В анонимном «Сообщении...» говорится, что в стане Разина за царевича Алексея выдавали «потомка одного из пятигорских черкесских князей». Современные исследователи считают, что роль Алексея Разин дал играть юному сыну кабардинского мурзы князя Камбулата Пшимаховича, князю Андрею Черкасскому, пленённому при взятии Астрахани. Однако подтверждений этому нет. Почему русского не нашли? Не было ни одного с такой аристократической наружностью? И дальнейшая судьба этого юноши известна: он ничуть не пострадал, что объясняют высоким положением его отца. Но, может, всё-таки и не он исполнял роль, а может, её играли в разные периоды несколько актёров. Жил «царевич», как считается, на струге и на берег не сходил. В сочинении Б. Койэтта, секретаря голландского посольства, описан струг, обитый красным бархатом, на котором плыл «царевич», — но Койэтт в Астрахани не был и слышал это, видимо, с чьих-то слов. От имени «царевича» писались прокламации — «прелесные письма». Показывался ли он народу, неизвестно. В документах изредка попадаются упоминания о том, что какой-нибудь человек говорил, будто видел царевича, но «говорил, будто видел» и «видел» — не одно и тоже.
Вторым самозванцем был «патриарх Никон». Он тоже якобы жил на струге, обитом бархатом, только чёрным. (Эта ситуация напоминает «Гекльберри Финна», где в лодке плавали два мошенника — «король» и «герцог»). Кто его изображал — тут даже предположений ни у кого нет. Может быть, какой-нибудь поп. Скорее всего — никто. Марций пишет, что «было у Разина судно, на котором имелось изображение патриарха, как бы присутствующего здесь».
Интересный вопрос: сколько человек было посвящено в эту авантюру? Вряд ли много — казаки напьются, проболтаются... Но нет доказательств, что казаки верили, что Никон находится среди них. Из показаний Григория Свешникова: «Да они ж де, Гришка со товарыщи, будучи на Царицыне, слышели от воровских казаков многажды, что де они, воровские казаки, меж собою говорят и похваляют бывшего Никона патриарха. Что де он, Никон, будет на Москве патриархом по-прежнему. Так де и всё будет смирно. А пришед де он, Стенька, к Москве, и бояр и всяких начальных людей побьёт, и ево де, Никона, возьмут и посадят на патриаршестве по-прежнему. А нынешнего патриарха бранят они, воровские казаки, матерны. А Никон де патриарх к Стеньке Разину на Дон писал, чтобы он, Стенька, собрався с воровскими казаками, шол на бояр к Москве». То есть патриарх не здесь, а только пишет атаману из заточения.
Но это в Царицыне, а в Астрахани, может, уже и поверили? Тоже непонятно. Из показаний Алексинца: «Да они ж де, воровские казаки, говорят меж собою беспрестанно и похваляют бывшаго Никона патриарха: напрасно де бояре с Москвы ево согнали, а он де, Никон, им был отец. А как де Стенька Разин будет в Казане или в Нижнем Новгороде, и он де, Никон, будет на Москве по-прежнему. А на што де было ево Никона с Москвы выгонять, как бы ево не выгоняли, и от Стеньки Разина такия смуты и не было».
Почему казаки вдруг так возлюбили Никона — совершенно неясно. Никакой особенной милости он им, будучи патриархом, не оказывал. Историк XIX века Афанасий Прокофьевич Щапов[73] полагал (и некоторые современные изыскатели так думают), что Разин хотел создать «древнее Астраханское царство... в противоположность Московскому государству, царством казачества и раскола, к чему и после, со второй половины XVIII столетия, стремились раскольники...». (Костомаров пишет: «...агенты возмущали народ всякими способами и говорили разное: в одном месте проповедовали козацкое равенство и полное уничтожение властей; в другом возбуждали толпу именем царевича, обещающего народу льготы и волю; здесь ополчали православных за гонимого патриарха; там подущали старообрядцев враждою против нововведений, за которые обвиняли того же патриарха...» Последнее утверждение не подтверждено). Раскольники действительно нередко находили приют у казаков, на Дону в частности, но Никон к этому не имеет никакого отношения — он-то как раз был «обновленцем», врагом раскольников и вообще «старой русской веры»; его даже называли антихристом. Сказать, что на Руси так уж сочувствуют всем гонимым властью — неправда, не сочувствуют. Тут, видимо, была такая логика: бояре плохие (это аксиома); бояре прогнали Никона (так говорит Степан Тимофеевич, а он зря не скажет); следовательно, Никон хороший.
Как увязать то, что царь прогнал Никона, а мы хотим его вернуть, с тем, что надо идти защищать царя? Но ведь не царь прогнал, а бояре. Но как же тогда бедный царь, со всех сторон окружённый могущественными и злыми боярами, до сих пор сидит во дворце, а не в каком-нибудь каземате или у Стеньки Разина на струге? Тут мы имеем дело с феноменами массового сознания и пропаганды. Толпа легко верит в любую чушь, питается ею и сама её питает и не замечает внутри этой чуши никаких, самых вопиющих, противоречий.
