Кагальник между тем наверняка бурлил: никто не понимал замыслов атамана. Ясно было, что к лету куда-то пойдут, но куда? Наверняка проводилось множество кругов и ещё больше совещаний в узком кругу. Логинов: «Ждали, какое слово скажет Разин, но тот молчал, а спрошенный впрямую, немедля беленился, швырял на землю саблю и кричал, что не хочет больше быть старшим и пусть казаки выбирают себе другого атамана». Возможно, он сам не мог ни на что решиться. В середине мая — так получается по показаниям подьячего Данилы Михайлова (Крестьянская война. Т. 1. Док. 110), ссылавшегося на казака Косого, — Разин с четырёхтысячным войском отправился недалеко, в Паншин, и там некоторое время продолжал собирать донцов, «черкас» и всяческих беглых, которые, по словам подьячего Михайлова, шли «безпрестани». Предположительно тогда он встретился с отрядом Василия Уса, давно сбежавшего с Дону и находившегося уже год неведомо где. Ус был тотчас назначен есаулом.
Ус был такой же донской казак, как и Разин, быть может, и в более давнем поколении. Но беллетристы почему-то определили его в мужицкие вожди (за что?!), и вот он уже поучает политически безграмотного атамана (надо сказать, в беллетристике Разину всё беспрестанно, как малому дитю, выговаривают за что-нибудь). С. П. Злобин:
«— Пришёл тебя звать в кумовья, крешати бояр, да хотел прежде кума поближе видеть. Ты — казак, я — казак. Нам едина дорога, Василий!
— Мы не казаки, а мужики, Степан Тимофеич! — ответил Василий. — Мужик за правду мужичью встаёт, а вы для корысти да озорством. Нам волю свою добыть, чтобы землю взять, хлеб пахать в поте лица, по божью веленью, а казаки... тьфу! Земли у вас — море без края; поглядеть — то черным-черна, от жиру аж лоснится вся на солнце, в горсти помять — то как пух... А нет чтоб пахать!.. Ты казакам норовишь, не народу! Князем стать хочешь, казацкий уряд в Понизовье устроить... Ну, скажем, стрельцы к тебе набегут, ну, станет, наместо Черкасска, Астрахань город казацкий... Ныне ты Волгу и Яик возьмёшь — ещё того более дармоедов станет. Бояре посмотрят: страшна казацкая сила! — и скажут тебе: “Давай мирно жить, Степан Тимофеич, служи государю добром, а мы тебе хлебное жалованье, и денежное жалованье, и пороховую казну будем слать, и меха, и сукна”. Держава казацкая станет! <...>
— А худо кому?
— Мужику — землеробу! Ему ещё дармоедов на шею прибудет... А станет народу тошно, и всею Русью подымется он побивать бояр, да дворян, да вас, казаков...
— За что же казаков? — удивился Степан.
— За то, что работать не хочешь, а ложку тянешь!.. Не то ты надумал, Степан, — сказал Ус. — Не державу казацкую надо народу.
— А что?
— А всю Русь воевать у бояр! — прямо сказал Василий и поглядел на Разина.
— Всю Русь?! — повторил Степан. — Эко слово великое молвил, Василий!.. Куды занесёт! Ру-у-усь! — будто прислушиваясь к самому звуку, задумчиво повторил Разин.
— Бояр побивать на Руси, Степан, чтоб нигде не осталось им места, а жизнь по-казачьему ладить, как у Черкасов: те пахотны казаки — казаки, те торговые казаки — и они казаки, тот бочар, тот кузнец — и те казаки... Живут, сами себе обирают старшину, а время пришло воевать — за сабли берутся да в Запорожье!..
Но Разин почти не слушал Василия. Величие замысла поразило его. Он мыслил сложить воедино казачьи земли, собрать их под одного атамана, а этот покрытый бессчётными язвами (Ус был болен какой-то кожной болезнью. — М. Ч.) богатырь вон что надумал!..
— Русь воевать! Ведь эко великое слово-то молвил! Другого такого-то слова на свете не сыщешь!.. — задумчиво глядя в угли костра, повторил Степан. — Мечтанье! — вдруг оборвал он, словно опомнившись».
Даже у лирика Каменского Ус — мужик, а не казак: «Не любил Степан расставаться с такими орлами, не понимал, как это можно; больно-нестерпимо чуял всю тоску разлуки и, расставшись, страдал до отчаяния, метался, выл, стонал: так сразу Ваську почуял. Места нигде не находил. Всё о Ваське думал — откуда этакие самоцветы берутся, и понимал: из коренной, черноземной толши, жирной и плодородной, из густых лесов, девственных и звереберложных, из полей и лугов широкоченных, из крестьянских изб, бедных и тёмных, из крепостной подворотни крепкой боярской, да из вольных донских казацких степей, да на дорогах беглых-сиротских, — вот откуда родились».
Ещё раз напомним, что Ус крестьянином никогда не был и крестьянские интересы вряд ли защищал, но, думается, расхождения у него с Разиным были: опять два медведя в одной берлоге... Как считает Злобин, единственной причиной того, что Ус согласился подчиняться Разину, была тяжёлая болезнь Уса. Может и так. Но Ус ли, сам ли Разин, ещё ли кто-то в тот период (никак не раньше) действительно стал заговаривать о «войне против бояр» — как об одном из вариантов действий. Отписка в Москву тамбовского воеводы Я. Хитрово, которому сказал подьячий Михайлов, которому сказал казак Костя Косой (Крестьянская война. Т. 1. Док. 110. 19 мая 1670 года): «...при нём, Костьке, у Стеньки Разина в Черкаском круг был, и ясоулы де докладывали в кругу, что под Озов ли иттить, и козаки в кругу все про то умолчали. А в другой де докладывали — на Русь ли им на бояр иттить, и он де “любо” молвили небольшие люди. А в третей де докладывали, что иттить на Волгу, и они де про Волгу завопили...» То есть гулять по Волге для большинства было предпочтительнее.
