У Шукшина сам Разин «даже когда бывал пьян, он и тогда мог вдруг как бы вовсе отрезветь и так вскинуть глаза, так посмотреть, что многим не по себе становилось. Знающие есаулы, когда случался вселенский загул, старались упоить его до сшибачки, чтобы никаких неожиданностей не было. Но такому-то ему, как видно, больше и верили: знали, что он — ни в удаче, ни в погибели — не забудется, не ослабнет, не занесётся так, что никого не видать... Какую, однако, надо нечеловеческую силу, чтобы вот так — ни на миг — не выпускать никого из-под своей воли и внимания, чтобы разом и думать и делать, и на ходу выпрямиться, и ещё не показать смятения душевного...».
Зачастую иные «порядки» страшнее всяких беспорядков. Стрейс: «В некоторых других вещах он [Разин] придерживался доброго порядка и особенно строго преследовал блуд. Случилось, что казак имел дело с чужой женой. Стенька, услышав про это, велел взять обоих под стражу и вскоре бросил мужчину в реку; но женщина должна была перенести иное: он велел вбить столб у воды и повесить её на нём за ноги. Она прожила ещё 24 часа, и голова её стала вдвое толще. Не было заметно, чтобы она испытывала сильные мучения, ибо не слыхали от неё крика, и она даже говорила разумные слова». Это было для тех времён обычное (как нам ни трудно это осознать) наказание, даже не слишком суровое, так как чаще женщин живыми закапывали в землю. Зато их не четвертовали...
Однако история, рассказанная Стрейсом, кажется немного странной. Казачьих жён в Астрахани не было. Какое Разину могло быть дело до интрижки казака с женой какого-нибудь горожанина, который сам мог просто поколотить неверную жену? Впрочем, мы опять не в силах понять людей тех времён. Может, Разин таким образом демонстрировал астраханцам «высокий моральный кодекс» казака. Или женщина всё-таки была не астраханкой, а чьей-то любовницей, привезённой из Персии? Не эта ли безобразная, ужасная история, претерпев сказочную метаморфозу, вылилась в поэтические истории об утопленной княжне? (У Чапыгина, конечно же читавшего Стрейса, Разин в Москве спасает закопанную в землю женщину — так сказать, уравновешивает одну другой. Что до утопления княжны — ожидаем следующую главу).
По рассказам голландцев получается, что Разин в первой своей астраханской эпопее велел казнить одну женщину и одного или нескольких своих же казаков. В русских документах об этом не упоминается, хотя все русские документы исключительно «антиразинские». Ну, может, были упоминания, да не сохранились. Оставим вопрос открытым. Может, кого-то из горожан какие-нибудь казаки убили в какой-нибудь драке или сами были убиты — неизвестно. Но никаких серьёзных вооружённых конфликтов точно не было — рассказов о Разине в Астрахани тем летом много, если бы какой-то подобный конфликт был, не могли все рассказчики пройти мимо него. Шукшин, однако, вводит боевую схватку: за грубую шутку с приношением шубы посланных Разиным шутов подвергли пытке, атаман послал отрад — отомстить.
«— Фрол!.. Руби их там, в гробину их! — кричал атаман. — Кроши подряд!.. — Его начало трясти. — Лизоблюды, твари поганые! Невинных-то людей?!
С ним бывало: жгучее чувство ненависти враз одолевало, на глазах закипали слёзы; он выкрикивал бессвязные проклятия, рвал одежду. Не владея собой в такие минуты, сам боялся себя. Обычно сразу куда-нибудь уходил. <...>
— А ведь это болесть у его, — вздохнул пожилой казак. — Вишь, всего выворачивает. Маленько ишо — и припадок шибанёт. Моего кума — так же вот: как начнёт подкидывать...
— Он после Ивана так, после брата, — сказал Стырь. — Раньше с им не было. А после Ивана ослабнул: шибко горевал. Болесть не болесть, а сердце надорванное...
— Никакая не болесть, — заспорили со стариками. — С горя так не бывает... Горе проходит.
— С чего же он так?
— Жалосливый».
В начале сентября «жалосливый» наконец отдал тяжёлые пушки, морские струги, знамёна, отпустил ещё нескольких пленных туркмен и собрался на Дон. Из сводки (ссылка на донесения астраханских воевод): «И отпустили их, казаков, из Астарахани к Царицыну 4 сентября в 4 день нынешняго 178-го году в их казачих в 9 стругах. А проводить их послали, чтоб они, идучи Волгою, никакова дурна не учинили, до Царицына жильца Левонтья Плохово, а с Царицына до казачья Паншина городка сотника астараханских стрельцов, да с ним человек 50 стрельцов. А на отпуске казаком Стеньке Разину говорили с великим подкрепленьем, чтоб они, из Астарахани и Волгою идучи, нигде никаких людей с собою на Дон не подговаривали... А на Чёрной Яр и на Царицын к воеводам писали, чтоб они казаков Стеньку Разина со товарыщи в городы не пускали и вина им продавать не велели, чтоб у тех городов со служилыми людьми ссоры и никакова дурна не было». (Видимо, не очень-то удавалось Разину строго держать дисциплину). Сообщалось также, что 37 астраханцев, бывших ранее с казаками, от них отстали (они отделались устным выговором). С Разиным ушли 15 служилых людей, двое подьячих и ещё несколько горожан. Всего ничего — зря боялся Прозоровский.