Наживин: «Дело было головоломное, но что-то было в нём такое, что подсказывало, что подумать над ним стоит...» Шукшин:
«— А что Никон? — спросил вдруг Степан с искренним и давним интересом. — Глянется мне этот поп! Хватило же духу с царём полаяться... А? Как думаешь про его?
— Ну и что?
— Как же?.. Молодец! А к нам не склонился, хрен старый. Тоже, видать, хитрый.
— Зачем ему? У его своя смета... Им, как двум медведям, тесно стало в берлоге. Это от жиру, Степан: один другому нечаянно на мозоль наступил. Ты бы ишо царя додумался с собой подговаривать...
— Нет, я таких стариков люблю. Возьму вот и объявлю: Никон со мной идёт. А?
— Зачем это? — удивился Матвей.
— Так... Народ повалит, мужики. Патриарх... самый высокий поп, как Стырь говорил. Мужики смелей пойдут.
Матвей молчал.
— Что молчишь?
— Делай как знаешь...
— А ты как думаешь?
— Опять ведь за нож схватисся?
— Да нет!.. Что я, живодёр, что ли?
— Дурость это — с Никоном-то. “Народ повалит”. Эх, как знаешь ты народ-то! Так прямо кинулись к тебе мужики — узнали: Никон идёт. Тьфу! Поднялся волю с народом добывать, а народу-то и не веришь. Мало мужику, что ты ему волю посулил, дай ему ишо попа высокого. Ну и дурак... Пойдём волю добывать, только я тебя попом заманю. Нет, Степан, ни царём, ни попом не надо обманывать. Дурость это».
Советские историки и литераторы, разумеется, писали, что придумка с «царевичем» и «патриархом» особой роли не играла — так, шалость, пустяк. Но на самом деле народ в самозванцах нуждался — не Разина же всё-таки на престол сразу возводить, это как-то уж слишком, — и слухи распространились столь широко, что в приговоре царь был вынужден подробно объясняться, чуть ли не оправдываться: «И [ты, вор Разин] писал в воровских письмах, будто сын Великого Государя нашего, благоверный наш царевич и великий князь Алексей Алексеевич, всея великие и малые и белые России, ныне жив, и будто, по указу Великого Государя ты, вор, идёшь с ним с низу Волги к Астрахани и под Москву, для того чтоб побить на Москве и в городех бояр и думных, и ближних, и приказных людей, и дворян, и детей боярских, и стрельцов, и солдат, и всякого чину служивых и торговых людей, и людей боярских будто за измену. А сын Великого Государя нашего, благоверный государь наш царевич, по воле Всемогущего Бога, оставя земное царство, преставился и приял вечный покой небесного царствия; и преставление его в государских палатех при отце его, при Великим Государе нашем, в 178-го году, Генваря в 17 числе, а тело погребено на Москве, в соборной церкви Архистратига Божия Михаила, с прочими государскими родителями, Генваря в 18 числе, а погребение было при отце, при Великом Государе нашем в 178 году, Генваря в 18 числе; а погребение было при отце его, государеве, при Государе нашем Царе полное, а на погребении его были святейшие патриархи, Паисий Александрийский и Иоасаф Московский, сообче с освящённым собором; да не токмо преставление и погребение сына Великого Государя нашего, благоверного государя нашего полное в России, но и в других землях ведомо. Но не смотря на то, ты, вор и изменник, забыв страх Божий, такое велико дело учинил, хотя народ возмутити и кровь пролита, чего и помыслить страшно. Да ты ж, вор, вменил всяких людей на прелести, будто с тобою монаха имел прельщать всяких людей. Аника-монах, по государеву указу, по суду святейших патриархов и всего освящённого собору, от патриаршего престола послан на Белоозеро в Ферапонтов монастырь и ныне в том монастыре».
В середине июля Разин устроил грандиозное представление: все жители Астрахани были созваны за город приносить присягу и целовать крест на верность «великому государю Алексею Михайловичу, царевичу Алексею Алексеевичу, святейшему патриарху Никону и великому атаману Степану Тимофеевичу». Из показаний Наума Колесникова: «Да при нём же, Науме, как он был в Астарахани, вор Стенька оманатной двор весь роспустил, и орды де калмацкие и татарские от Астарахани все откочевали, и оманатачики все из Астарахани в целости выехали. Да он же де, Стенька, астараханских жителей всех приводил за городом в войску ко кресту в том, что им за великого государя стоять и ему, вору Стеньке и всему войску служить, а изменников выводить. А как де он ко кресту астараханцов приводил, и в то де время были у него в войску и попы со кресты. А которые де свещенники ево, вора Стеньку, обличали, и тех он одного посадил в воду, а другому руку да ногу велел отсечь». (В официальных документах «сверху» два пострадавших священника быстро превратились во «всех священников»).
4 сентября 1672 года правительственные агенты допрашивали в Спасском монастыре всех астраханских попов и дьяконов — все как один клялись, что никого к кресту не приводили, за Разина не молились и вообще ничего плохого не делали, и доносили друг на друга. Впрочем, астраханцы всех сословий вели себя так же, и это естественно.
Чего хотел сам Разин, какой исход игры его бы устроил более всего? Алексинец: «И говорит де и бранит московских стрельцов и называет их мясниками: в