Народная скорбь нашла воплощение в песне:
… Нездорово на Дону у нас,
Помутился славный тихий Дон
Со вершины до черна моря,
До черна моря Азовского
Помешался весь казачий круг,
Атамана больше нет у нас,
Нет Степана Тимофеевича,
По прозванию Стеньки Разина.
Поймали добра молодца,
Завязали руки белые,
Повезли во каменну Москву
И на славной Красной площади
Отрубили буйну голову.
Со смертью Разина борьба восставшего народа не прекратилась. 9 июня 1671 года, три дня спустя после казни предводителя крестьянской войны, из Астрахани к Симбирску приплыли 370 стругов с 2500 повстанцами во главе с разинским атаманом Ф. Шелудяком. Одновременно берегом пешим и конным порядком к городу подошел отряд численностью около тысячи человек, предводительствуемый другим сподвижником Разина — И. Константиновым. Три приступа на симбирский кремль закончились неудачей, но саму попытку взять город, который до этого штурмовал Разин, можно, по-видимому, рассматривать как стремление продолжить его дело, одержать верх там, где повстанческий вождь потерпел поражение.
Однако накал крестьянской войны уже спал, силы восставшего народа к лету 1671 года были значительно подорваны, и если разинцам не удалось овладеть первоклассно укрепленным Симбирском в разгар движения, то овладеть им, когда восстание шло на спад, было во сто крат сложнее.
Повсеместно по стране вновь утверждалась ненавистная народу власть бояр и воевод, класс феодалов вновь занимал утраченные и поколебленные было позиции. Антиповстанческий переворот произошел в Царицыне, и только в Астрахани до 27 ноября 1671 года еще держалась разинская вольница.
Расправа царизма с восставшими была страшной.
Дворянские и буржуазные историки и литераторы нарочито выделяли и подчеркивали неимоверное количество жертв, понесенных классом феодалов в годы разинского движения. Восставшим приписывали многие тысячи невинно загубленных жизней, акцентировали внимание на их невероятной жестокости, лютом и свирепом нраве самого Разина. Число погибших от руки повстанцев, конечно, непомерно преувеличено, хотя буйство народной стихии, безусловно, сопровождалось крутыми расправами с помещиками и вотчинниками, воеводами и приказными, богатеями и ростовщиками, начальными военными людьми и т. д. Разин и другие повстанческие атаманы не всегда могли контролировать обстановку даже там, где они были непосредственно, а тем более — на местах.
Но странно было бы ожидать от поднявшихся на классовую борьбу угнетенных масс только воинственных кличей и бряцания оружием. Они вступили в смертельную схватку со своим давним врагом и не намерены были проявлять мягкосердие к тем, кто всегда был избыточно жесток и неумолим по отношению к ним. Восставшие не жаждали крови — об этом красноречиво свидетельствуют факты, однако в стремительном водовороте событий, когда их жизнь и судьба оказались на кону, они не могли быть излишне снисходительны к своему беспощадному противнику. Ни у самого Разина, пережившего казнь старшего брата, ни у поротых по воле душевладельцев крестьян, ни у нещадно битых за недоимки посадских, ни у замордованных начальными чинами стрельцов не было оснований церемониться со своими классовыми врагами. «Как аукнется, так и откликнется» — гласит народная мудрость. Крестьянская война была социальным возмездием. Феодалы получили то, что заслужили. «Благородным» сословиям жалость была неведома. За каждую малость провинившийся крестьянин по господскому указу бывал сечен кнутом или батогами. «Березовой кашей» тяглых людей щедро угощали, даже не особенно вдаваясь в их вину и проступок, а истязания на правеже были попросту обыкновением.
В России XVII столетия, как и во многих других странах, широко применялись изощренные, в духе мрачного средневековья, экзекуции: на торгу или в каком-нибудь другом людном месте в муках корчились несчастные жертвы, посаженные на кол; дознаваясь правды, государевы палачи выворачивали на дыбе плечевые суставы людям, подозреваемым в том или ином преступлении; ослушников и строптивцев публично секли на высоких козлах — деревянном помосте, чтобы всем было лучше видно. Казни устраивались при огромном скоплении народа и были таким же привычным явлением, как крестный ход по случаю того или иного религиозного праздника.
Число убитых и раненых в годы крестьянской войны феодалов не шло ни в какое сравнение с кровавой «работой» государевых карателей. Почти 100 тысяч оборванных на эшафоте, на виселицах, в пыточных застенках жизней — таков страшный итог победы угнетателей над угнетенными. А плюс к этому огромное количество участников восстания было отправлено в ссылку в Сибирь и другие дальние края.
Стародавнюю песню «Вы, леса наши, лесочки» можно считать настоящей народной эпитафией подавленному разинскому движению:
Вы, леса наши, лесочки, леса наши темные,
Вы, кусты ли наши, кусточки, кусты наши великие,
Вы, станы ли наши, станочки, станы наши теплые.
