В том же документе — показания московского кречетника (было такое сословие, очень привилегированное — ловцы охотничьих птиц) Данилы Григорова: «И такой де у них (в Черкасске. — М. Ч.) слух есть, что он хочет их, атаманов и казаков лутчих людей побить, а сам, собрався, иттить в Запороги рекой Донцом...»
В ответ Посольский приказ 23 декабря 1669 года направил Войску наказную память (Крестьянская война. Т. 1. Док. 104): «А хочет де он, Стенька, идти в Запороги, а над вами, старшинами, учинить всякое дурно...» (как будто в Посольском приказе это не от самих же казаков узнали) и надо бы «над тем вором Стенькою Разиным со товарыщи за ево многие грубости и к великому государю за ево непослышание учинити промысл». У Злобина атаманы уже тогда хотели захватить Разина:
«Если заранее отогнать голытьбу, скопившуюся в Зимовейской станице, да выслать войсковую засаду, то можно легко схватить Разина дома и тут же, не мешкав, отправить его не в Черкасск, а сразу в Москву. Самаренин и Семенов заспорили: со Стенькой самим казакам не справиться, надо просить государя прислать на Стеньку стрельцов. Другие не соглашались, говорили, что нужно собрать в Черкасск казаков из верховых станиц, словно бы по вестям с Азовского или с Крымского рубежа, будто турки или ногайцы хотят напасть на Черкасск, и с теми казаками пойти на Разина в Зимовейскую станицу, чтобы разбить его своими силами».
Но ничего из их коварных планов не вышло, и не только потому, что никакой Зимовейской станицы не существовало, а потому, что многие их товарищи — если не они сами — исподтишка занимались инвестициями в будущий разинский поход.
Предположительно к этому периоду мог относиться упоминаемый в ряде документов эпизод: Разин не дал черкасскому попу денег на строительство церкви. Шукшин:
«— Дай на храмы.
— Шиш! — резко сказал Степан. — Кто Москве на казаков наушничает?! Кто перед боярами стелится?! Вы, кабаны жирные! Вы рожи наедаете на царёвых подачках! Сгинь с глаз, жеребец! Лучше свиньям бросить, чем вам отдать! Первые доносить на меня поползёте... Небось уж послали, змеи склизкие. Знаю вас, попов... У царя просите. А то — на меня же ему жалитесь и у меня же на храмы просите. Прочь с глаз долой!
Поп не ждал такого.
— Охальник! Курвин сын! Я по-христиански к тебе...
— Лизоблюд царский, у меня вспоможенья просишь, а выйди неудача у нас — первый проклинать кинешься. Тоже по-христиански?
Вперёд вышел пожилой казак из домовитых:
— Степан... вот я не поп, а тоже прошу: помоги церквы возвесть. Как же православным без их?
— А для чего церквы? Венчать, что ли? Да не всё ли равно: пусть станут парой возле ракитова куста, попляшут — вот и повенчались. Я так венчался, а живу же — громом не убило».
Венчание у куста тоже постоянно упоминается применительно к Разину. Анонимное «Сообщение...»: «Вот пример великолепной церемонии, установленной Стенькой, сим казацким папой. Вместо обычного свадебного обряда, совершавшегося в России священником, заставлял он венчающихся, приплясывая, обойти несколько раз вокруг дерева, после чего считались они обвенчанными на Стенькин лад».
Такой обряд у казаков и вообще у славян действительно существовал, и долго. Королев: «В отличие от России, на Дону бракосочетание не по церковному уставу, а в кругу долго являлось общепринятым; похоже, случались и венчания вокруг дерева или, по крайней мере, казаки помнили о них. Обряд же бракосочетания по уставу стал заметен только со второй половины XVII в. и превратился во всеобщий лишь в первой половине следующего столетия (бракосочетание в кругу бытовало в некоторых станицах даже в первой половине XIX в.)». Зачастую церковное венчание сочеталось с «круговым». Многие беллетристы, как мы уже отмечали, додумали, что и сам Разин с женой венчался не в церкви. Но вообще-то довольно странно предполагать, чтобы Разин, чья паства была преимущественно православная, всерьёз пытался бы ввести старый обычай — скорее всего просто сказал в раздражении. Денег на церковь он, конечно, давать не хотел: они нужны были на другое. «Сообщение...»: «И ещё выкрикивал он разные богохульные слова против спасителя». Всё это написано уже после того, как стали доступны официальные документы, в которых венчание у вербы ставится в один ряд с убийствами. Источников «снизу» о том, что Разин в Кагальнике требовал кого-то как-то венчать, не существует.
У Шукшина именно тогда Разину приходит в голову использовать опального Никона:
«Степан вперился в попа:
— Сгинь с глаз, сказал! А то счас у меня хлебнёшь водицы!.. Захребетник вонючий. По-христиански он... Ну-ка, скажи мне по-христиански: за что Никона на Москве свалили? Не за то ли, что хотел укорот навести боярству? А?» (Никакого укорота боярству Никон навести не хотел — впрочем, и шукшинский Разин об этом наверняка знает, просто использует козырную карту. — М. Ч.)<...>
— Прибери трёх казаков побашковитей — пошлём к Никону, патриарху. Он в Ферапонтовом монастыре сидит: их с царём мир не берёт. Не качнётся ли в нашу сторону... Будет с нами, к нам народишко легче пойдёт. А ему, думаю, где-нибудь тоже заручка нужна. Можеть, качнётся — он злой на царя. Пускай скажут: мы его истинно за патриарха чтить будем».