Разумеется, обещаниям казаков хорошо себя вести никто не верил ни на грош, но что можно было сделать? Уже на пути к Царицыну — во всяком случае, так считается — ограбили несколько купеческих стругов. Шукшин об этом:
«— Кто с нами пойдёт?! — вдруг громко спросил Степан. — Служить верой, добывать волю у бояр-кровопивцев!
Это впервые так объявил атаман. Он сам не ждал, что так — в лоб прямо и скажет. А сказалось, и легче стало — просто и легко стало... Видел Степан, как ошарашил всех своим открытым призывом: кого нехорошо удивил, кого испугал, кого обрадовал... Он всё это схватил разом, в короткий миг, точно ему удалось вскинуться вверх и всё увидеть.
— Кто с нами?! — повторил Степан. — Мы поднялись дать всем волю!..
Знал ли он в эту минуту, что теперь ему удержу нет и не будет. Он знал, что пятиться теперь некуда.
Разинцы засмеялись: оцепенение, охватившее их, проходило. Задвигались, загалдели... Обсуждали новость, какую вывалил атаман: оказывается, они войной идут! На бояр!.. Вот это новость так новость!»
Хотелось оставить сие без комментария, но всё-таки напомним, что разинские послы ещё только уехали в Москву — с предложением мира и совместного взятия Азова либо Крыма — и Разин, надо думать, надеялся на положительный ответ.
Теперь документы относительно ограбления стругов. Вот наказ из Посольского приказа служилому человеку Евдокимову (спецпосланнику правительства), отправленному на Дон, от декабря 1669 года (Крестьянская война. Т. 1. Док. 104): «И сентября в 4 день нынешняш ж 178-го году боярин и воеводы князь Иван Семёнович Прозоровский со стоварыщи из Астарахани ево, Стеньку с товарыщи, отпустили на Царицын, а с Царицына на Дон и послали с ним для береженья в провожатых до Царицын жильца Левонтия Плохово для того, чтоб, едучи до Царицына Волгою рекою, людей не грабили и с собой на Дон не подговаривали. Он же де, Стенька, едучи рекою, струги с хлебными запасы, которые шли на низ, задерживал, и людей к себе подговаривал, и струги и запасы отнимал, и голов московских стрельцов бранил матерны, и хотел на них казаков послать з боем».
Далее документ ссылается на доклад стрелецкого головы (москвича, который с отрядом сопровождал Разина): «Казаков же Стеньку Разина со товарыщи встретили они ниже Чёрного Яру в 20-ти верстах, сентября в 17 числе. И Стенька де Разин присылал к ним не по одно время двух ясаулов з большим невежеством и остонавливал их и приказывал им быть к себе неведомо для чего. А пятидесятника де да пятисотного, которых они, стрельцы, посылали к нему, Стеньке, с отповедью, у себя задерживал и при них бранил и их голов, матерны, и хотел посылать за ними казаков в стругах с боем. Да он же де, Стенька, имал к себе сотника Степана Кривцовского насильством...» А представитель казанских стрельцов, который провожал из Казани в Астрахань хлебные запасы, сказал, что его струги казаки остановили «и казанских стрельцов перезвали к себе 11 человек, а у нево де взяли насильством ясаульной струг да бочку вина в шести вёдр...».
Правда, по показаниям самого стрелецкого сотника Кривцовского, «Стенька останавливал же, а ничего не грабил, только де сотник привёз к нему бочечку вина ведра в 3, и Стенька де того сотника подарил дорогами да киндяком да сафьяном. Так же де и казанских стрельцов голову Степана Воропанова он, Стенька, не грабил же, а только де Степан Воропанов прислал к нему, Стеньке, бочку вина в 6 вёдр да по ево ж, Стенькина, запросу дал ему струг, а Сенька де тово Степана подарил...». Вот и разбери тут — силой грабил или сами взятки давали. Есть сильное подозрение, что второе верно — ведь за взятку, как выясняется, взяткой же отдаривали... Но как признаться в этом начальству? Лучше сказать, что тебя силой вынудили, ограбили...
Далее: зачем Разину было грабить струги, если он только что отправил в Москву «посланников мира», бунчук сдал, знамёна, унизился? Зачем же сейчас опять нарываться на неприятности? Всё в той же сводке 1670 года упоминается, что Разин в Чёрном Яру и Царицыне говорил о своих послах, говорил, что ждёт ответа. Тут, конечно, как и во всех действиях Разина, возможны разные объяснения. Допустим, он уже поразмышлял и понял, что посылал станицу напрасно и никакого добра от правительства ждать нечего, так нечего и стараться. Очень возможно, просто обнаглел после пышного приёма, что оказали ему астраханские воеводы, зарвался, не подумал о последствиях. Может — и это был бы самый интересный вариант — он получил какие-то важные вести от Дорошенко и потому уже не придавал значения посланной станице. А может, никаких стругов он и не грабил вовсе — «только де сотник привёз к нему бочечку вина ведра в 3, и Стенька де того сотника подарил дорогами да киндяком да сафьяном...».
И всё-таки, как бы логично и естественно ни было для Разина притихнуть в ожидании московского ответа, документы этой версии не подтверждают. Струги, может, он и не грабил, но людей с них уводил. 25 сентября астраханское начальство послало депешу Леонтию Плохово, чтобы тот увещевал казаков, но это не помогло, как указано в сводке: «...сентября в 27 день из Кузьмина приказу Хомутова ушли к воровским