В Царицыне Разин собрал свое достигшее уже 10 тысяч человек войско на круг. Предстояло решить, какое избрать направление: «вверх по Волге под государевы городы и воевод из городов выводить, или б де итти к Москве против бояр». Однако в силу непредвиденных обстоятельств единодушно был одобрен третий вариант — движение на юг. К этому разинцев побудили перехваченные у неприятеля сведения, во-первых, о приближении к Царицыну упомянутых карательных сил под командованием Лопатина — Шереметева, во-вторых — о подходе из Астрахани крупного отряда во главе с князем С. И. Львовым.
Взвесив ситуацию, Разин принял оптимальное тактическое решение повернуть на юг, а уж затем, «быв… под Астраханью, итить… вверх по Волге под Казань и под иные государевы города». Это свидетельствует о том, что предводитель восставших умел всесторонне и нескоропалительно оценить создавшееся положение, не склонен был полагаться на волю случая, не был рабом единожды принятого решения и в полной мере обладал дальновидностью и гибкостью, чтобы отказаться от уже одобренного плана действий в пользу более разумного и удачного.
Стрельцов Лопатина разинцы опрокинули, внезапно атаковав их с берега и суши. Часть из них была вовсе не расположена сражаться против повстанцев и тотчас перебежала к ним, другие в надежде найти укрытие за крепостными стенами устремились к Царицыну, так как не знали, что его население присоединилось к восстанию. Залпы артиллерии, которые вдруг грянули из города, поистине были для царских ратников подобны грому среди ясного неба. Победа разинцев была блистательной и полной.
Вторым населенным пунктом, где закрепились восставшие, был расположенный южнее Царицына Черный Яр. Гарнизон и жители этого военного городка добровольно сдали его подошедшему разинскому войску. Вскоре после этого на волжском просторе показались десятки стругов. То плыли на расправу с восставшими стрельцы под командованием воеводы князя Львова, которому был предоставлен шанс искупить вину за то, что он ранее столь опрометчиво якшался с повстанческим атаманом.
Разин подготовил своему названому отцу достойную встречу. Каждому, у кого не было огнестрельного оружия — а таких было большинство, он приказал взять обожженную на конце палку, к которой сверху был прикреплен лоскут или полоска материи. Издали разинское войско благодаря такой нехитрой уловке производило устрашающее впечатление: ряды повстанцев грозно ощетинились не то стволами ружей, не то пищалей — на расстоянии было не разобрать. Самодельные штандарты развевались на ветру. Боясь, что его ратники дрогнут, князь Львов пытался их подбодрить, и они ринулись в атаку, но, к негодованию воеводы, на бегу побросав на землю оружие и знамена, стали перебегать к разинцам. Напрасно Львов взывал к своим воинам, напоминал о присяге. По словам очевидца событий Л. Фабрициуса, стрельцы начали целоваться и обниматься с восставшими и «договорились стоять друг за друга душой и телом, чтобы, истребив изменников-бояр и сбросив с себя ярмо рабства, стать вольными людьми».
Львов решил было укрыть жалкие остатки своего войска, в основном офицеров и начальных людей, в Черноярской крепости, но тут повторилась та же история, что под Царицыном: из города ударили пушки, и охваченным смятением и паникой незадачливым карателям не оставалось ничего другого, как сдаться на милость победителей. Участь пленных решил повстанческий круг. Поскольку все они, по отзывам опрошенных стрельцов, отличались жестоким обращением с ними, жизнь была сохранена только князю Львову, за которого Разин сам лично «бил челом, что его в воду не сажать…», и Фабрициусу, неожиданно для себя нашедшему среди восставших заступника.
Человек крутой и властный, Разин спас Львова, конечно, вовсе не из-за того, что некогда стал его «приемным сыном». Это обстоятельство сыграло как раз второстепенную роль. В первую же очередь повстанческий атаман руководствовался другим соображением: использовать громкое имя князя — крупного сановника и воеводы в агитационных целях. И он не замедлил сообщить, что «идет под Астрахань вскоре со князем Семеном Львовым». Дезинформация Разина выглядела вполне убедительно: если у Львова в свое время были причины стать названым отцом атамана, почему бы теперь, год спустя, ему не найти основания перейти под знамена своего приемного сына? Тот факт, что Разин и Львов ранее сблизились и поладили, был широко известен. Повстанческий предводитель умело сыграл на этом и не ошибся. Победоносное и стремительное продвижение разинцев, сдача «батюшке» Степану Тимофеевичу Царицына и Черного Яра, переход на его сторону целых воинских соединений, тот факт, что сам сиятельный князь Львов заодно с восставшими, поразили современников, произвели на них огромное впечатление. В народе только и говорили об успехах Разина, о том, что собрал он на бояр-воевод силу несметную и подступает с ней к Астрахани, а потом пойдет по другим государевым городам и на Москву.