Нет сведений, что в описываемый период разинцы ходили к Никону — это было намного раньше; впрочем, нельзя исключить, что Разин и вновь отправил в монастырь послов. Он, кажется, от мыслей о Никоне не отказывался до самой смерти.
Тем временем станица во главе с Л. Тимофеевым и М. Ерославлевым, отправленная разинцами в Москву, провела переговоры; царь в воинском походе отказал, но в остальном был с послами довольно мил. Конфликт с Разиным считали, очевидно, улаженным, так как 10 сентября 1669 года вышел царский указ передислоцировать из Астрахани четыре полка московских стрельцов обратно. Разинской же станице было велено возвращаться туда, откуда она прибыла, — в Астрахань. Казаки из Москвы выехали 21 сентября, но в Астрахань не пошли, узнав, что Разина там уже нет, и, силой отбившись от данных им провожатых, направились обходными путями в Кагальник. Теперь, когда они вернулись, Разину стало окончательно ясно, что с Москвой он каши не сварит и новым Ермаком (если и была у него такая идея) не станет. Вся надежда теперь была на украинцев, переписку с которыми он никогда не прекращал. То, что воевать придётся под эгидой Османской империи, его, видимо, ничуть не смущало. Шукшин:
«— Ишо пошлём в Запороги — к Ивану Серику. Туда с письмом надо, пускай на кругу вычтут, всем.
— Тада уж и к Петру Дорошенке...
— К Дорошенке? Подумать надо... Хитрый он, крутится, как уж на огне... Посмотрим, у меня на его надёжи нет. Еслив надо свою выгоду справить — справит, не задумается. Серко, тот надёжный...»
Атаман запорожцев Иван Сирко, как мы уже отмечали, был совсем ненадёжный: свои политические взгляды менял как перчатки. Из Кагальника Разин послал большую станицу к Сирко, другую к Дорошенко, принимали донцов знатно, но толкового ответа не дали. Почему? Во-первых, как уже много раз говорилось, они там все насмерть грызлись меж собой. Во-вторых, держава «от Буга до Яика» им, возможно, вовсе не была нужна и они бы вполне удовольствовались автономной украинской казачьей республикой в её тогдашних границах. Могли подозревать Разина в двойной игре. Могли опасаться его авторитета, ревновать. Всё могло быть. Люди от них приходить продолжали, толковые, отлично экипированные, но — в частном порядке.
Что же делать? Наживин: «Отведавши богатства, славы, власти, он не мог уже сидеть спокойно в каком-то там поганом и смешном Кагальнике». Злобин продолжает гнуть своё: надо сперва расправиться с промосковской партией в Черкесске, самому стать атаманом Войска Донского и уже с этого начинать большую политическую карьеру. Но как бы разумно это ни выглядело, Разин на такой шаг не отваживался. У Шукшина тут всё просто:
«Степан поднялся на бугре. Помолчал... Оглядел всех.
— Дума моя: пора нам повидаться с бояры! — сказал он крепко и просто. Помолчал, оглядел всех и ещё сказал: — А?
— Любо!! — ухнул круг. Ждали этого.
— Постоять бы нам теперь всем и изменников на Руси повывесть, и чёрным людям дать волю!»
Но пока нет подтверждений, что он о таком думал. А слухи распространялись самые разные: то ли он идёт Азов завоёвывать, то ли волжские города грабить, то ли вообще на Москву двинется. Мог ли он рассчитывать создать собственное государство без помощи Украины? А бывали ли вообще в истории подобные случаи? Учредить на какой-то отдельной территории республику путём приведшего к успеху мятежа?
Самый классический пример нам дают голландцы. Революция 1566—1609 годов сочетала национально-освободительную войну против Испании с антифеодальной борьбой внутри страны, в результате чего на севере (территория современных Нидерландов) образовалась первая в Европе республика. Как это было: в 1566 году по стране прокатилось народное восстание против католической церкви и, в частности, инквизиции и было полностью подавлено лишь через 14 лет. Но уже через два года повстанцы (дворяне, горожане, военные) неожиданно захватили слабо защищённый город Брилле на севере и обрели свою мятежную столицу, после чего население восстало снова. В конце концов лишь часть провинций (территория нынешней Бельгии) осталась под властью испанцев. Правда, признали республику европейские государства ещё в 1648 году. Но у голландцев «рулил» граф Вильгельм I Оранский, влиятельный человек, объединивший под своими знамёнами и знать, и простонародье. (Нидерланды замечательны тем, что больше никогда у них ни революций, ни контрреволюций не было, а в конце концов они взяли да и посадили себе короля — для красоты). В Англии незадолго до разинщины победил мятежный Кромвель, у которого сперва было всего 60 человек, — в общем-то простой сквайр, которого можно было бы приравнять к зажиточному казаку, если бы он не был членом парламента; впрочем, после смерти Кромвеля монархия вернулась на круги своя: время для революции в Англии ещё не пришло. Да и сам Кромвель — при формальной республике — был жестоким диктатором.