Вы, друзья ли наши, братцы-товарищи.
Леса наши все порублены,
А кусты наши все поломаны,
Все станы наши разорены,
Все друзья наши теперь передавлены,
Во крепкие тюрьмы товарищи наши посажены.
Резвы их ноженьки в кандалы заклепаны,
У ворот-то стоят грозные сторожа,
Грозные сторожа, бравые солдатушки.
Ни куда-то нам, добрым молодцам, ни ходу, ни выпуску,
Ни ходу, ни выпуску из крепкой тюрьмы.
Движение потерпело неудачу не только потому, что было обескровлено. Сочувствующих ему хватало. Во все времена на Руси доставало поборников справедливости, борцов за правое дело. Поражение восставших обусловлено более крупными историческими причинами. Неизбежные и губительные спутники крестьянских войн — стихийность, локальность, слабая организованность, отсутствие не только единого руководства, но даже единого направления удара.
Отмечая, что в тот период не было силы, которая спаяла бы воедино народные массы, В. И. Ленин указывал: «Когда было крепостное право, вся масса крестьян боролась со своими угнетателями, с классом помещиков, которых охраняло, защищало и поддерживало царское правительство. Крестьяне не могли объединиться, крестьяне были тогда совсем задавлены темнотой, у крестьян не было помощников и братьев среди городских рабочих, но крестьяне все же боролись, как умели и как могли»[28].
Действуя порознь, участники крестьянских войн сами ставили себя под удар класса феодалов, выступавшего по сравнению с повстанцами более монолитной силой. Согласованность, элементы централизации в среде восставших, как правило, не шли дальше войск, руководимых непосредственно Разиным или его ближайшими сподвижниками. Есаулы Разина, появляясь в разных пунктах, успешно агитировали, звали население на борьбу, но когда там вспыхивало восстание, организовать и направить его они не могли, и это не вина их, а беда. Им часто приходилось делать ставку на один конкретный день, вкладывать все силы в одно конкретное сражение. Всецело подчиненные решению тактических задач текущего момента, они не всегда увязывали интересы дня сегодняшнего и дня завтрашнего, слабо представляли себе ближайшую стратегическую перспективу. Впрочем, в условиях стихийности и скоротечности народного движения иначе и быть не могло. Преодолеть локальность и разорванность действий восставшего крестьянства его предводители при всей своей незаурядности, при всех способностях и талантах были не в силах. И это не просто их оплошность или недомыслие. Ведь они сами — плоть от плоти народа, носители традиционных крестьянских и казацких представлений. В их действиях, как и в действиях всей повстанческой массы, нашел отражение стихийный, импульсивный характер крестьянской войны.
Борцы за народное дело, и в первую очередь сам Разин, не были застрахованы от ошибок и просчетов. К примеру, повстанческий предводитель совершил серьезный промах, допустив за своей спиной сговор донской старшины с Москвой. Это роковым образом отразилось на судьбе крестьянской войны.
Нельзя не сказать о разладе и столкновениях в самом повстанческом лагере. Современник-иностранец свидетельствует, что на заключительной стадии движения взаимоотношения между разинцами необычайно обострились: «Когда их тут и там выслеживали, они оказывались разделенными, враждовавшими друг с другом, так как каждый старался иметь власть над другими».
Трагизм движения состоял в том, что его участники смешивали подчас своих друзей и врагов. Так, например, крестьяне из народов Поволжья, вынужденные с проникновением боярского и помещичьего землевладения терпеть гнет как местных, так и русских феодалов, зачастую склонны были в силу ограниченности кругозора обвинять в своих бедах и невзгодах всех выходцев из России, будь то дворяне, крестьяне или малоимущие посадские. Был в действиях восставших и другой крен. Это социально опрометчивые попытки привлечь на свою сторону классово чуждые им элементы. Тенденция преодолеть политическую несовместимость, найти точки соприкосновения с представителями противоположного стана, примирить идейно полярные платформы пагубно отразилась на судьбах крестьянской войны, приглушила изначальный социальный смысл движения, привнесла неразбериху в исходно четкое размежевание противодействующих сил.
Отдавая дань уважения и восхищения героям крестьянской войны, не стоит впадать в идеализацию и романтизацию участников движения в целом. Поднятые разинским походом за волей сотни тысяч людей — это не только огромная масса, одержимая классовой ненавистью к врагу, доведенная до предела угнетением и своим катастрофическим положением. Это еще и темная, плохо управляемая толпа, в которой было немало случайных элементов, проходимцев, примкнувших к восстанию не для социального возмездия феодалам, а в надежде поживиться богатой добычей. Именно таков был известный на Дону и на Волге удалец Алексей Каторжный.