К Астрахани повстанцы подошли 19 июня 1670 года. Иностранец Я. Стрейс не преувеличил, утверждая, что Астрахань могла бы оказать сопротивление миллионному войску: две каменные стены и земляной вал опоясывали город, черные жерла пушек зияли по всему периметру мощной крепости, стволы орудий выступали из бойниц. Город производил впечатление незыблемой и неприступной твердыни.
Астрахань издавна славилась своим богатством и размахом торговли, являясь перевалочным пунктом, где пересекалось множество морских, речных и сухопутных караванных путей, она была также крупнейшим рынком для сбыта восточных и западных товаров. На многолюдных астраханских базарах стоял разноязычный говор, пестрая тесная толпа была здесь уже с раннего утра и не убывала до захода солнца. Здесь можно было видеть и татар в шелковых халатах, с золотыми тюбетейками на бритых головах, и армян в высоких бараньих шапках, и русских купцов с широкими окладистыми бородами, и негоциантов из Скандинавских стран. Каждый предлагал и нахваливал свой товар, каждый норовил отбить покупателей у конкурента.
В ночь с 21 на 22 июня разинцы с заранее приготовленными лестницами в руках устремились к городским стенам на приступ. «Ночь-полночь» — излюбленное время для особо важных боевых действий донцов. Недаром луну называли на Дону казацким солнышком. Ночные переходы, дерзкие вылазки во вражий стан в кромешной тьме — непременная составная часть военной тактики казаков. К ним разинцы прибегали еще перед персидским походом, стремясь выйти с Волги на Каспий. Это зафиксировала и приметливая народная песня, отрывок из которой уже приводился:
Нам бы Астрахань-город
ополноче бы пробежати,
Черноярский городочек —
что на утренней на зоре,
Чтоб никто нас не увидел и
никто бы не услышал.
Для отвода глаз повстанцы инсценировали, что главные их силы подступают со стороны мощных Вознесенских ворот. На деле основное войско шло с другого конца города. Эта часть Астрахани утопала в садах и виноградниках. Уже начало светать, но буйная зелень скрадывала разинцев. Впрочем, им незачем было особо таиться: сопротивление, которое пытались оказать штурмующим отдельные группы воинов гарнизона, иностранные офицеры, дворяне, купцы, начальные люди, было подавлено изнутри. Фабрициус пишет, что лестницы, подставленные снизу к стенам, были сверху «с радостью приняты осажденными». Русский очевидец событий Петр Золотарев, худородный дворянчик, исполнявший какую-то службу при митрополите — церковном владыке края, оставил полное ненависти к восставшим, но тем не менее интересное и обстоятельное описание «падения» Астрахани. По сообщению Золотарева, местные жители «дворян и сотников, боярских людей и пушкарей начали сещи, прежде казаков сами». Поддержка трудового населения города была полной и единодушной. Никто из простого люда не сомневался: быть Астрахани под Разиным. И эта уверенность оказалась не напрасной. К утру весь город был в руках восставших. У главного собора на кругу захваченные в плен воевода Прозоровский с братом и старшим сыном, приказные, военные чины, все, кто обратил оружие против восставших, держали теперь ответ перед ними. Общий приговор был единодушен: смертная казнь. Он был приведен в исполнение, и это дало классу феодалов повод обвинять восставших в звериной кровожадности, дикой жестокости и тому подобных грехах. Между тем Разин первоначально собирался мирно, избежав напрасных жертв, войти в Астрахань. Но двух посланных им для переговоров с городской администрацией парламентеров воевода приказал схватить и пытать накрепко. Потом одного из них с кляпом во рту заточили в каменный мешок (темницу), а другого казнили (на высокой крепостной стене на виду у разинцев ему отсекли голову). Фабрициус свидетельствует, что это вызвало большое ожесточение среди астраханских низов, «они сразу начали роптать и открыто говорить, что власти бояр скоро наступит конец и тогда уж они сумеют отомстить за невинно пролитую кровь». Став хозяевами положения, восставшие осуществили свою угрозу. Но смерти были преданы далеко не все власть имущие и богатеи. Те, о ком не было дурной славы в народе, кто не был уличен в противодействии восставшим, остались живы. Немало из них, подобно князю Львову и митрополиту Иосифу, были скрытыми, затаившимися до времени врагами повстанцев. Однако это выявилось не сразу, поскольку свое истинное лицо они умело скрывали. К Разину, правда, приходили астраханские жители и говорили, что многие дворяне и приказные люди попрятались и остались в живых. Астраханцы просили, «чтоб он позволил им, сыскав их, побить», потому что в случае прихода царских войск они «… будут первые неприятели». Атаман, вероятно, желая избежать лишнего кровопролития, удержал восставших горожан от расправы. Он лишь потребовал от всех жителей присяги «в том, что им за великого государя стоять и ему… Стеньке, и всему войску служить, а изменников выводить». И все поголовно население прикладывалось ко кресту и клялось верой и правдой служить «батюшке» Степану Тимофеевичу.