Другой документ, от сентября 1670 года (Крестьянская война. Т. 1. Док. 184), — «расспросные речи» украинского казака Н. Самбуленко в Малороссийском приказе: «В кругу де он, Стенька, всем вслух говорил. — Атаманы де молотцы, куды мы пойдём отсюды, по море ли по Волге или иному царю служить? И в кругу старшина сказали ему, Стеньке, и всем казакам, что они иному царю служить не хотят, а пойдём де мы все на Волгу против бояр и воевод. И Стенька де, взяв саблю наголо, говорил им всем, что он на великого государя руки поднять не хочет, лутче де ево тою саблею голову отсеките... И казаки, что были в кругу, говорили ему. — Мы де готовы за великаго государя умереть и головы свои положить, а что де бояря не велят нам ходить на море и на Волгу, и от того мы стали наги и голодны...»
А вот третий, самый любопытный рассказ о кругах того периода — показания попа Никифора Иванова (август 1670 года), служившего в отряде Уса (Крестьянская война. Т. 1. Док. 171): Разин «сказал всем вслух. — Любо ль де им всем идти з Дону на Волгу, а с Волги идти в Русь против государевых неприятелей и изменников, чтоб им из Московского государства вывесть изменников бояр и думных людей и в городех воевод и приказных людей? Да он же, Стенька, в кругу говорил. — Когда то бывало, что на Москве блаженныя памяти великие государыни и царицы и великие княгини Марьи Ильиничны и государей благоверных царевичей великого князя Алексея Алексеевича и великого князя Симеона Алексеевича не стало вскоре? И им бы де всем постоять и изменников из Московского царства вывесть и чорным людям дать свободу. Да он же, Стенька, и казаки все в кругу говорили. Не добры де, к ним, донским казакам, бояря князь Юрья Алексеевич Долгоруков, князь Микита Иванович Одоевской да думной дьяк Дементей Башмаков да голова стрелецкой Артамон Матвеев. И про иных многих бояр и думных людей говорили. А добры де к ним, донским казаком, бояря князь Иван Алексеевич Воротынской, князь Григорий Сунчалеевич Черкаской: как де они бывают на Москве в станицах, и их де они кормят и поят».
Кто бы ни был автором этой новой концепции — Ус, Разин, Черкашенин, все вместе, — она была гениальна. Со своими сепаратистско-республиканскими идеями Разин бы далеко не уехал — никто бы его не поддержал. Наказать государевых изменников — совсем другое дело; при этом гнев казаков и беглых направлялся не на овеянную божественной аурой фигуру царя, а на конкретных чиновников — мздоимцев и «врагов народа»; более того, намекалось, что бедненький царь нуждается в помощи и защите от «врагов народа». А заодно, может, надеялись и на «раскол элит» — не зря же все эти дворянские имена вслух назывались, и Разин знал, что куда надо — донесут... (М. Инсаров: «Сам Разин в цари не метил, отношение его к реальному царю было сложным, и каким оно было на самом деле, определить сейчас трудно (грозил же он “передрать бумаги на самом верху”!). Скорее всего, никаких иллюзий в отношении Алексея Михайловича он лично не имел, но не хотел отталкивать тех, кто разделял подобные иллюзии. Вообще Разин был не разгульным атаманом, каким его обычно считают, а замечательным политическим стратегом и хотел привлечь к борьбе с Московским царством не только его внешнеполитических противников, но и все недовольные слои населения — до московских стрельцов и оппозиционных дворян включительно»).
Верил ли сам Степан Тимофеевич хоть на секунду, что Алексей Михайлович встретит его с распростёртыми объятиями? Нет, конечно: не мог он одновременно плести с Дорошенко интригу против царя и верить, что этого самого царя надобно «спасать», — он же не был идиотом. Но и свергать царя, думается, он пока что совсем не хотел — понимал, что без Дорошенко на это не способен. Вероятно, он рассчитывал, захватив ряд важных стратегических пунктов и обзаведясь сторонниками из числа дворянства и духовенства, шантажировать царя и добиться пакта о ненападении и разделе сфер влияния.
Итак, официальным лозунгом новой экспедиции стал призыв «порадеть за дом пресвятой Богородицы, и за великого государя, и за батюшку за Степана Тимофеевича, и за всю православную христианскую веру». Обычно все пишут, что целью похода была сразу объявлена Москва (не факт, вовсе не факт), оставалось выбрать маршрут: либо Волгой с захватом волжских городов до Симбирска или Нижнего Новгорода включительно, либо через Воронеж, Тамбов и сельские местности. Шукшин:
«— Волгой! — кричали донцы. — Дорога знамая!
— Доном! Прямиком, мимо Танбова!
— Доном ийтить надо, Степан Тимофеич. Через Воронеж, Танбов, Тулу, Серпухов... Там мужика да посадских, чёрного люда, — густо. Вы под Москву-то пока дойдёте — ба-альшое войско подведёте. А Волгой — пошли с полтыщи с есаулами да с грамотками, — пускай подымаются да подваливают с той стороны. А там, глядишь, Новгород, да Ярославль, да Пошехонь с Вологдой из лесу вылезут».