроены при приближении повстанцев перейти на их сторону. Население Астрахани еще во время двухнедельного пребывания в городе участников персидского похода бурлило и было готово по знаку Разина подняться против воевод и других начальных людей. Царицынцы, астраханцы, жители других городов даже торопили восставших с приходом. Что ни день шли к Разину и Усу натерпевшиеся от лиха боярского, от неправого воеводского суда, от бесконечных казенных поборов посадские, бездомовный, мыкавшийся век свой промеж чужих дворов люд, наймиты, работавшие на судах, на рыбных и соляных промыслах, сплавщики леса, смолокуры… Русские и нерусские. Крещеные и некрещеные. И все они звали «батюшку» Степана Тимофеевича к себе, в свой город: кто в Астрахань, кто в Самару, кто в Царицын, кто в Саратов. Все просили его поспешить заступиться за них, наказать их обидчиков — сильных людей, приказных, богатеев.
Первым делом Разин был намерен взять Царицын — «ключ» от Волги, открывавший путь как вверх, так и вниз по ее течению. Многоопытный Василий Ус быстро нашел общий язык с местными жителями, и пока по приказу нового городового воеводы Т. Тургенева, сменившего Унковского, караульщики в знак того, что стряслось какое-то чрезвычайное событие, били в колокола, царицынцы расправились с оказавшими сопротивление стрельцами и открыли ворота, впустив разинское войско. Тургенев с десятком верных ему людей едва успел скрыться в башне, где надеялся отсидеться до подхода отрядов Лопатина и Шереметева, но не продержался там и трех дней: восставшие ворвались в убежище воеводы. В короткой, но ожесточенной схватке нашли смерть почти все, кто был с Тургеневым. Самого воеводу утопили в Волге.
По образу и подобию привычной им донской вольницы разинцы ввели в Царицыне казацкое устройство: жители собрали круг, выбрали из своей среды городового атамана, а Разин выделил ему в помощники одного из своих людей. Отныне все дела царицынцы должны были решать сообща. Первый опыт они приобрели при разделе имущества воеводы, приказных, ростовщиков-толстосумов и прочих представителен городской верхушки. Добро и деньги распределили всем миром по традиционным правилам казачьих дуванов: каждый получил равную долю, никто не был обделен и обижен.